Так же пишет и Н.Л. Рубинштейн, утверждая, что Ратенау был против соглашения с Россией и именно он помешал успешному результату переговоров в январе-феврале 1922 года3.
Заметим, что Ратенау возглавил МИД лишь 31 января 1922 года и вряд ли успел отрицательно повлиять на ход хотя бы январских переговоров. Но главное не в этом. Ратенау действительно опасался противодействия и критики в русских делах со стороны Антанты и США. Он как буржуазный политик предпочел бы вести переговоры, что называется, со "своими". Вряд ли можно упрекать в этом бывшего президента АЭГ. Но вот чего не заметили критики В. Ратенау: его позиция не закрывала двери к переговорам с Москвой и он очень хорошо понимал и значение этих переговоров, и цену, которую, возможно, придется платить за них. Он не возражал и против договора с РСФСР.
В рейхстаге обсуждение началось 28 марта декларацией правительства о репарациях. Вирт говорил о невыполнимости требований союзников и надеялся решить проблему в Генуе. В ответ националисты потребовали отвергнуть ноту репарационной комиссии. Партия Центра, народная партия и социал-демократы отстаивали "политику восстановления" и поддерживали правительство. Удостоилась похвал работа немецкой делегации в Каннах, так как она обеспечила передышку. Один из лидеров партии Центра В. Маркс говорил, что если в Генуе победит мудрость, т.е. возобладает не ненависть Франции, а разумность Англии и трезвый купеческий рассудок Америки, тогда Генуя станет звездой, которая выведет Европу из ее тяжелого хозяйственного положения. Выступил и Ратенау, заявивший, что "гибель Германии - это гибель Европы"4. Самым существенным в работе по "восстановлению России" Ратенау считал непосредственное обсуждение этих вопросов между Германией и Россией и заявил, что он не имеет и мысли о том, чтобы играть в отношении России роль колонизатора, жадного до прибыли1.
Открытие конференции в Генуе с участием Германии и России - двух "изгоев" европейской политики становилось все ближе.
Правительство РСФСР придавало огромное значение конференции и участию в ней. Общая стратегическая линия советской дипломатии была определена В.И. Ленином, который считал необходимым "зондировать почву у отдельных держав отдельно", защищать Германию и Турцию, отделить Америку и вообще разделить державы"2. Ленин считал, что именно теперь, перед Генуэзской конференцией, было бы "бесконечно важно" заключить хотя бы один, а еще лучше несколько договоров на концессию именно с немецкими фирмами. Ленин все время интересовался переговорами по этому вопросу, одобрил передачу земли в концессию фирме Круппа и другим фирмам в Грозном3. Говоря о будущей конференции в Генуе, он подтверждал, что "ехать надо как купцы", торговать, искать кредиты, добиваться признания де-юре, а не только де-факто с Германией4. Учитывалось особое положение Германии и возможность контактов с ней до конференции и в ее ходе5.
Советское правительство придавало большое значение заключению договора с Германией о полной нормализации советско-германских отношений. Его подписание еще до открытия Генуэзской конференции могло бы очень сильно укрепить позиции Советской России на этой конференции. Г.В. Чичерин считал, что этот шаг усилил бы позиции обеих стран. Была перспектива их совместного выступления в Генуе. Договор явился бы клином в возможном на конференции едином фронте против РСФСР.
Учитывалось то обстоятельство, что был уже составлен протокол о соглашении двух стран. Это соглашение было передано немецким представителем Мальцаном 16 февраля 1922 года6.
Немецкая сторона имела свои соображения. А. А. Ахтамзян полагает, что в ходе обсуждения вопроса о соглашении в германском руководстве в начале 1922 года проявились две линии: канцлер Й. Вирт и А. Мальцан полагали возможным продолжить переговоры с Россией и представляли одну линию. Ратенау и Стиннес представляли вторую (Ахтамзян ставил их рядом), требуя согласования германской политики по отношению к России и с Англией и США, чтобы навязать России тяжелые условия1.
Вирт стоял за участие в восстановлении России вместе с другими державами и только с согласия России. Он подчеркивал, что Советская Россия не должна считаться колонией. Но Вирт не отмежевался от позиции Ратенау, лишь смягчал ее. Он стоял, как Ратенау, Мальцан и другие, на страже интересов Германии. Различие между Виртом и Ратенау, если они и были, заключались в акцентах, в разном подходе к вопросам тактики и отношения к позиции Антанты.
Советская и германская дипломатия, можно сказать, заняли исходные позиции перед Генуей. Предстояла еще одна встреча представителей двух стран с целью дальнейшего сближения. Она состоялась в Берлине в самый канун Генуэзской конференции.
ГЛАВА 3. ПЕРЕГОВОРЫ В БЕРЛИНЕ
Встреча советских и германских дипломатов в январе-феврале 1922 года принесла определенный положительный результат. В принципе обе стороны согласились с тем, что необходима нормализация отношений Германии и РСФСР, т.е. признание последней де-юре, что для этого необходим договор, основные положения которого были сформулированы достаточно четко. Оставалось подписать этот договор, определить место и время подписания. И если место не вызывало больших споров (удобнее всего был бы, конечно, Берлин), то вопрос о времени оказался весьма острым и сводился к одному: подписывать ли его до конференции в Генуе или после ее окончания.
Советское правительство поставило перед своими дипломатами очень трудную задачу подписать договор до приезда в Геную. Тогда перед изумленным Западом явился бы "дуэт" двух крупных стран, единый фронт европейских капиталистических государств был бы расколот. Позиции РСФСР укрепились бы многократно и усилили ее авторитет. Не исключалось заключение подобных же договоров с другими державами, в первую очередь, с Италией. В сущности менялась вся международная ситуация.
Но что же получал Берлин? Над этим немецкое руководство крепко задумывалось, взвешивая все плюсы и минусы такого поворота событий.
Нельзя представить все дело так, что немецкая дипломатия лишь "играла" в отношениях с Россией. Серьезные причины экономического и политического характера требовали нормализации отношений двух стран и немцы к этому основательно готовились. Был разработан проект договора, он тщательно обсуждался. Серьезных препятствий к его заключению не было. Но впереди ждала Генуя и это осложняло положение. Поэтому и возможные переговоры в Берлине тяготили немецкое руководство. Оно не могло отступать, но и не хотело уступать. Уже это придавало контактам с русскими драматическое звучание.
Об этих переговорах мы знаем из ряда источников: письмо Г.В. Чичерина от 10 апреля, как бы подводящие итоги происходившему1; рассказ советского дипломата Е.В. Пашуканиса, также в письме в НКИД от 8 апреля2 и из выступлений В. Ратенау, уже после подписания договора в Рапалло3. Получается достаточно подробная, живая картина этих переговоров, увиденная с разных точек зрения.
Особенно важным является письмо Г.В. Чичерина. Он уже был предубежден против немцев и более всего - против Ратенау. Его жесткие, саркастические даже характеристики германского коллеги, общая негативная оценки переговоров позже легли в основу работ отечественных историков, толкая их к тенденциозности и односторонности в описаниях и анализе переговоров в Берлине. Особенно грешила этим глава в 1-ом издании "Истории дипломатии", автором которой был известный историк академик Н.И. Минц. Он утверждал, что Германия и не думала идти на соглашение с Советской Россией, что переговоры с ней " .. были только приманкой: Вирт и Ратенау вели ни к чему обязывающие разговоры … Единственно, чего удалось достигнуть в Берлине, было взаимное обязательство, что в Генуе обе делегации будут поддерживать тесный контакт"1. Рассказывая о позиции Ратенау, Минц заключил: "Все яснее становилось, что немцы хитрят. За каждую пустяковую уступку они немедленно требовали несоразмерной компенсации"2.
К счастью, в последующих работах оценка переговоров менялась в сторону большей объективности.
Советское руководство серьезно и основательно готовилось к участию в Генуэзской конференции. Была разработана программа советской делегации, даны четкие указания В.И. Ленина. По общему мнению, Председатель Совнаркома РСФСР не должен был выезжать из страны. Главой делегации оставался Ленин, но его заместителем и фактической главой стал Народный комиссар иностранных дел РСФСР и член ВЦИК Георгий Васильевич Чичерин. В состав делегации были включены лучшие силы российской дипломатии: нарком внешней торговли Л.Б. Красин, он же - представитель РСФСР в Англии; заместитель наркома иностранных дел М.И. Литвинов; член ВЦИК А.А. Иоффе, полпред в Италии В.В. Воровский, а также Н. Нариманов, П. Мдивани, А. Шляпников (от профсоюзов России), Я. Рудзутак и др. В числе экспертов находились самые знающие и опытные дипломаты, юристы, ученые3.