III. Вассальная иерархия.
§ 29. Вассальство и бенефиций в феодальном договоре.
На ряду с раздроблением верховной власти, проявляющимся как в боярском «самосуде» или в сеньериальном праве бояр, так и в полусуверенной власти, свойственной удельным князьям и княжатам, мы находим в Удельной Руси второе основное начало феодализма: объединение земледельцев-сеньеров договорными вассальными связями или вассальную иерархию.
Феодальный договор, как хорошо известно, возник из тесного соединения вассальства с бенефицием. Соединение это было очень тесно в теории; договор заключался не иначе, как при условии пожалования земли; вассал об'явил себя человеком сеньера за такой-то феод. Но, как ни тесно соединились в этой формуле вассальство и бенефиций, они, однако, не слились, не переродились в совершенно новый институт. Соединение вассальства с бенефицием в феоде не было таким химическим сплавом двух элементов, который дает новое вещество с совершенно новым свойством, но таким механическим составом, в котором оба смешанных вещества легко разъединяются <…>
Феодальный договор легко разлагается на два его элемента по раздельным актам, входящим в его состав: 1) оммаж и клятва верности (hominium или homagium и fidelitas), скрепляющие вассальные обязанности, и 2) акт инвеституры или ввода во владение, – пожалование бенефиция, феода. Оммаж (hominium) представлял собою основной акт признания себя человеком (homo) господина, признания частной личной зависимости, коренящийся в древнейшем мундебуре. Это признание себя человеком господина закреплялось вторым актом: клятвой верности (fidelitas, foi); эта клятва первоначально состояла в торжественном обрядовом заявлении верности; позднее, под влиянием христианства, к ней прибавлен был христианский обряд клятвы над мощами святых или над евангелием. Таким признанием себя человеком господина и клятвою верности лицо принимало на себя, так же как в старину, обязанность вассальной службы, определяемую двумя словами: «совет и помощь» (consilium et auxilium). Затем, раздельно от этого заключения старого вассального договора, следует инвеститура, символическая обрядность ввода во владение. «Затем, граф, – читаем в современной записи, – палкою, которую он держал в руке, дал инвеституру всем тем, кто описанным образом обязался верностью, оммажем и клятвою».
В феодальном договоре вассальные обязательства тесно соединяются с пожалованием земли (бенефиция-феода), и обрядность инвеституры непременно следует, для полноты договора, за оммажем и клятвою верности; они соединяются формально в нечто целое, в договор србственно феодальный. Но по существу вассальство и бенефиций сохраняют каждый свое самостоятельное значение; в некоторых случаях, как выяснено выше ( § 24), реально перевешивает пожалование земли, в старой форме службы, всецело обусловленной пожалованием бенефиция, в других случаях – такое пожалование земли оказывается совершенной фикцией, как, например, в феодальных договорах между крупными сеньерами, и реальное значение имеет единственно обязательство службы, признание зависимости, то есть договор вассальный, оммажа и верности. <…>
Феодальный договор в старой теории феодализма схематически прикрывает собою различные реальные отношения и различные начала порядка. Сравнительное же изучение может быть плодотворным только тогда, когда оно опирается не на схему, а на действительность, когда основные начала двух порядков сравниваются по их не схематическому, а реальному значению.
§ 30. Боярская служба и служба вассальная.
Основные начала вассальной службы, одного из двух элементов феодального договора, легко выясняются в боярской службе удельного времени. Эта боярская служба представляет собою безусловно учреждение, тожественное по своей природе с вассальством феодальной эпохи.
Вассальство, как это доказано исследованиями Бруннера, очень тесно связано преемственно с древнейшей дружиной. Вассал точно так же, как древнейший дружинник, прежде всего – вольный военный слуга своего господина. Так же как дружинник, вассал – не подданный и не наемник, он свободный человек, обязавшийся верно служить господину на поле брани.
Отношения вассалов, так же как дружинников, к князю-господину определяются одинаковым свободным договором военной службы и верности. Но отношения их к князю, одинаковые по юридическому существу договора, в то же время, значительно различаются в зависимости от различного хозяйственного положения дружинников и вассалов. Дружинники тесно связаны со своим князем, потому что они связаны с ним не только нравственно, клятвою верности и службы, но и материально, хозяйственным сожительством с князем. Те и другие – люди, близкие к князю, его люди (homines), люди его дома, его очага, его мундебура. Но дружинники принадлежат к его дому, к его очагу не только отвлеченно, но и реально; они, действительно, живут в ограде его дома и греются и питаются у его очага. Они, – говорит Бруннер, – «едят, пируют и спят в палатах господина». Вассалы, наоборот, живут в отдалении от господина, на своих землях, пожалованных или собственных, и ведут свое самостоятельное хозяйство. Дружина превращается в вассальство, когда дружинники из перехожих воинов становятся оседлыми землевладельцами, оставаясь воинами, и, уже только нравственно, людьми дома, очага-огнища своего господина.
Наша боярская служба, совершенно так же, как вассальство, находится в теснейшей преемственной связи со службой дружинной. Мне нет надобности особенно настаивать на этом положении, потому что наши исследователи согласно признают близкое сходство русской дружины с германской и, так же согласно признают, что в позднейшей боярской службе удельного периода сохраняются основные начала дружины. Некоторые исследователи, в том числе, как мы видели выше, Соловьев, даже полагают, что «бояре и слуги» северных князей не отличаются от дружинников, что они сохраняют прежний характер товарищей, подвижных спутников князя, не приобретя той земельной оседлости, какою вассальство феодальной эпохи отличается от подвижной бродячей дружины. Другие же историки заметили следы развития на севере частного землевладения дружины, и некоторые правильно полагали, что оседлость князей на севере связана была с оседлостью дружины. Известный нам из писцовых книг факт широкого развития крупного землевладения в конце XV века до того, что в некоторых местах боярщина всецело торжествовала над общиной, по французскому правилу nulle terre sans seigneur, дает, в связи с другими соображениями, твердое основание полагать, что и в более раннее время в Удельной Руси крупное боярское землевладение уже имело большое значение, и что «бояре и слуги» удельных князей имели земельную оседлость, подобно вассалам, и одинаково с ними такою оседлостью отличались от дружинников (см. §§ 5, 10, 20, 21).
Точно так, как вассал, и как древнейший дружинник, наш удельный боярин – прежде всего военный слуга своего князя. В «военно-служебной обязанности вассала – говорит Бруннер – лежит столько же историко-юридический, сколько и политический центр тяжести вассалитета». Этот центральный пункт вассальной службы выясняется вполне в нашей боярской службе многочисленными договорными грамотами князей XIV – XV столетий. Эти грамоты свидетельствуют о непременной обязанности бояр следовать за князем, когда он «садится на конь», то есть выступает в поход. Так, например, великий князь Дмитрий Донской в договоре 1388 года обязывает князя Владимира Андреевича: «а коли ми будет самому всести на конь, а тебе со мною, или тя куды пошлю, и твои бояре с тобою». Эта боярская военная служба имела важное значение потому, что бояре не только лично выступали на войну, а всегда в сопровождении более или менее значительных отрядов своих слуг и людей.
Военная служба боярина, как и вассала, коренным образом отличается от военной повинности, связанной с государственным территориальным подданством. Боярская служба, как и вассальство, основаны не на территориальном подчинении, а на свободном договоре слуги с господином. Эта вторая основная черта вассальства выясняется также вполне из тех же междукняжеских договоров удельного времени. Некоторые из этих договоров резко подчеркивают независимость боярской службы от территориальной подвластности: «а кто которому князю служит, где бы ни жил, тому с тем князем и ехати, кому служит» (1390), или: «а кто кому служит, тот с своим осподарем и едет» (1434).
Связанный служебным договором с князем, боярин был его вольным слугою, потому что этот договор не связывал его неразрывно на всю жизнь, потому что боярин сохранял за собою право открыто порвать свою зависимость. В договорные грамоты постоянно включалась известная статья, обеспечивавшая свободу службы бояр: «а боярам и слугам межи нас (князей) вольным воля». Великие и удельные князья при этом не только подтверждали боярское право от'езда, но и взаимно обязывались «не держать нелюбья» на отъехавших слуг.
Эта статья междукняжеских договоров является главною опорою распространенного среди наших историков мнения о сохранении в удельное время всецело древних дружинных отношений, о крайней подвижности бояр, о их постоянных «странствованиях» от одного князя к другому, и отсюда о коренной противоположности между подвижностью Удельной Руси и устойчивой твердостью феодального запада (§§ 5, 7). Так, Чичерин, сравнивая служебные договоры наших бояр с вассальными, противополагал «временный» характер наших договоров «постоянному, наследственному» характеру западных и отсюда делал широкий вывод о «прочности и крепости гражданских отношений на западе» и о «совершенной шаткости» их у нас.