Однако, хотя гипотезы Герхардссона и требуют модификации, их огромной заслугой является то, что они уделяют внимание различным факторам в среде зарождения раннехристианского предания. Запоминание было основным принципом религиозного обучения, и едва ли можно думать, что он не был использован в христианском катехизисе. Даже если наш Господь и не был обычным раввином, что не вызывает сомнения, то из этого отнюдь автоматически не следует, что Он отказывался от каких-то методов запоминания. Вероятность того, что Он неоднократно повторял свои поучения, само по себе объясняет некоторое расхождение в синоптических Евангелиях. Но если еврейский метод обучения повлиял на нашего Господа и апостолов, то это также может объяснить и много сходства, особенно в языке.
Другую важную проблему вызывает тезис Ж. Дева7 (J. W. Doeve), по мнению которого евангельский материал преподавался по методу раввинов, как комментарий к разным ветхозаветным отрывкам. Исключительное внимание первохристианских проповедников к ветхозаветным свидетельствам в сильной мере поддерживает эту точку зрения, которую в общих чертах описал Р. Гаррис8 (R. Harris), защищал С. Хант9 (S. Hunt) и модифицировал Ч. Г. Додд10 (С. Н. Dodd). Но едва ли можно согласиться с тем, что теория ветхозаветного толкования объясняет большинство материала, включенного в Евангелия. Вне всяких сомнений очень важным фактором были воспоминания очевидцев событий, которые они считали исполнением ветхозаветного пророчества. Так как первые христиане были убеждены в неразрывности между Ветхим и Новым Заветом, они искали такие случаи, которые бы подчеркивали исполнение. Это делалось не только с апологетическими целями, но прежде всего из богословских соображений. Ветхозаветные Писания приобретали новое значение благодаря тесной связи между событием и исполнением. Признание этого факта позволяет исследователям происхождения Евангелий утверждать существование регулирующего влияния в устный период. Предание частично руководствовалось Священным Писанием, но были и другие ограничивающие факторы.
Слова Иисуса считались священными и заучивались наизусть из-за внутренней ценности и почитания христиан своего Господа. Это превосходило раввинскую связь между учителем и учеником11. Они признавали божественную природу Иисуса, которая облекала Его слова таким авторитетом, что делалось все возможное, чтобы сохранить именно те слова, которыми Он учил. Это объясняет тот очень важный факт, что в Его изречениях встречается меньше отклонений между синоптиками, чем в повествованиях о Его делах. Если вспомнить, что Иисус признавался Господом, то трудно себе представить, чтобы первые общины могли "сочинить" евангельский материал, который можно было бы поставить на один уровень с Его аутентичным учением. Это делало бы христиан столь же великими или даже еще более великими чем Сам Христос, что никак невозможно. Поэтому устное предание никогда не позволило бы себе этого сделать. Более того как люди Духа, евангельские писатели очень бережно относились к качеству предания12, на что крайние представители школы "истории форм" не обратили внимания.
Еще одним фактором, который требует особого внимания при решении синоптической проблемы, является возможность использования письменных заметок как пособие для запоминания. Герхардссон13 приводит несколько свидетельств, которые предполагают, что такие заметки использовались в еврейском устном предании, и совершенно естественно можно предположить, что христианское предание не пренебрегало такого рода пособием. Возможно, что это только предположение, но оно основывается на каком-то факте. В таком случае предание могло достичь стадии частичного закрепления задолго до появления письменных Евангелий14. Гипотетический характер этого предположения делает его для некоторых ученых неубедительным, но у нас нет оснований считать его невозможным. Вполне возможно, что очевидцы посчитали нужным записать свои воспоминания изречений Иисуса, и эти записи оказались бесценными, когда начали писаться Евангелия. Вполне возможно, что какие-то предшественники Луки использовали такие письменные заметки, но у нас нет никаких средств, чтобы доказать это.
Реальной же проблемой является определение степени, до которой устное предание может объяснить сходство синоптических Евангелий. Новозаветная критика убеждена, что в большинстве случаев устное предание объясняет расхождение, но не сходство15. Но на чем же основывается такая точка зрения? Она считает, что противоречия должны были произойти при устной передаче. Но если можно допустить такое расхождение, то определение места памяти в древнем катехизисе, особенно еврейском, как описано выше, показывает, что в устном предании есть гораздо больше сходства, чем это обычно считается. Пропорционально гораздо больше было сходств, чем расхождений, и надо думать, что степень точности была конечно не ниже, а может быть даже выше в христианском предании.
Но определяющими факторами в синоптической проблеме являются отнюдь не методы передачи, а близость писателей к источникам этих преданий. Кем же были эти писатели, авторами в полном смысле слова, или же они были не более чем редакторами или компиляторами существовавших разрозненных преданий, будь то устных или письменных?
В. Различие между авторством и редактированием в новозаветной критике
Едва ли можно провести четкую грань между авторством и редактированием, и все же какое-то различие необходимо установить, если мы хотим иметь истинную картину синоптической литературы. Теории, которые считают, что в основе Евангелий лежит свидетельство непосредственного очевидца (например, личное свидетельство Петра в Евангелии от Марка), не сталкиваются ни с какими трудностями. В таких случаях можно говорить об авторе, а не редакторе. Но есть ли основания считать это нормой?
Предисловие Евангелия от Луки подтверждает использование такого метода писателями Евангелий, хотя, что касается других Евангелий, такой полной уверенности у нас нет. Во времена Луки компиляция письменных повествований очевидно была обычным явлением. А также очевидно, что эти писания основывались на свидетельствах очевидцев и служителей слова. И едва ли здесь можно предполагать редактора в узком значении компилятора трактатов, разрозненных повествований и изречений. Каждый писатель выбирал из материала очевидца то, что больше всего соответствовало бы его цели. Но мы не можем сказать, в какой мере одинаково делали его предшественники Луки. По крайней мере можно думать, что если бы эти попытки предпринимались в наше время, то они показали бы такое же сходство противоречий, какое мы находим в синоптических Евангелиях. Иначе говоря, если два автора, описывали одно и то же событие, услышанное от одного и того же очевидца (или группы очевидцев), то естественно, что в их описаниях должно было быть большое сходство даже в вербальных выражениях повествования.
Лука, по-видимому, хочет сказать, что он пишет не зависимо от других, так как, хотя он и говорит, что уже делались попытки составить повествования, он не говорит, что он их использовал. Фактически он тщательно исследовал те же надежные личные источники, что и его предшественники. Одного согласно общепринятой теории происхождения Евангелия от Луки, это исследование Лукой достоверного материала было в значительной степени ограничено его собственным особым материалом (L). Конечно не следует исключать и использования им письменных источников. Вполне возможно, что среди предшественников, которых упоминает Лука, был Марк и, возможно, даже Матфей. Но несомненным остается то, что особый акцент Лука ставит на свое собственное исследование.
Одним из самых важных вопросов является значение слов 'vphretai tov logou /hyperetai tou logou/ ("служителей Слова") в предисловии Луки. Были ли они хранителями предания? Так как Лука особо подчеркивает, что они и очевидцы, передали (paredosan /paredosan/) ему и другим этот материал, вполне вероятно, что эта особая функция не только была признана, но и контролировалась. Такой фактор можно считать гипотетическим, но с большой степенью вероятности. Мы уже говорили о положении пресвитеров, но в синоптической проблеме им уделялось слишком мало внимания. Метод "истории форм" имеет тенденцию переоценивать роль общины, не уделяя должного внимания возможной роли официальных "хранителей предания". Если предположить такую возможность, то не трудно себе представить, что предание передавалось в определенных формах, одобренных в апостольских кругах. Гораздо труднее себе представить, чтобы предания о жизни и учении нашего Господа передавались в произвольной форме без одобрения ранней Церкви. Разве могли раннехристианские руководители не искать лучшего метода распространения новостей, и разве содержание учения нашего Господа не представляло для них основной интерес?
Многое говорит в поддержку мнения, что "очевидцы" и "служители Слова" в Лк. 1 составляли одну группу и что эта группа состояла главным образом из апостолов или их окружения. Если это предположение верно, то это значит, что предание удостоверялось апостолами в его основной форме и могло быть в иной форме только в том случае, если бы апостолы выпустили его из-под своего контроля, чего они никогда бы не сделали, когда могли оказывать на него влияние.