И вот наступило 12 часов 55 минут местного времени. Пришло сообщение о том, что парашют раскрылся и приземление прошло успешно. Но, пожалуй, в этот момент никто из присутствующих еще не понял до конца всего значения произошедшего события. И только когда по стартовой площадке разнесся «железный» голос Левитана, сообщивший о результатах полета, мурашки поползли по коже, и все, наконец, поняв грандиозность свершившегося, бросились обнимать и поздравлять друг друга.
Буквально сразу после сообщения по радио о полете Гагарина возле «нулевой отметки» появилась автомашина, из которой вышел Сергей Павлович Королев и его ближайшие соратники. Он приехал, чтобы поздравить стартовую команду с этим эпохальным успехом и поблагодарить всех за огромный труд, который был вложен в подготовку и осуществление полета Юрия Алексеевича Гагарина. И эта благодарность СП, как любя называли его все испытатели, была для всех высшей наградой за труд.
Приведя в исходное состояние оборудование стартовой позиции, испытатели, уставшие и невыспавшиеся, отправились на автобусах домой. Все население жилого городка, жены и дети испытателей высыпали на улицы, чтобы встретить их после этой успешной работы. А как были горды испытатели тем, что именно на их долю выпала честь участия в событии, которое навсегда вошло в историю Земли и никогда не будет забыто людьми».
Из воспоминаний Юрия Гагарина «Вижу Землю»
Пока – все земное
«Детство мое прошло в деревне Клушино Смоленской области, затем – в небольшом городке Гжатске. Отец и мать, так же как и деды и бабки, – крестьяне. Мои родители сейчас – люди пожилые. Я помню, как в деревне говорили: «Золотые руки у Алексея Гагарина!» И в самом деле, у отца спорилась любая работа – и столяра, и каменщика, и пахаря, и слесаря. К этому он приучал и нас, трех братьев и сестру. И мы гордились, когда впервые что-нибудь получалось самостоятельно: удалось ли запрячь лошадь, насадить топор на топорище, поправить забор...
Мама удивительно много читала. Она могла ответить почти на любой мой вопрос. Мне она казалась, да и сейчас кажется, неисчерпаемым источником жизненной мудрости.
К учению я относился серьезно. Не гнался за хорошими отметками в дневнике, а просто хотел знать как можно больше, научиться всему как можно быстрее. Но я оговорился: «в дневнике». На самом деле в клушинской школе, порог которой я переступил 1 сентября 1941 года, дневников не было и в помине. Шла война. В одной классной комнате одновременно занимались два класса – первый и третий. Потом, во вторую смену, – второй и четвертый. Даже тетради были редкостью. Часто приходилось писать на полях газеты, на кусках обоев...
С войной пришлось столкнуться рано. Как-то, возвращаясь с ребятами из школы, мы увидели невысоко в небе два советских самолета.
– Смотрите-ка! – крикнул кто-то из товарищей. – Неужто, один – подбитый?
В самом деле, маленький истребитель заваливался то на одно крыло, то на другое и все ниже и ниже клонился к земле. Другой большими кругами летал над ним, как одна птица – над другой, подбитой. Летчику, наверное, стоило больших сил удержать самолет от падения. Ему удалось, наконец, посадить машину на торфяном болоте за околицей. При посадке самолет переломился, но пилот успел выпрыгнуть из кабины.
– Другой садится! – закричали мы и, конечно, бросились к болоту.
Действительно, второй самолет приземлился рядом, на лугу.
Летчик не бросил друга в беде. Они переночевали в Клушине, а утром оба улетели на исправной машине.
«Сам погибай – товарища выручай» – эту пословицу мне пришлось не раз слышать позже, от бывших фронтовиков, от инструкторов в аэроклубе, от командиров в авиационных частях, в которых я служил. Но я уже давно знал, что означает эта пословица: случай с двумя летчиками, их дружбу и мужество я никогда не забуду.
Война принесла много лишений. Мы переехали в Гжатск, но и там пришлось хлебнуть немало горя и нужды. На счету был каждый кусок хлеба. И в 1949 году, когда мне исполнилось 15 лет, я решил оставить учебу в cредней школе и овладеть каким-нибудь ремеслом, чтобы быстрее начать помогать родителям.
Цель была ясна: поступить работать на завод и потом уже продолжать учиться заочно. Многие гжатские ребята так и делали. Конечно, и матери, и отцу не хотелось расставаться со мной. Им казалось, что я еще маленький, хотя сами в таком возрасте уже работали по-взрослому. В конце концов, решили, что я поеду в Москву, к дяде, который подскажет, как поступить дальше.
Дядя посоветовал мне пойти в ремесленное училище при заводе сельскохозяйственных машин в Люберцах, московском пригороде.
В училище определилась моя будущая профессия, которой не суждено было стать основной: формовщик литейного цеха. Профессия не из легких. Она требует не только знаний и опыта, но и большой физической силы. Но свободное время оставалось. Его хватало и на выполнение комсомольских поручений, и на игру в баскетбол, которой я всегда увлекался, несмотря на свой, мягко говоря, не слишком высокий рост.
Труднее стало, когда я поступил в вечернюю школу рабочей молодежи. Приходилось жалеть, что в сутках только двадцать четыре часа. Но школу я кончил. И тогда дирекция ремесленного училища помогла мне и нескольким моим друзьям поступить в индустриальный техникум в Саратове на Волге. По той же литейной специальности, далекой от самолетов и тем более от космических дел.
Тем не менее, именно с Саратовом связано появление у меня болезни, которой нет названия в медицине, – неудержимой тяги в небо, тяги к полетам.
Как это началось!
В техникуме работали самые различные кружки и секции. Я продолжал играть в баскетбол, любил плавать. Но появилось особенное пристрастие к физике. Видимо, сказывалось влияние моего первого преподавателя физики в гжатской школе, – Лев Михайлович Беспалов умел заинтересовать ребят. В техникуме уроки физики вел Николай Иванович Москвин. Мы смотрели, как на волшебство, на самые простые опыты в физическом кабинете.
В Саратове, конечно, пришлось изучать физику на другом уровне. В физическом кружке я подготовил и сделал два доклада. Первый – о работе русского ученого Лебедева о световом давлении. Тема второго выступления называлась «К.Э. Циолковский и его учение о ракетных двигателях и межпланетных путешествиях». Чтобы подготовиться к докладу, пришлось прочитать и сборник научно-фантастических произведений Циолковского, и много других книг.
...Лет с двенадцати я, как и все ребята, зачитывался произведениями Джека Лондона, Жюля Верна, Александра Беляева. На фантастические романы в гжатской библиотеке стояла очередь. Мы их пересказывали друг другу, завидовали тому, кто прочтет книгу первым.
Циолковский был совсем иным писателем. Меня увлекла его прозорливость, способность видеть будущее с необыкновенной точностью. Он писал, что за эрой самолетов винтовых придет эра самолетов реактивных, и они уже летали в небе над Саратовом. Он писал о ракетах – и они уже поднимались ввысь над советской землей. Правда, пока еще в стратосферу.
Словом, то, что предвидел Циолковский, сбывалось на глазах: «Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».
Пожалуй, именно с доклада о работах Циолковского и началась моя «космическая» биография. В литейщике родился летчик. Решил начать с аэроклуба. Признаться, мы с друзьями – Витей Порохней и Женей Стешиным – думали, что пройдет какая-нибудь неделя-другая, и мы начнем летать. Оказалось, что все не так просто: нужно долго и упорно изучать теорию, овладевать практическими навыками, работать, работать и снова работать...
Помню день первого прыжка с парашютом. То ли было очень шумно в самолете, то ли я слишком волновался, но команду инструктора вылезать на крыло не услышал. Только увидел его жест: пора!
Выбрался за бортик кабины, глянул на землю. Никогда еще не приходилось бывать на такой высоте...
– Не трусь, Юрий, – внизу девочки смотрят! – подбодрил меня инструктор.
В самом деле, на земле ждали своей очереди подруги по аэроклубу.
– Пошел.
Приземлился удачно. И потом все показалось простым, захотелось еще и еще спускаться под белым куполом.
После диплома уже просто не мог отступить, бросить воздушную стихию. Подал заявление в Оренбургское авиационное училище. И, хотя я не стал техником-литейщиком, сейчас могу сказать с уверенностью: и знания, полученные во время учения, и профессиональные навыки мне пригодились в жизни и нужны до сих пор.
Только однажды я чуть было не изменил своей мечте, чуть было не уклонился от избранного жизненного пути. И спасибо друзьям: они помогли не сделать ошибки.
Дело было так. В Оренбурге, на первом курсе авиационного училища, я получил грустное письмо из дома. Заболел отец, матери жилось нелегко. Потянуло в Гжатск. Появилась мысль: брошу-ка я все, уеду куда-нибудь поближе к семье, устроюсь на завод...
Поделился с друзьями тем, что было на душе.
– Юра, не унывай, – сказали они мне. – Не будь тряпкой. Кончишь училище и сможешь лучше помогать родителям.
Черные мысли улетучились наполовину. Совсем они исчезли после разговора с Валей. Тогда мы еще не были мужем и женой, но уже крепко дружили. Валя поняла мое душевное состояние. В день моего рождения она подарила мне фотоальбом с надписью: «Юра, помни, что кузнецы нашего счастья – это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы».