Вороной (черный) конь следует за рыжим конем, как голод после войны. Голос, который слышен из среды четырех живых существ, по-видимому, принадлежит Агнцу, поскольку Он тоже находится там: «Посреди престола и четырех животных и посреди старцев стоял Агнец» (Отк. 5:6). Голос судьи, восседающего на престоле — это, таким образом, голос Агнца, который вершит милосердный суд. И, действительно, Он возглашает: «Елея же и вина не повреждай» (Отк. 6:6). Маслина и виноградная лоза с их глубокими корнями более стойки, чем пшеница и ячмень, в период засухи. Более того, зерновые, оливковое масло и виноград были основными сельскохозяйственными продуктами в Израиле. 29. Появление третьего живого существа с человеческим лицом уже само по себе указывает на истолкование подобного рода. Оно представляет собой духовное измерение в противовес природным и нерелигиозным аспектам, которые символизируют собой три другие зверя (см. Дан. 4:16, 34; ср.: 7:8, 13) 30. Голод, таким образом, символизирует духовную засуху. Зерно, вино и елей (масло) в Библии имеют свое четкое фигуральное значение:
Зерно (хлеб) символизирует собой Слово Божье 31
Елей символизирует собой Святого Духа 32
Вино символизирует собой кровь Иисуса 33
Голод и засуха воздействовали только на Слово Божье, пощадив Святого Духа и кровь Иисуса. Из этих двух компонентов: человеческого — Слово Божье — и Божественного — Святой Дух и кровь Иисуса — голод затронул только человеческий аспект. На человеческом уровне Церковь потеряла свое призвание. Она не отвечает духовным и теологическим потребностям верующих. Народ лишен духовной пищи. Церковь пренебрегает изучением Слова Божьего и понимает его в ограниченных, человеческих рамках.
На Божественном уровне, однако, влияние Святого Духа и благодать крови Иисуса не потеряли своей актуальности, остаются действенными среди народа Божьего, как целительный бальзам. Интересно, что в древности елей и вино использовались как средства ухода за ранами. 34. Эти символы многозначны и не исчерпываются двумя метафорическими значениями вина и елея. Библейский символизм часто носит множественный характер. Вино и елей представляют собой искупительную работу Мессии и служат как таковые целительным бальзамом для Церкви, которая сам наносит себе раны.
Пророчество третьей печати касается того исторического времени, когда Церковь настолько погрузилась в создание собственного института власти, что полностью забыла о духовных потребностях своей паствы. Взвешивание и продажа зерна, «пшеницы», указывают на то, что она занята накоплением материального богатства. И снова, зерно (хлеб) употребляется в двух смыслах: одержимость материальными заботами и духовный голод в христианстве.
В ходе этого времени Церковь учредила свою политическую власть и обрела свою собственную территорию. Италия только что освободилась от ариан (538 г.), и Церковь присвоила эту территорию, расположившись на ней. И. Конрад позднее напишет, что Церковь создавала основы «для вертикальной иерархии и в итоге для теократии» 35. В истории папа Григорий Великий (правление: 590–604 гг.) стал первым папой, который «воплотил в себе политические и религиозные функции» 36.
Чем больше Церковь процветала, достигая материального богатства и укрепляя свое политическое господство, тем беднее она становилась в духовном отношении. Создание прочного института власти и становление церковных традиций и преданий постепенно стало подменять собой Слово Божье. Этот урок важен для нас и сегодня — для церквей, которые стремятся утвердить собственный статус. Во все времена Церковь стремилась украсить свои здания, придать им грандиозность и выработать особый стиль — и тем самым погружалась в духовную бедность. Когда форма начинает подменять собой содержание, смысл абсолютного, она несет реальные духовные потери. Но существует и гораздо больший риск. Зачарованная своим политическим положением Церковь начинает рассматривать себя в качестве критерия истины. Догма заменяет Слово Божье, широко распахивая двери принуждению и нетерпимости.
Бледный конь
После снятия четвертой печати появляется бледный конь (хлорос — зеленоватый), который символизирует собой смерть и ужас, террор. Этому коню среди живых существ соответствует орел, хищная птица, которая является библейским символом преследования и смерти 37. Церковь теперь в наибольшей степени олицетворяет собой смерть. Апокалипсис не только этого всадника называет «смертью», но и другого всадника, который непосредственно следует за ним, описывает как ад (место пребывания мертвых). Септуагинта использует это греческое слово, передавая еврейское слово шеол, т. .е. местонахождение или состояние мертвых. В Апокалипсисе часто сочетаются эти два слова: «смерть» и «место пребывания мертвых» 38. Эта последняя язва по своей жестокости превосходит все другие. Меч и голод приносят смерть. Что касается «диких зверей», то они только подчеркивают реальность смерти. В Библии часто шеол, место пребывания мертвых, представлен как населенный дикими зверьми. 39.
Это исторический период, в ходе которого Церковь стала угнетать и преследовать всех тех, кто был заподозрен в ереси. Мы вступает во время крестовых походов, инквизиции и религиозных войн. На горизонте брезжит тень грядущего нацизма, который был вскормлен церковным учением о презрении, о дозволении попирать права другого 40. Бледный конь предвосхищает массовое уничтожение евреев —Катастрофу (Шоа), или Холокост, с ее изощренными лагерями смерти. Такая трактовка может показаться неуместной, ставит в тупик. Но антисемитский пыл Гитлера не более, чем продолжение диффамации, клеветы, и преследования евреев Церковью на протяжении восемнадцати веков. Гитлер абсолютно серьезно заявил двум католическим епископам, что намерен продолжить и довести до конца работу Церкви по уничтожению евреев 41. Даже если бы Катастрофа была лишь косвенно связана с Церковью, она все равно остается следствием ее религиозной политики. Даже если Церковь не осуществляла этот Холокост, сегодня мы видим ее молчаливое соучастие в этом преступлении. 42 Четвертый конь, поэтому, представляет собой кульминацию церковного джихада.
Борьба за мировое господство началась с триумфа мира. Сцена открывается появлением белого коня, на котором восседает Иисус Мессия, в руке Которого пустой лук — без стрел. Начиная со второго коня, однако, мир оборачивается насилием. Если Мессия сражался за Церковь, то теперь Церковь считает своим долгом развязать войну за Мессию. Религиозные войны и крестовые походы свидетельствуют об изменении образа мышления в Церкви. Откровение свыше сменяется действиями снизу. Церковь берет на себя инициативу говорить и действовать от имени Бога. Нетерпимость всегда исходит от власти, которая узурпировала свое положение: когда свидетель Божий отождествляет себя с Богом; когда успех вычеркивает, сводит на нет откровение свыше; когда имперские замашки заменяют собой заботы об евангелизме; когда статистика и число крещенных превалируют над истинным обращением в веру и когда Церковь ищет ответы на свои проблемы в стратегии и маркетинге планов, а не в духовном водительстве свыше. Когда человеческое заменяет Божественное, происходят серьезные вещи. Причина проста. Потребность в защите и охране всегда открывает возможности использования реальных, конкретных возможностей в противовес смиренному доверию непостижимому и невидимому Богу. Успех в делах мирских часто приводит к гордыне и нетерпимости.
Насилие и угнетение — это естественные следствия узурпации роли Бога. От крестовых походов до концентрационных лагерей — каждый раз, когда люди возвышают себя до уровня Бога, сражаясь во имя Креста или «Бога с нами» (Готт мит унс), страдают миллионы людей, и их крик о справедливости, обращенный к Небу, еще звучит в наших ушах.
Жертвы
Снятие пятой печати отражает определенный поворотный пункт. При снятии первых четырех печатей появляются четыре коня, и лейтмотив каждого из связанного с ними живого существа: «Иди!» Далее, при снятии остальных трех печатей уже нет коней. Профетическое видение теперь сосредоточено непосредственно на самих пророческих событиях.
Возгласы, стенания жертв истории разрушают пятую печать. Перспектива смещается теперь от притеснителя к видению жертв. Крики попранных, замученных мужчин и женщин — вместо копыт триумфально шествующих и агрессивных коней.
С позиций этих жертв возникают только два вопроса: «Почему и доколе?»
Первый вопрос относится к разряду вечных со стороны праведных жертв. Но жертвы, о которых говорится в данном отрывке, даже в большей степени имеют право вопрошать — ведь, они пострадали «за слово Божие» (Отк. 6:9). Это был вопрос пленных еврейских юношей в Вавилоне, которых бросили в горящую печь за их отказ поклоняться истукану; это был крик раннехристианских мучеников, которых бросили на растерзание ревущей толпы за их веру в любящего Бога; крики изгоев общества, христиан, брошенных в тюрьмы или сжигаемых на кострах за то, что они читали Библию или возвещали истину, открытую им свыше. Но это и крик евреев из глубины Средневековья, доходящий до наших дней, — оклеветанных, преследуемых, замученных, уничтоженных в газовых камерах — только потому, что они были евреями, и за их веру в древнего Бога.
Распятые на кресте из-за верности своему Богу, эти жертвы в Апокалипсисе умерли за своего Бога. Исследуемый текст намеренно не конкретизирует ничего, он описывает их смерть как Холокост, как жертву на алтаре (Лев. 4:7). Их души вопиют к Богу об отмщении, как кровь Авеля (Быт. 4:10). Апокалипсис использует язык Левита, где душа, или жизнь, отождествляется с кровью (Лев. 17:11) — дабы ярче выразить жертвенный характер их страданий. Кровь мученика изливается на жертвенник Бога как жертвоприношение, и как таковая не может быть оставлена Им без внимания. Справедливость должна быть восстановлена.