Множественный текст в своем культурном (кодовом и жанровом) рисунке имеет онтогенетические вкрапления, образованные «детской», «подростковой» и «юношеской» речью. В зрелом тексте ощущаются лишь их отзвуки, но именно сквозь них иногда проступают его загадочность и манящая необъяснимость. Речь значительного автора всегда помнит свои истоки. Вынесенная в текст из дремоты раннего детства, она машинальна, повелительна, беспомощна и бесстрастна; из эпохи детской игры она отзывается «аутизмом» всепоглощающих фантазий и неуемным сочинительством ( как у сартровского ребенка – текста); от отрочества она несет застенчивые и откровенные рефлексии, ученический литературный плагиат и наивные пророчества, а из юношества – великолепные утопии жизнеустройства и мифологию любви
Перечисленные общие формы организации высказываний в текст существенно индивидуализируются при совмещении с авторскими стилями письма или говорения. Через них выражается своеобразие личного отношения создателя текста к теме, сюжету, героям, адресату и собственной позиции. Наиболее психологичны антипатические стили ( 11 ), благодаря которым удерживается увлекательная напряженность и строится многомерность оценок и самооценок высказываемого. К парным стилевым характеристикам текста, в частности, относятся:
возвышенность – тривиальность;
благопристойность – недозволенность;
трагичность - комичность;
серьезность – ироничность;
подлинность – пародийность;
сложность – простота;
изысканность – бесвкусица;
утонченность - банальность.
И еще одно индивидуальное основание для развертывания текста как множественной структуры – отыгрываемые создателем авторские роли В зависимости от используемых кодов и жанров, элементов возрастного многоголосья и стилевого контура, а также в зависимости от их соединения в неповторимом полилоге, он может выступать то романтиком, то интеллектуалом, то поэтом, то эссеистом, то философом, то пророком, то шутом, то мистиком, то универсалом. Роли движутся по тексту, подобно зыбучим пескам. Возникают и исчезают так же, как в действительной жизни личности. Сам текст, порождаясь жизнью, образуя ее виртуальную форму и перетекая в актуальный жизненный план, иногда становится самоосуществлением жизни. Из всех областей речевого генерирования сложная экзистенциальная динамика полнее всего воплощена в литературе.
Текст – это свобода жить.
Именно в литературе индивидуальность издавна открыла наилучшую возможность обосновать свою ценность и творческую автономию, осуществить естественное стремление растворить собственное слово в вечном мире языковой культуры. Классическая литература показала способность Героя «быть» и Автора «казать о Себе», сохраняя дистанцию между собой и теми, для кого она предназначена. Современный литературный процесс охватывает индивидуализацией и автора, и героя, и персонажей, и авторское эго, и личность потенциального читателя,. не возвышая их до исторических, выдающихся фигур и не придавая их существованию исключительного значения. Тотальным объектом – референтом текста стал «хронотоп» их жизней, выделяющихся только своей неповторимостью, а также взаимными влияниями и вложениями, которые образуют новые грани общекультурных отношений между теми, кто создает, создается, живет по образу созданного, создает самого себя.
Связь текста с индивидуальностью и индивидуальным существованием, определяя психологизм литературы, позволяет и в самой психологии пересмотреть роль текстов, оценивая их не только в качестве частных продуктов деятельности или форм речевого выражения, но и более широко - как обобщенные способы проживания.
В этом качестве тексты показывают психологу-исследователю многие черты. ускользающие при других подходах. Так, они могут быть охарактеризованы и типизированы по признакам репрезентации автором собственной или чужой жизни; преобладающей концентрации содержания на объективных или субъективных хронологии и топологии жизни героев и персонажей; ведущей роли рациональности или иррациональности построения; авторской рефлексивности либо самоотчуждения. Тогда события создания текстов выглядят так.
- Автор субъективно и иррационально, словно в полусне или полузабытьи, проецирует собственную жизнь в текст «мифа о Герое».
- Автор осознанно, рационально, нерефлексивно репрезентирует объективный хронотоп своей жизни в тексте «автобиографии».
- Автор рефлексивно, обращаясь к субъективно- объективному времени и пространству своей жизни, творчески строит «авторское жизнеописание».
- Автор рефлексивно и одновременно иррационально, улавливая прежде всего субъективный план собственной жизни, создает «историю своей души» или «исповедь».
- Автор осознанно, рационально, с интуитивными включениями отчуждает собственную жизнь в происходящее и проживаемое героем или героями «текста с я-прототипом».
- Автор осознанно и самоотчужденно репрезентирует осмысленную им жизнь «другого» или «других» в объективно – субъективный хронотоп героев «произведения» или чьей-то «художественной биографии».
В намеченных событиях производства текстов, моделируя их значение для автора, читателя и культуры, можно увидеть, какие именно обобщенные моменты и способы жизни они собой представляют.
1. Текст развертывается как процесс осознания, осмысления, вчувствования и запечатления бытия других или собственного бытия автора и, следовательно, наполняет собой определенные фазы жизни последнего. Состоявшееся событие авторства, кроме того, обосновывает пролонгированное влияние данного субъекта текста на духовную динамику социума. Здесь текст – жизнь, самосознание автора и культуры.
2. Текст выступает практикой создания «я» автора, самоанализа и самообобщения, способом охватить себя «сполна», осознать свое единство и различить собственную множественность, преломить сквозь актуальное «я» все высказываемое, ретроспективно воссоздать целостность я-прожитого и увидеть я-центрированную жизненную перспективу. В этом назначении текст – жизненное саморазвитие автора.
3. Личностные типы героев текста и формы их созданного автором бытия предсуществуют по отношению к жизни и индивидуальному становлению читателя в виде «возможности» или «потенции». Этот момент прежде всего характерен для адресатов, принимающих тексты за основания своей внутренней и практической идентификации с действующими в них фигурами и происходящими событиями. В процессах активного отождествления литературная жизнь героя продлевается в судьбы реальных людей, а его качественная определенность и изменчивость переходит в подвижный типологический контур их личностей. Действительный мир проявляет себя по образу литературы, и приняв эту импликацию, мы сознаем, что «герои живут вечно» и что «жить текст» – не просто художественный оборот Сартра.
Текст как возможная жизнь, сотворенная автором для других, определяется М. Мамардашвили на примере бергсоновского парадокса «Если бы я знал мир Гамлета, то я конечно мог бы написать «Гамлета».
«Бергсон имел в виду следующее: мы обычно считаем, что Гамлет есть типичный представитель какого-то мира или его отражение, и значит, мы предполагаем,, что мы знаем какой-то мир, и теперь говорим: Гамлет есть типичный представитель этого мира. Но дело в том, что то, что мы называем миром Гамлета, то, что мы понимаем через типизацию, данную в Гамлете, родилось ПОСЛЕ ТОГО, как Гамлет написан или этот образ написан. Мир Гамлета есть продукт написания Гамлета… Пока нет самого Гамлета, мы ниоткуда не могли получить «возможность Гамлета.» ( 95, с. 324)
4. Текст может замещать автору то отчужденное бытие, которое для других представляется «действительным» в силу его укорененности в предметном мире и практической деятельности. Мысля, воображая, чувствуя, высказываясь, он создает собственную подлинную жизнь, так, что его внутренней истиной становится: «Текст – это я и фрагмент моего жизненного пути.» Течение жизни в «текстовом измерении» доказывается тем, что процесс текстопорождения растягивается на долгие годы, в его динамике возникают целиком захватывающие события воспоминаний и творчества, изменяется личность автора, происходит слияние эго автора с героем, текст остается незавершенным, так как автору не дано знать и высказаться о финале своей жизни. Так, жизни Пруста, Жене, Джойса длились в рассказываемых ими историях; «слову био -графия возвращался первичный этимологический смысл». (11, с. 420) Написание становилось основным способом проживания
6. Открывая множественные содержания понимающему читателю, текст по-новому структурирует его ментальный опыт, стимулируя его активность в качестве критика, интерпретатора, толкователя, пародиста, подражателя, самостоятельного писателя или ученого. Текст когнитивно наполняет разнообразное речевое творчество адресата, вплетаясь таким образом в его интеллектуальную жизнь. Чем содержательнее текст, тем свободнее чувствует себя человек, извлекающий, развивающий или опровергающий идеи автора, строящий на их основе новые модели понимания референтов и самого себя, структурирующий текст как оригинальный материал для научных исследований в области филологии, лингвистики или психологии. Текст – источник творческой жизни читателя.
Психологические исследования предоставляют литературному тексту самые обширные жизненные горизонты, находя пути его использования в познании и самопознании индивида. Текст берется, например, для выразительного эмпирического иллюстрирования теоретических идей, для моделирования «критических» единичных проявлений общих жизненных закономерностей, для научного анализа и обобщения опыта авторского осмысления жизни. Следует особо подчеркнуть значение текстов, содержащих ориентиры для практикующего психолога: от прямых умелых интерпретаций неординарных психических свойств и состояний потенциальных клиентов до имплицитных приемов их психоанализа, психотерапии, управления рефлексией и самокоррекцией. К таким текстам безусловно относится многократно упоминавшаяся «Исповедь» Августина, на психологических экспликациях из которой хотелось бы в заключение остановиться.