с природной сердечностью и добродушием, и чепец, и передник, и юбка в синюю
клетку - все было совершенно такое же, как у Эли в прежние времена; только
кружевная наколка, надетая наспех для гостя, да кое-какие мелкие украшения
отличали миссис Уилсон, пожизненную хозяйку Милнвуда, от домоправительницы
покойного владельца того же поместья.
- Что вам угодно от миссис Уилсон, сэр? Я миссис Уилсон, - таковы были
первые слова, обращенные ею к Мортону, так как пять минут, которые она
потратила на свой туалет, возвратили ей, как она полагала, право назваться
своим славным именем и поразить гостя ослепительным блеском. Переживания
Мортона, взволнованного и воспоминаниями о былом, и мыслями о настоящем,
так его поглотили, что ему было бы нелегко ответить на вопрос Элисон даже в
том случае, если бы он знал, как отвечать.
К тому же он заранее не придумал, за кого себя выдавать, скрывая свое
настоящее имя, и это было добавочной причиной остаться безмолвным. Миссис
Уилсон с недоумением и даже тревогой в голосе повторила вопрос:
- Что вам угодно от меня, сэр? Вы сказали, что знали мистера Генри
Мортона?
- Простите, сударыня, - ответил Генри, - но я говорил о Сайлесе
Мортоне.
Лицо старой женщины вытянулось.
- Значит, вы знали его отца, брата покойного Милнвуда? Но как же вы
могли видеть его за границей? Он возвратился домой, когда вас еще и на
свете не было. А я думала, что вы сообщите мне новости о бедном мистере
Генри.
- О полковнике Мортоне я слышал не раз от отца, - сказал Генри. - Что
же касается его сына, то о нем я ничего или почти ничего не знаю; говорили,
что он погиб на чужбине во время переезда в Голландию.
- Наверное, так и есть, - сказала со вздохом старушка, - и много слез
стоило это моим старым глазам. Его дядя, бедняжка, испустил дух, вспоминая
о нем. Он как раз давал мне подробные указания о хлебе, бренди и вине на
поминальном обеде после его похорон, сколько раз нужно послать круговую
среди собравшихся (он и живой, и у самой могилы был человек благоразумный,
расчетливый, предусмотрительный), и тогда-то он мне сказал: "Эли (он
называл меня Эли, ведь мы давненько были знакомы), Эли, будьте бережливы и
храните добро: ведь имя Мортонов из Милнвуда заглохло, как последний звук
старой песни". И после этого он все слабел и слабел, и впал в забытье, и не
проронил больше ни слова, только один раз что-то пробормотал, а что - мы и
не разобрали, что-то об оплывшей свече, еще годной в дело. Он никогда не
мог смотреть на оплывшую свечку, а тут, как назло, она и была на столе.
Пока миссис Уилсон рассказывала о последних минутах старого скряги,
Мортон усердно пытался избавиться от настойчивого любопытства собаки,
которая, оправившись от первого изумления и оживив былые воспоминания,
после длительного обнюхивания и исследований, начала с радостным визгом
кидаться и прыгать на незнакомца, угрожая разоблачить его в любую минуту.
Наконец, потеряв терпение, Мортон не удержался и раздраженно
воскликнул:
- Прочь, Элфин! Прочь, сударь!
- Вы знаете, как зовут нашу собаку? - сказала старая дама, пораженная
этим внезапным открытием. - Вы знаете, как зовут нашу собаку? А ведь имя у
нее необычное. И она вас тоже узнала, - продолжала она еще более
взволнованным, пронзительным голосом. - Господи Боже! Да ведь это мой
мальчик!
Сказав это, бедная женщина повисла на шее Мортона, сжала его в
объятиях, начала целовать, словно он и в самом деле был ее сыном, и
заплакала от неудержимой радости. Отпираться было решительно невозможно,
даже если бы у него хватило на это духу. Он нежно обнял ее и сказал:
- Да, милая Эли, как видите, я жив и здоров, и благодарю вас за вашу
всегдашнюю доброту, как прежнюю, так и нынешнюю. Я счастлив, что у меня
есть хоть один друг, приветствующий меня при возвращении на родину.
- Друг! - воскликнула Эли. - У вас будет много друзей, потому что у
вас будут большие деньги, голубчик, очень большие деньги! Дай Бог вам ими
получше распорядиться! Но Господи Боже, - продолжала она, отстраняя Мортона
дрожащей рукой и всматриваясь в его лицо, чтобы разглядеть с более удобного
для нее расстояния следы, оставленные на нем не столько временем, сколько
страданиями, - но Господи Боже, вы очень, очень переменились, дорогой мой!
Лицо у вас бледное, глаза ввалились, а ваши румяные щеки стали темными и
загорели от солнца. О, проклятые войны! Сколько красивых лиц они губят!
Когда же вы приехали, голубчик? Где вы были? Что вы там делали? И почему ни
разу не написали? Как случилось, что пошел слух о вашей гибели? И почему вы
вошли в свой собственный дом тайком, выдавая себя за чужого, и так удивили
вашу бедную, старую Эли? - заключила она, улыбаясь сквозь слезы.
Прошло некоторое время, прежде чем улеглось волнение Мортона, и он
начал рассказывать доброй старушке историю последних десяти лет своей
жизни. Эту историю мы сообщим читателю в следующей главе.
Глава XL
Он Омерлеем звался,
Но стал он другом Ричарда, и нынче
Его зовите Рутландом, миледи.
"Ричард II"
Они перешли из кухни в устланную тростниковыми циновками комнату
миссис Уилсон, в которой она жила, будучи домоправительницей, и из которой
не пожелала переселиться. Здесь, сказала миссис Уилсон, нет опасного для ее
ревматизма сквозняка, как в столовой, и здесь ей удобнее, чем в кабинете
покойного славного Милнвуда, где ее навещали бы печальные мысли; а что
касается большой дубовой гостиной, то ее открывают только затем, чтобы
проветрить, вымыть и вытереть пыль, как это всегда делалось у них в доме,
да еще, пожалуй, в самые торжественные праздники.
Итак, они устроились в комнате миссис Уилсон среди горшков с соленьями
и вареньями всех сортов и всех видов, которые бывшая домоправительница
продолжала по привычке заготавливать на зиму, хотя ни она, ни кто другой
никогда не притрагивались ко всей этой снеди.
Приспосабливая свой рассказ к уровню понимания слушательницы, Мортон
коротко сообщил ей о гибели корабля вместе со всем экипажем и пассажирами,
кроме двух-трех простых матросов, которые заранее припасли себе лодку и уже
собрались отвалить от судна, когда он спрыгнул к ним с палубы и неожиданно,
вопреки их желанию, навязался им в спутники. Высадившись во Флиссингене, он
встретился по счастливой случайности с одним пожилым офицером, служившим
когда-то вместе с его отцом. Воздержавшись по совету этого офицера от
немедленного отъезда в Гаагу, он отослал имевшиеся у него рекомендательные
письма ко двору штатгальтера.
"Наш принц, - сказал ему старый военный, - пока еще вынужден
поддерживать добрые отношения со своим тестем, а также с вашим королем
Карлом, и если вы явитесь к нему как изгнанник из Шотландии, он не сможет
оказать вам поддержку. Поэтому ждите его приказаний и не проявляйте
настойчивости; соблюдайте величайшую осторожность, живите уединенно,
скрывайтесь под другим именем, избегайте общества беглецов из Британии, и,
поверьте мне, вам не придется раскаиваться в вашем благоразумии".
Старый приятель Сайлеса Мортона оказался прав. Прошло немало времени,
прежде чем принц Оранский, путешествуя по Объединенным провинциям, прибыл в
тот город, где, томясь неизвестностью и своим вынужденным инкогнито, все
еще проживал Мортон. Ему была назначена частная аудиенция, во время которой
принц отозвался с большой похвалой о его уме, осторожности и широких
взглядах на борьбу партий в его отечестве, их задачи и принципы.
"Я охотно оставил бы вас при себе, - заявил Вильгельм, - но это было
бы оскорблением Англии. Кое-что я для вас все-таки сделаю, и этим вы
обязаны как высказанным вами суждениям, так и представленным рекомендациям.
Вот временное назначение в швейцарский полк, стоящий гарнизоном в одной из
отдаленных провинций, где вы едва ли встретите своих земляков. Будьте и
впредь капитаном Мелвилом и не упоминайте имени Мортона до наступления
лучших дней".
- Так началась моя служба, - продолжал рассказывать Мортон. - Мои
заслуги не раз, по различным поводам, отмечались его королевским
высочеством, пока он не высадился в Британии и не принес нам долгожданного
избавления. Его приказ сохранять инкогнито объясняет, почему я не подавал о
себе вестей моим немногим шотландским друзьям. Я нисколько не удивляюсь
слуху о моей смерти, принимая во внимание кораблекрушение и еще то, что я
так и не воспользовался переводными векселями, которые получил благодаря
щедрости некоторых друзей, - а это обстоятельство, в свою очередь, также
косвенно подтверждало известие о моей гибели.
- Но, дорогой мой, - спросила миссис Уилсон, - неужели при дворе
принца Оранского не нашлось шотландцев, которые узнали бы вас? Я всегда
думала, что Мортонов из Милнвуда знают до всей стране.
- Меня умышленно отправили служить подальше от больших городов, -
сказал в ответ Мортон, - где я находился довольно долгое время, так что,
кроме вас, Эли, с вашей любовью и добротой, едва ли кто-нибудь мог бы
узнать юношу Мортона в теперешнем генерал-майоре Мелвиле.
- Мелвил - девичье имя вашей покойной матушки, - сказала миссис
Уилсон, - но имя Мортонов все же приятнее для моих старых ушей. И когда вы
вступите во владение вашим имением, вам придется вернуть себе и прежнее
имя, и прежний титул.
- Я не склонен торопиться ни с тем, ни с другим, Эли, у меня есть
причины скрывать еще некоторое время мое существование от всех, кроме вас.
Ну а что касается управления Милнвудом, то оно в хороших руках.
- В хороших руках, голубчик, - повторила вслед за ним Эли, - неужели,
говоря это, вы думаете обо мне? И арендная плата, и усадебная земля - сущие