Склон холма, на котором были выстроены королевские лейб-гвардейцы,
полого спускаясь на протяжении приблизительно четверти мили, представлял
собою покатое поле, вполне пригодное для сражения в конном строю, несмотря
на некоторую неровность поверхности. Только у самой его подошвы начиналась
заболоченная низина с пересекавшим ее во всю ширину не то созданным
природой овражком, не то вырытым человеческими руками глубоким дренажным
рвом, края которого были изрезаны родниками и канавами, заполненными водой;
по обе стороны этой выемки были места, где прежде копали торф, а теперь
виднелись заросли низкорослой ольхи, настолько любящей сырость, что там,
где тощая почва и стоячая вода не дают ей развиться в настоящее дерево, она
растет небольшими кустами. За этим рвом или овражком местность снова шла
вверх, образуя поросшую вереском возвышенность или горку, у подножия
которой стояли готовые к решительной битве мятежники, преграждая неприятелю
путь через этот обильный препятствиями участок и через ров, прикрывавший их
с фронта.
Их пехота была выстроена в три линии. Первая, довольно сносно
вооруженная огнестрельным оружием, была выдвинута вперед, к самому краю
низины, и огонь этой линии мог причинить значительный урон королевской
кавалерии при спуске с открытого для прицельной стрельбы противоположного
склона, - огонь, впрочем, был бы еще гибельнее, если бы драгуны попытались
преодолеть заболоченное пространство. За первой линией был поставлен отряд
пикинеров для поддержки передних, на случай если бы врагам все же удалось
форсировать топь. Позади них находилась третья линия: тут были крестьяне с
косами, вертикально насаженными на колья, вилами, заступами, стрекалами,
острогами и другими орудиями деревенского обихода, спешно превращенными в
боевое оружие. На обоих флангах пехотных линий, впрочем, немного отступя от
низины, очевидно, с тем, чтобы действовать на сухом и удобном поле, если бы
противник все-таки пробился через препятствия, находилось по небольшому
отряду всадников.
Почти все они были плохо вооружены, с конями у них обстояло и того
хуже, но зато они горели желанием биться за правое дело, так как были
главным образом мелкими землевладельцами или зажиточными фермерами,
имевшими возможность выступить в поход на собственной лошади. Те, кто
только что гнался за дозором, высланным королевскими лейб-гвардейцами,
теперь неторопливо возвращались к своим. Из всего войска повстанцев лишь
эти несколько человек были в движении. Остальные застыли в неколебимой
неподвижности, как разбросанные вокруг среди вереска серые валуны.
Всего повстанцев насчитывалось около тысячи человек, однако конных
здесь было не больше сотни, да и то добрая их половина не имела сносного
вооружения. Впрочем, вожди восстания рассчитывали возместить недостаток
оружия, снаряжения и боевой выучки выгодною позицией и сознанием того, что
предпринятый шаг сделал отступление невозможным, а главное - пылким
энтузиазмом мятежников.
Позади их войска, на склоне холма, виднелись женщины и даже дети,
которых привели в эту глушь религиозное рвение и ненависть к тем, кто
подвергал их гонениям. Они собрались, чтобы наблюдать за ходом сражения, от
которого зависела и их собственная судьба, и судьба их отцов, мужей,
сыновей. Пронзительные крики, которыми они, подобно женщинам древних
германских племен, встретили сверкающие ряды врага, показавшегося на гребне
противоположной возвышенности, были для их близких как бы призывом к битве
не на живот, а на смерть в защиту тех, кто был им дороже всего. Этот
призыв, очевидно, встретил живой отклик, и дикое улюлюканье, прокатившееся
по рядам, едва были замечены приближавшиеся солдаты, подтвердило решимость
повстанцев стоять до последнего.
Всадники Клеверхауза остановились на гребне холма, и их трубы и
литавры исполнили дерзкий и воинственный туш, в котором слышались угроза и
вызов: он пронесся над этой пустынной и дикой местностью, как пронзительный
клич ангела разрушения. В ответ на это изгнанники соединили свои голоса в
общем хоре и спели прозвучавшие как величавый и торжественный гимн две
первые строфы из семьдесят шестого псалма в той его стихотворной редакции,
которая принята шотландской церковью:
Всеславен в Иудее Бог,
В Израиле почтен.
Салем - пристанище его
И на Сионе - трон.
Он стрелы лука сокрушил,
И копья, и щиты,
Славнее и превыше гор,
Непобедимый, ты.
Громогласный крик или, скорее, торжественный возглас, заключил эти
строки; затем, после минутной паузы, мятежники пропели следующие стихи,
толкуя гибель ассирийцев как предсказание участи, уготованной их врагу в
предстоящем единоборстве:
Ты гордых духом в прах поверг,
Они объяты сном,
И тот беспомощен теперь,
Кто прежде был вождем.
О Бог Иакова, когда
Ты грянул, разъярен,
Коней и колесницы их
Объял глубокий сон.
Затем снова раздался такой же возглас, как предыдущий, вслед за чем
наступила мертвая тишина.
Пока этот торжественный гимн, слетавший с тысячи уст, звучал среди
холмов, Клеверхауз внимательно осматривал местность и боевой порядок
повстанцев, принятый ими в ожидании атаки противника.
- Среди этих мужланов, - сказал он, - несомненно, есть несколько
старых солдат - деревенщина не сумел бы выбрать такую позицию.
- Утверждают, что с ними Берли, - заметил лорд Эвендел, - а также
Хэкстон из Рэтилета, Пэтон из Медоухеда, Клиленд и еще кое-кто, знакомый с
военным делом.
- Я так и думал, - продолжал Клеверхауз, - это было видно по легкости,
с какою их всадники перескочили ров, возвращаясь к своим. Нетрудно было
понять, что среди них несколько бывалых кавалеристов из круглоголовых, этих
подлинных исчадий ковенанта. Нам предстоит действовать не только отважно,
но и с величайшею осмотрительностью. Эвендел, соберите офицеров у этого
холмика.
Он направился к небольшому, заросшему мхом надгробному камню, под
которым, возможно, покоился прах какого-нибудь кельтского вождя далеких
времен, и по сигналу: "Офицеры, вперед!" - они собрались вокруг своего
командира.
- Я созвал вас, джентльмены, - сказал Клеверхауз, - не для того, чтобы
устроить формальный военный совет: я никогда не стану перекладывать на
других ответственность, которую мое положение возлагает на меня самого. Я
только хотел бы ознакомиться с вашим мнением, оставляя за собой право
руководствоваться своим, как это делает большинство людей, просящих совета.
Итак, что скажете, корнет Грэм? Напасть ли нам на этот воюющий сброд? Среди
нас вы самый молодой и горячий, и поэтому за вами первое слово.
- Мне оказана честь охранять штандарт лейб-гвардейцев, - ответил
корнет, - а он никогда, пока это зависит от моей воли, не станет уклоняться
от встречи с мятежниками. На ваш вопрос я говорю: атакуйте во имя Бога и
короля.
- А что скажете вы, майор Аллан, - продолжал Клеверхауз, - Эвендел
настолько скромен, что его все равно не заставишь говорить прежде вас.
- Этих парней, - сказал майор Аллан, старый и опытный кавалерист, -
приходится на каждого из нас трое или, может быть, даже четверо. Не думаю,
чтобы в открытом поле это было чересчур много, но они заняли чрезвычайно
выгодную позицию и, по всей видимости, не склонны ее оставлять. Поэтому, в
отличие от корнета Грэма, я нахожу, что нам следует повернуть назад в
Тиллитудлем, занять дорогу, ведущую к холмам, и послать за подкреплением к
лорду Россу, находящемуся с пехотным полком в Глазго. Сделав это, мы сможем
отрезать их от долины Клайда, и тогда они либо покинут свою твердыню и
решатся на сражение в благоприятных для нас условиях, либо, если они
останутся на старой позиции, мы их атакуем, как только к нам подойдет
пехота и у нас будет возможность действовать вместе с нею среди этих болот,
трясин и канав.
- Вот еще, - заметил юный корнет, - какое значение может иметь
выгодная боевая позиция, если ее занимает шайка распевающих псалмы старых
ханжей?
- Мужчина не сражается хуже оттого, что чтит свою Библию и Псалтырь, -
отпарировал майор Аллан. - Эти парни докажут, что они крепки как сталь. Я
их знаю не первый день.
- Их гнусавое пение, - сказал корнет Грэм, - напоминает нашему майору
скачку при Данбаре.
- Молодой человек, если бы вам довелось принимать участие в этой
скачке, - ответил майор, - вы бы и без напоминаний помнили о ней до
последнего дня своей жизни.
- Хватит, джентльмены, хватит, - прервал споривших Клеверхауз, - это
неуместные препирательства; я принял бы ваш совет, майор Аллан, если бы
канальи дозорные (они еще понесут должное наказание!) своевременно донесли
о численности и позиции неприятеля. Но мы предстали пред ним в развернутом
боевом порядке, и отступление лейб-гвардейцев было бы воспринято как
свидетельство их неуверенности в себе, что послужило бы сигналом к
восстанию на всем западе. В этом случае мы не только не сможем рассчитывать
на помощь со стороны лорда Росса, но, уверяю вас, я бы испытывал весьма
серьезное опасение, как бы мы не оказались отрезанными один от другого, так
и не успев объединить наши силы. Отступление привело бы к столь же пагубным
для королевского дела последствиям, как поражение. Ну, а что касается
вопроса о степени опасности, угрожающей нам лично, то, джентльмены, я
нисколько не сомневаюсь, что никто из вас об этом не думает. Здесь должны
быть проходы через трясину, по которым мы сможем прорваться вперед; и, уж
конечно, ни один лейб-гвардеец, ступив на твердую почву, не усомнится в
том, что наши эскадроны растопчут в прах этих мужланов, будь их хоть вдвое