Перемены, произошедшие в политической и государственной системах России при ее вступлении в период абсолютизма, привели к изменениям и в сфере уголовного права. «Первая петровская систематизация уголовно-правовых норм была проведена в 1715 году при создании Артикула воинского»[15]. Нормы данного кодекса применялись при наказании как военнослужащих, так и гражданских лиц не только за государственные, но и общеуголовные преступления. Юридическая техника этого нормативно-правового акта была достаточно высокой, чтобы выделить оконченные и неоконченные преступления. Законодатель впервые в истории русского права вместо казуальных положений сформулировал в артикулах общие уголовно-правовые запреты, дополнив их уточнявшими нормами в виде толкований.
Современные исследователи считают, что в Артикуле воинском «преступление делилось на стадии: «умысел, покушение на преступление и законченное преступление»[16]. Исследователи законодательства в качестве первой стадии рассматривают «голый умысел», определение которого, по их мнению, дано в толковании к арт. 19, так как указанная норма устанавливала наказание за преступление, которое не было совершено, «но воля и хотение к тому было»[17]. Покушение ими делится на оконченное и неоконченное. В качестве примера оконченного покушения рассматривается толкование к арт. 161, которое устанавливало наказание в тех случаях, когда нападение совершалось с корыстной целью, но потерпевший не был лишен жизни, а только «побит или ранен»[18]. К числу неоконченных покушений отнесен «отказ от завершения дуэли уже сошедшихся к бою дуэлянтов»[19].
Однако при более глубоком анализе версия о делении преступления на три стадии в эпоху Петра I не выдерживает критики. Воинский артикул 1715 г., как и предшествовавшие законодательные акты, признавал обнаружение умысла оконченным деянием, которое наказывалось как преступление, доведенное до конца. Артикулы 19 и 127 предусматривали, что за намерение совершить преступление против Его Величества, измену и тому подобное виновный должен быть наказан таким же наказанием, как за указанные действия[20].
Воинский артикул не знал понятий «покушение на преступление» и не проводил деление покушения на виды. Реально данный кодекс различал оконченное и неоконченное преступления. В толковании к арт.165 составители кодекса используют термин «неоконченное преступление» применительно к начатому, но неоконченному изнасилованию женщины. Под неоконченным преступлением понималось начатое преступное деяние, не доведенное до конца по обстоятельствам, не зависящим от «преступителя». Эти признаки указаны в толковании к арт. 164, в котором в качестве причин недоведения самоубийства до конца фигурируют: вмешательство других лиц и невозможность исполнить деяние[21].
Наибольшие разночтения у исследователей вызывает арт. 140, каравший дуэлянтов, «ежели пойдут и захотят битца»[22]. П.С. Ракитин усматривает в данной норме признаки покушения[23]. О.И. Чистяков полагает, что в артикуле «речь идет о готовящейся дуэли»[24]. А.И. Исаев, напротив, делает вывод, что «закон предусматривал возможность добровольного отказа от совершения преступления»[25]. Однако такого рода допущения выходят за рамки законодательного текста, так как в артикулах отсутствуют понятия приготовления, покушения и добровольного отказа. Законодатель не выделяет стадий совершения преступления и не дифференцирует видов покушения. По смыслу закона (арт. 140), предварительные действия поединщиков являются неконченным преступлением, но не добровольным отказом от преступления, так как захотевшие «на поединке битца» подлежали смертной казни через повешение. При этом законодатель не признает действия дуэлянтов как приготовление либо покушение, а дает описание неоконченного преступления.
Законодательство X-XVIII веков отразило тенденцию привлечения к наказанию виновных лиц в связи с обнаружением умысла, приготовлением к преступлению и покушением на преступление. Вместе с тем правовое сознание законодателей Древней Руси и сословно-представительной монархии не было настолько развитым, чтобы сформулировать в нормативных актах столь сложные правовые понятия. В этой связи обнаружение умысла и неоконченные деяния на любых этапах развития преступной деятельности рассматривались и наказывались как оконченные деяния. Понятие неоконченного преступления получило закрепление в нормативно-правовых актах абсолютизма в связи с развитием законодательной техники и стремлением России встать на позиции просвещенной монархии, при этом приготовление к преступлению и покушение на преступление не выделялись и различие между ними не проводилось.
Развитие доктрины уголовного права об ответственности за неоконченное преступление получило продолжение в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Статьи 10 и 11 Уложения содержали определения понятий приготовления и покушения. Приготовлением к преступлению признавалось «приискание или приобретение средств для совершения преступления»[26]. Данное определение дополнялось в Особенной части, где к приготовлению было отнесено «приспособление средств для совершения преступления»[27]. Покушение на преступление определялось как «всякое действие, коим начинается или продолжается приведение злого намерения в исполнение»[28].
Таким образом можно сделать следующие выводы:
1. В уголовном законодательстве X-XVII веков отсутствуют нормы о приготовлении к преступлению и покушении на преступление. Вместе с тем наказуемыми признавались наиболее опасные виды преступлений, не получившие своего завершения Более поздние теоретические интерпретации норм о неоконченных преступлениях сводятся к выводу о том, что русское законодательство отразило тенденцию привлечения к ответственности лиц, обнаруживших преступную волю и покушавшихся совершить преступление
2. Выделение стадий совершения преступления в законодательных актах X-XVIII веков является неоправданным допущением, так как толкование норм проводится без учета особенностей правового сознания их составителей
3. Впервые дифференциация преступлений на оконченные и неоконченные без выделения приготовления и покушения проведена российским законодателем в Артикуле воинском 1715 года.
Революция 1917 г отвергла достижения криминалистов классической школы и тем самым нарушила преемственность взглядов в уголовно-правовой науке. Многие институты уголовного права были исключены из советского законодательства как наследие прошлого[29].
Обобщенные признаки предварительной преступной деятельности формировались путем издания различных обращений СНК, постановлений ВЦИК, отдельных декретов, предусматривающих уголовную ответственность за конкретные составы преступлений. Так, в обращении Совета Народных Комиссаров «О саботаже чиновников Министерства продовольствия» устанавливалась уголовная ответственность за преступные попытки обмануть сознание широких масс в объяснении причин срыва обеспечения продовольствием трудящихся[30]. Согласно постановлению ВЦИК «О признании контрреволюционным действием всех попыток присвоить себе функции государственной власти» уголовной ответственности подлежали не только лица, которые присваивали себе функции государственной власти, но и лица, которые пытались присвоить себе эти функции[31]. Приготовление к преступлению и покушение на преступление не разграничивались, и уголовная ответственность устанавливалась за предварительную преступную деятельность в целом. Однако в последующих нормативных актах на этот счет делались специальные указания. В декрете СНК «О взяточничестве» предусматривалось, что «покушение на получение или дачу взятки наказывается как оконченное преступление»[32]. Постановление СНК «О набатном звоне» устанавливало уголовную ответственность для лиц, виновных в созыве населения набатным звоном, тревожными гудками и другими способами с контрреволюционными целями не только за совершение оконченного преступления, но и за покушение на указанные преступления[33]. Тем самым покушение на преступление выделялось из предварительной преступной деятельности как самостоятельный вид, и устанавливался принцип наказуемости покушения как оконченного преступления. Однако институт стадий преступления в этот период еще не получил должного развития[34].
Впервые законодательные предписания о стадиях преступной деятельности были даны в Руководящих началах по уголовному праву 1919 г., закрепивших понятия приготовления и покушения. Статья 18 Руководящих начал гласит: «Покушением на преступление считается действие, направленное на совершение преступления, когда совершивший выполнил все, что считал необходимым для приведения своего умысла в исполнение, а преступный результат не наступил по причинам, от него не зависящим»[35]. Статья 19 Руководящих начал постановляла: «Приготовлением к преступлению считается приискание, приобретение или приспособление лицом, подготавливающим преступление, средств, орудий и т.п. для совершения намерений»[36]. Согласно ст. 20 Руководящих начал «стадия осуществления намерения совершающего преступление сама по себе не влияет на меру репрессии, которая определяется степенью опасности преступника»[37]. Приготовлению и покушению не придавалось самостоятельного значения, то есть отрицалась необходимость учета полноты осуществления преступного намерения при назначении наказания. Однако суд мог учесть степень завершенности опасного деяния в связи со всеми обстоятельствами дела.