Методические рекомендации по проведению первого урока 2007-08 учебного года «урок чтения. 860-летие москвы» (стр. 35 из 37)

Где-то дома, у метро,
Пепси-кола и ситро,
Карусели, зоосад,
Всюду вывески висят.

Если деньги накопить,
Можно многое купить,
Дом, одежду и завод,
Самолет и пароход.

Но нельзя купить росу,
Птичье пение в лесу.
И не спрятать в кошелек
Родничок и тополек.

Вера Павлова

* * *

Хождение
по водам
замерзшим
на коньках
Моление о чаше
с бутылкою в руках.
Откуда взяться чаше?
Давайте из горла.
Каток на Патриарших.
Жизнь, как коньки,
мала.

Надежда Павлович

У ПАМЯТНИКА ГОГОЛЮ

Молчи! Молчи, мой черный Гоголь!
Спины тебе не разогнуть!
Смеялся ты и плакал много ль,
Российский измеряя путь?

Какой мечтою сердце мучишь,
В какой дали ты видишь сон,
Когда летит от сизой тучи
Московский перекрестный звон?

Когда учебною стрельбою
В комки горячий воздух сбит
И вздрагивает под тобою
Пустынной площади гранит,

Все сумрачней, все безлюбовней
Следишь ты нашей жизни дым, —
На ведовской твоей жаровне
Мы, души мертвые, горим.

София Парнок

* * *

Я думаю: Господи, сколько я лет проспала
и как стосковалась по этому грешному раю!
Цветут тополя. За бульваром горят купола.
Сажусь на скамью. И дышу. И глаза протираю.

Стекольщик проходит. И зайчик бежит по песку,
по мне, по траве, по младенцу в плетеной коляске,
по старой соседке моей — и сгоняет тоску
с морщинистой этой, окаменевающей маски.

Повыползла старость в своем допотопном пальто,
идет комсомол со своей молодою спесью,
но знаю: в Москве — и в России — и в мире — никто
весну не встречает такой благодарною песней.

Какая прозрачность в широком дыхании дня...
И каждый листочек — для глаза сладчайшее яство.
Какая большая волна подымает меня!
Живи, непостижная жизнь,
расцветай,
своевольничай,
властвуй!

Борис Пастернак

* * *

Больной следит. Шесть дней подряд
Смерчи беснуются без устали.
По кровле катятся, бодрят,
Бушуют, падают в бесчувствии.

Средь вьюг проходит Рождество.
Он видит сон: пришли и подняли.
Он вскакивает: «Не его ль?»
(Был зов. Был звон. Не новогодний ли?)

Вдали, в Кремле гудит Иван,
Плывет, ныряет, зарывается.
Он спит. Пурга, как океан
В величьи, — тихой называется.

ЗЕМЛЯ

В московские особняки
Врывается весна нахрапом.
Выпархивает моль за шкапом
И ползает по летним шляпам,
И прячут шубы в сундуки.

По деревянным антресолям
Стоят цветочные горшки
С левкоем и желтофиолем,
И дышат комнаты привольем,
И пахнут пылью чердаки.

И улица запанибрата
С оконницей подслеповатой,
И белой ночи и закату
не разминуться у реки.

И можно слышать в коридоре,
Что происходит на просторе,
О чем в случайном разговоре
С капелью говорит апрель.

Он знает тысячи историй
Про человеческое горе,
И по заборам стынут зори
И тянут эту канитель.

И та же смесь огня и жути
На воле и в жилом уюте,
И всюду воздух сам не свой.
И тех же верб сквозные прутья,
И тех же белых почек вздутья
И на окне, и на распутье,
На улице и в мастерской.

Зачем же плачет даль в тумане
И горько пахнет перегной?
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.

Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера – прощанья,
Пирушки наши – завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия.

Григорий Петников

ВЕСЕННЯЯ ГРОЗА

Откуда взявшейся грозы
Предвестьем воздух переполнен —
Ее изменчивый язык
В снопах разоруженных молний.

Вон вылилась и залегла
По топоту весенней конницы,
Где мгла каурая паслась
В дремучем одеяньи солнца.

Владеющий оружьем бурь
Любой исполосован молнией,
И проясневший изумруд
Уже клюют литые голуби. И где начало тучных пущ,
Подгромок сбился в синих пряслах,
И дождь, завечерев за тучей,
Упавшей в облачные ясли,

Вдруг заблестит в повязке веток,
Сырую выжавши лазурь —
И легкие вскружают лета
Стрекозы в радужном глазу.

Дмитрий Александрович Пригов

* * *

Когда по миру шли повальные аресты
И раскулачиванье шло и геноцид
То спасшиеся разные евреи
И русские, и немцы, и китайцы
Тайком в леса бежали Подмосковья
И основали город там Москву
О нем впоследствье редко кто и слышал
И москвичей живыми не видали
А может, люди просто врут бесстыдно
Да и названье странное — Москва

Евгений Рейн

ПРО ВОРОНА

Там, где мусорные баки цвета хаки
На Волхонке во дворе стоят в сторонке,
Обитает юный ворон, он проворен.
Он над баками витает и хватает
Апельсиновую дольку, хлеба корку,
А потом попьет из лужи и не тужит.
Он мрачнее, но прочнее человека,
Он-то знает, что прожить ему два века.
И увидит он большие перемены,
Непременно их увидит, непременно.

Роберт Рождественский

* * *
Савве Бродскому

Я богат.
Повезло мне и родом
и племенем.
У меня есть
Арбат.
И немножко свободного времени...

Борис Рыжий

* * *

Включили новое кино,
и началась иная пьянка.
Но все равно, но все равно
то там, то здесь звучит «Таганка».
Что Ариосто или Дант!
Я человек того покроя,
я твой навеки арестант,
и все такое, все такое.

Рюрик Ивнев

МОСКВА

От воздушного ли костра,
От небесной ли синевы
Эти пышные вечера
Возжигающейся Москвы?

Я не видел такого сна,
Я не видел таких чудес,
Надо мною горит вышина,
Надо мною воздушный лес.

Эти пышные вечера
Возжигающейся Москвы
От воздушного ли костра,
От небесной ли синевы?

Давид Самойлов

ВЫЕЗД

Помню - папа еще молодой,

Помню выезд, какие-то сборы.

И извозчик лихой, завитой,

Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.

А в Москве - допотопный трамвай,

Где прицепом - старинная конка.

А над Екатерининским - грай.

Все впечаталось в память ребенка.

Помню - мама еще молода,

Улыбается нашим соседям.

И куда-то мы едем. Куда?

Ах, куда-то, зачем-то мы едем...

А Москва высока и светла.

Суматоха Охотного ряда.

А потом - купола, купола.

И мы едем, все едем куда-то.

Звонко цокает кованый конь

О булыжник в каком-то проезде.

Куполов угасает огонь,

Зажигаются свечи созвездий.

Папа молод. И мать молода,

Конь горяч, и пролетка крылата.

И мы едем незнамо куда -

Всё мы едем и едем куда-то.

1966

ДВОР МОЕГО ДЕТСТВА

Еще я помню уличных гимнастов,
Шарманщиков, медведей и цыган,
И помню развеселый балаган
Петрушек голосистых и носастых.
У нас был двор квадратный. А над ним
Висело небо — в тучах или звездах.
В сарае у матрасника на козлах
Вились пружины, как железный дым.
Ириски продавали нам с лотка.
И жизнь был приятна и сладка…
И в той Москве, которой нет почти
И от которой лишь осталось чувство,
Про бедность и величие искусства
Я узнавал, наверно, лет с пяти.

Я б вас позвал с собой в мой старый дом…
(Шарманщики, петрушка — что за чудо!)
Но как припомню долгий путь оттуда —
Не надо! Нет!.. Уж лучше не пойдем!..

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Слились в единую потребность.

И охватила жажда бегства,

Внезапный приступ ностальгии

По цельности, и по России,

И по Москве эпохи детства.

Не по большой и суматошной,

А по Садово-Самотечной,

По старой, по позавчерашней

Со стройной Сухаревой башней.

Москва тогда была Москвою -

Домашним теплым караваем,

Где был ему ломоть отвален

Между Мещанской и Тверскою.

Еще в домах топили печи,

Еще полно было московской

Роскошной акающей речи

На Трифоновской и Сущевской.

Купались купола в проточной

Заре. Ковался молоточный

Копытный стук, далеко слышный,

На Александровской булыжной.

А там, под облаком лебяжьим,

Где две ладьи Крестовских башен,

Посвистывали, пар сминая,

Виндавская и Окружная,

Откатываясь от Крестовской

К Савеловской и Брест-Литовской.

А Трубный пахнул огуречным

Рассолом и рогожей с сельдью

И подмосковным просторечьем

Шумел над привозною снедью.

Там молоко лилось из крынок,

Сияло яблочное царство

И, как с переводных картинок,

Смотрелось влажно и цветасто.

А озорство ватаги школьной!

А этот в сумерках морозных

Пар из ноздрей коней обозных!

А голуби над колокольней!

А бублики торговки частной!

А Чаплин около «Экрана»!

А легковых сигнал нечастый!

А грузовик завода АМО!

А петухи! А с вечной «Машей»

Хрип патефона на балконе!

А переливы подгулявшей

Марьинорощинской гармони!

А эта обозримость мира!

А это обаянье слога!..

Москва, которую размыла

Река Железная дорога...

– Но как ты жил? – опять спросила.

В ее глазах была тревога.

... И вновь гудком проголосила

Вблизи железная дорога.

... Он вдруг очнулся в кабинете

Над незакрытым чемоданом.

И давнее десятилетье

Тускнело в воздухе туманном.

Жена спала в соседней спальне.

Генрих Сапгир

НОЧЬЮ

На Тишинском рынке ночью —
Тишина.
В Замоскворечье —
Ни души.
И на площади Свердлова
У колонн —
Никого.
Иду к заводу Лихачева.
Ни Лихачева,
Ни завода —
Вода
И больше ничего.
Лишь собака лает где-то
Возле Университета.

Ян Сатуновский

* * *

Старый голубь, похожий на вороненка,
на чугунной ограде
сидит, и видит,
как тридцать девятый трамвай,
тормознув, проволакивает меня мимо
в одном из окон...

Ольга Седакова

В МЕТРО. МОСКВА