Сейчас по телевизору с удовольствием слушаю их выступления. У них есть административное лицо — Иван Пермяков, народный артист России. Вспоминаю сцену. Ю.Н. Тимофеев пришел утром на работу, говорит: «Павел, ты дело Пермякова задержи, не отправляй в Москву (было готово дело на звание заслуженного артиста). Он вчера на банкете много «вякал». Я скажу, когда нужно, тогда отправишь». Перестал «вякать» — получил звание.
В молодости было желание карьеру делать. Сейчас отдаю себе отчет, что все это пустое, в том числе ордена, звания. Это далеко не самое главное. Но как всё «в миру» перевернуто!... Главное должно быть — культура, медицина, образование, религия и т. п. Мир же тратит колоссально много на разрушение и так мало на созидание.
Мисхор. Мой крымский промежуток жизни. Хочу объяснить, мой дорогой читатель, как он случился в моей жизни.
В 1981 году на Сахалине я попал в тайфун. Заболел. Поставили диагноз — хронический бронхит с бронхоастматическим компонентом. Уже почти два десятка лет ставят диагноз — обструктивный бронхит. Помню, давно прочитал в справочнике, что болезнь не изучена и люди с таким заболеванием живут не более пяти лет. Я живу почти двадцать, и помирать пока не собираюсь. Хотя отдаю себе отчет в том, что долгая жизнь моей земной оболочке не суждена.
Вернувшись на Урал с Сахалина, я попросил начальника Управления культуры Ю.Н. Тимофеева, найти мне работу, и был направлен проректором по хозчасти в Уральскую государственную консерваторию. Кстати он же Тимофеев рекомендовал меня ранее начальнику Сахалинского управления культуры В.В. Оськину и дал при этом такую характеристику: «И сам не возьмет, и другому не даст взять». Тимофеева Юрия Николаевича призвал к себе Господь. Мы в ообщем - то неплохо друг к другу относились. Но как вспомню одну сцену на банкете, когда Юрий Николаевич во всеуслышание заявил: « А вы знаете, ведь Павел - немец». Сложно у меня на душе становится.
В Мисхоре я жил прямо на пляже в вагончике. Сосед — старичок из Йошкар-Олы, тоже театральный работник. Устроился я матросом-спасателем с окладом семьдесят рублей. Половину денег отдавал на трехразовое питание, часть — за жилье в вагончике, немного оставалось. Благо, мама помогала. Сколько лет прошло, но даже сейчас вспоминаю то время очень тепло.
Скромная должность матроса-спасателя не исчерпывала моей бурной энергии, и уже через некоторое время я был как бы заведующим пляжем. В Крыму я, действительно, по-настоящему ожил. А до этого задыхался, даже «ребро» мое уже совсем поставила на мне крест. Как она после на суде сказала: «Я тебя посылала в Крым зачем? Лечиться. А ты что сделал? Собрался жениться». Я и женился на женщине из Питера, о чем если и жалел, то только из-за дочери, которая росла сиротой. С моим «ребром» мы все равно не смогли жить. Таким людям, как я (к сожалению, но это факт), лучше быть и жить одному. Слишком много негатива я видел от семейной жизни. Правильно — сам не смог.
До сих пор с удовольствием вспоминаю, как в Крыму отплывал на лодке несколько километров от берега. Рядом резвятся дельфины, и ты в этой морской синеве. Работа матроса-спасателя была несложной. Необходимо было наблюдать, чтобы купающиеся не заплывали за буйки. А тем, кто заплыл, по радио велеть вернуться назад. Плаваю я не настолько хорошо, чтобы кого-то спасать. Зарплата была символическая, и матрос-спасатель тоже был символический.
Впоследствии я несколько раз приезжал в Крым по путевке, лечился и жил в Доме творчества в Мисхоре. До сих пор вспоминаю очень счастливое время, когда ездил туда с дочерью. Один раз со мной отдыхала моя мама. Наверное, в жизни уже не придется там бывать. И как это ни странно, если и придется, то только через Германию. Из Екатеринбурга, никуда уже не выберусь: «финансы поют романсы». Тяжело это сказать самому себе, что вся жизнь в прошлом. Остается только дотлевать. Но ведь у меня никогда не было и в мыслях прежде писать. Значит, только это и есть моя настоящая жизнь. А та была подготовкой к этой жизни. В результате будет книга. Люди будут читать, и сопоставлять со своей жизнью, и исправлять что-то в своей жизни. Спасибо тебе, Боже, что ты мне дал в моей земной жизни и роль писателя и роль матроса-спасателя.
Ленинградский государственный областной
Малый драматическоий театр
Имею основание считать, что вошел в историю этого театра. Я занимался в театре областной деятельностью. В те годы для того, чтобы творческие коллективы больше бывали в глубинке, им «спускался» план работы по области, и за этот показатель министерство культуры строго спрашивало. Не помню точно когда, но, по-моему, как-то план включал 150 спектаклей в год, потом 120, в последние годы моей работы было 90 спектаклей. Как-то на сборе труппы директор театра Малкин Роман Савельевич, один из лучших и старейших руководителей российских театров, сказал: «Эссер впервые сделал областную деятельность доходной». А вообще областная деятельность убыточная, и управление культуры выделяло на работу по области дотацию. До меня в области работало несколько человек, я один взял все в свои руки и справлялся. Происходило это так. Мне давали в театре дни, когда можно делать спектакли. Необходимо было, чтобы на стационаре был спектакль, причем выездной. А остальное было уже мое: где делать, стоимость билетов и т. п. Важно, чтобы, когда приезжали артисты со спектаклем, были зрители, был план. Короче, чтобы все было организовано.
Я думаю, что Малкин понимал мою индивидуальность, для меня всю жизнь было нелегко и даже невозможно вписаться в систему. Я предельно свободолюбивая личность. Как только очередной «дуралей» стремится заключить меня в какие-то рамки, я моментально все разрываю, даже в урон себе, но моментально разрываю. Я думаю, это оттого, что родителей в молодости посадили за колючую проволоку. Когда их выпустили, они старались делать только то, что хотели, опять же в урон себе .
Приход к Богу изменил меня. Я думаю не то, что хочу, а то, что Он хочет от меня. И даже не считаю это зазорным, а, наоборот, горжусь этим. Бог — это высшая нравственная категория. Ему радостно подчиняться. Как это ни странно звучит, сейчас, общаясь с высокопоставленными религиозными лицами, я вижу, что они зачастую далеки от Бога. Поэтому говорю: то, что Бог строит на земле и люди — различно. Глубже стал понимать Льва Николаевича Толстого, которого официальная церковь отлучила, и подобных ему людей. А Толстой — такая глыба был, куда нам!
Ну, вернемся к театру. В этом театре работали И. Скляр, С. Бехтерев, Н. Лавров, Н. Козырев, С. Мучеников, И. Демич, С. Власов и много других актеров, известных в стране и за рубежом. Сейчас этот театр получил иное название — «Театр Европы». Его больше знают за рубежом, чем в России. Главный режиссер этого театра Лев Додин - сейчас известнейший во всем мире режиссер.
В те годы театр очень сильно поднялся, и с ним у меня связан весь промежуток жизни в Ленинграде, а это 1980–1990-е годы. Как тогда рассказывала Тамара Сатретдинова (ныне покойная) о гибели актера Малого драматического Вовы Осипчука, он вел театральную гостиную по Ленинградскому телевидению. Талантливый актер был, уровня Кирилла Лаврова, а может быть, и выше. Лев Додин был одним из первых театральных режиссеров страны, кто обнажил натуру на сцене. В спектакле А. Галина «Звезды на утреннем небе» Осипчук во время всего действия был на сцене обнаженный. Ну и где-то не выдержала психика у человека. Во время гастролей театра в Симферополе он выбросился с высотной гостиницы. Так вот, Тамара тогда на похоронах сказала, что у него в глазах застыла радость полета и ужас падения. И еще она сказала, что и наш театр, как стремительно взлетел, так и падать будет.
Я уже давно не хожу ни на какие спектакли, несмотря на то, что театральный человек. Я смотрю на жизнь, как на спектакль, на людей, как на его участников. Мы с вами за эти годы просмотрели спектакли под названием «Перестройка», «Раздача каждому жителю России ее национального богатства — ваучеризация» и т. п. Согласитесь, это тяжелые спектакли. Помню фразу Сережи Мученикова (он играл Елагина в четырехсерийном фильме о Ломоносове): «Тебе, Павлик, театр не нужен, ты сам театр. Сам актер, режиссер, импресарио». Наверно, это справедливо. И, наверное, после Л. Додина, которого называют «театральным Достоевским», что-либо иное и смотреть нельзя. Талантлив, но страшен. До того доведет зрителя, что после иного спектакля дай ему в руки автомат, он готов стрелять в себе подобных. Счастливый я человек, что поработал в таком театре, но также счастлив, что ушел оттуда. Счастлив, что десять лет жил в Ленинграде — Санкт-Петербурге. И счастлив, что сейчас там не живу.
Много за эти годы связано с Малым драматическим театром. В памяти костры — их разводили в холодное время вечером люди, которые утром хотели купить на предварительной продаже билеты. Сейчас в это трудно поверить, но это было. В памяти сцена, когда ехали на выездной спектакль и зашли в сельскую столовую, где в меню было написано: «цыпленок в табаке». Я помню, как Лауреат Государственной премии Сергей Бехтерев говорит буфетчице, что, мол, не «в табаке», а «табака». Она отвечает: «Это у вас “табака”, а у нас “в табаке”. И все. Тут уж ничего не убавишь, и не прибавишь. Часто я придумывал какие-то поездки в Нарву, Иван-город на границе Эстонии и России. Мне даже сказали пограничники, после того как установили границу между Эстонией и Россией, что я первый начал возить в Эстонию творческие коллективы из Санкт-Петербурга.
Никогда не забуду поход на нерест миноги на реке Нарве. Весь город ловит миногу майками — чем угодно и со стороны России, и со стороны Эстонии. Как Сережа Мучеников тогда сказал: «Тебе, Павлик, никакая перестройка не страшна, ты областью прокормишься. Тебя все знают». Справедливо. Но все в прошлом, и хорошо. Я свято верю в свою административную интуицию.