«Горе, горе мне, единый Боже!
Я осталась молодой вдовицей!
Пусть, свекровь, Господь тебя накажет!
Это ты мне горе причинила
И себе несчастье учинила!»
Так лишилась мать родного сына.
От нас песня, от Господа здравье.
Что нам врали, то мы рассказали [14, 147 – 154]. Начало документа
(Цит. по: Былины / под общ. ред. проф. В.И. Чичерова. – М. : Изд-во Моск. ун-та, 1957. – 515 с.)
Мифологическими (древнейшими) былинами называются народные эпические песни о Дунае, Святогоре, Волхе, Михайле Потыке, др. персонажах, в образах, поступках, действиях которых существенно мифологическое начало.
Волх Всеславьевич
По саду, саду по зеленому, ходила, гуляла
Молода княжна Марфа Всеславьевна,
Она с камени скочила на лютого на змея –
Обвивается лютый змей около чебота зелен сафьян.
Около чулочика шелкова, хоботом бьет по белу
стегну.
А в та поры княгиня понос понесла,
А понос понесла и дитя родила.
А и на небе просветя светел месяц,
А в Киеве родился могуч богатырь,
Как бы молодой Волх Всеславьевич:
Подрожала сыра земля,
Стряслося славно царство Индейское,
А и сине море сколебалося;
Для ради рожденья богатырского
Молода Волха Всеславьевича;
Рыба пошла в морскую глубину,
Птица полетела высоко в небеса,
Туры да олени за горы пошли,
Зайцы, лисицы по чащицам,
А волки, медведи по ельникам,
Соболи, куницы по островам.
А и будет Волх в полтора часа,
Волх говорит, как гром гремит:
«А и гой еси, сударыня матушка,
Молода Марфа Всеславьевна!
А не пеленай во пелену червчатую,
А не в пояси в поясья шелковые,
Пеленай меня, матушка,
В крепки латы булатныя,
А на буйну голову клади злат шелом,
По праву руку палицу,
А и тяжку палицу свинцовую,
А весом та палица в триста пуд».
А и будет Волх семи годов,
Отдавала его матушка грамоте учиться,
А грамота Волху в наук пошла;
Посадила его уж пером писать,
Письмо ему в наук пошло.
Аи будет Волх десяти годов,
В та поры поучился Волх ко премудростям:
А и первой мудрости учился
Обертываться ясным соколом;
А и другой-то мудрости учился он, Волх,
Обертываться серым волком;
А и третьей мудрости-то учился Волх,
Обертываться гнедым туром-золотые рога.
А и будет Волх во двенадцать лет,
Стал себе Волх-он дружину прибирать:
Дружину прибирал три года,
Он набрал дружины семь тысячей;
Сам он, Волх, в пятнадцать лёт,
И вся его дружина по пятнадцати лет.
Прошла та слава великая
Ко стольному городу Киеву <…>
А в та поры Волх он догадлив был:
Со всею дружиною хороброю
Ко славному царству Индейскому
Тут же с ними в поход пошел.
Дружина спит, так Волх не спит:
Он обернется серым волком,
Бегал, скакал по темным по лесам и по раменью
А бьет он звери сохатые,
А и волку, медведю спуску нет,
А и соболи, барсы любимый кус,
Он зайцам, лисицам не брезговал;
Волх поил, кормил дружину хоробрую,
Обувал, одевал добрых молодцев,
Носили они шубы соболиные,
Переменныя шубы-то барсовыя. <…>
Дружина спит, так Волх не спит,
Разбудил он удалых добрых молодцев:
«Гой еси вы, дружина хоробрая!
Не время спать, пора вставать:
Пойдем мы ко царству Индейскому».
И пришли они ко стене белокаменной;
Крепка стена белокаменна.
Ворота у города железныя,
Крюки, засовы все медные,
Стоят караулы денны-нощны,
Стоит подворотня дорог рыбий зуб,
Мудрены вырезы вырезано,
А и только в вырезу мурашу пройти.
И все молодцы закручинилися,
Закручинилися и запечалилися,
Говорят таково слово:
«Потерять будет головки напрасныя!
А й как нам будет стена пройти?»
Молодой Волх он догадлив был:
Сам обернулся мурашиком
И всех добрых молодцов мурашками,
Прошли они стену белокаменну
И стали молодцы уж на другой стороне,
В славном царстве Индейскоем; <…>
И тут Волх сам царем насел,
Взявши царицу Азвяковну
А и молоду Елену Александровну,
А и та его дружина хоробрая
И на тех девушках переженилася;
А и молодой Волх тут царем насел,
А то стали люди посадские;
Он злата серебра выкатил,
А и коней, коров табуном делил,
А на всякого брата по сту тысячей [4, 231–235].
Добрыня Никитич и Маринка
Ходил-гулял Добрынюшка по городу,
Ходил-гулял Микитинич по Киеву,
Да Добрынюшке-то матушка наказывала:
«Не ходи-ко ты по городу по Киеву,
Не ходи-ко ты во улочку возвратную,
Во те ли переулки во Маринкины:
Тут живет <…> Маринка Игнатьевна,
Она отравщица да ожеленщица,
Отравила она многих добрых молодцев,
Еще сильних могучих богатырей».
Как ходил-гулял Добрынюшка по городу,
Да ходил-гулял Микитинич по Киеву,
Зашел как он в улочку возвратную,
Да во те ли переулки Маринкины.
Увидала тут Маринка Игнатьевна:
Выпускала голубка да со голубушкою.
Тут увидела как Добрынюшка Микитич млад,
Он натягивал Добрыня свой-от тугой лук,
Он накладывал стрелу ту калёную,
Ко стреле-то он Добрыня приговаривал:
«Ты убей-ко голубка да со голубушкою».
Не убила голубка да со голубушкою,
А убило у Маринки околенку,
Околенку да дружка милого,
Дружка милого Идолища,
И поганого да некрещеного.
Стоючись как сам Добрыня пораздумался:
«Не честь мне хвала да молодецкая,
Не есть заслуга да богатырская,
Не пропасть моей да каленой стреле
У девки у Маринки у Игнатьевны».
Заходил как он Добрыня во высок терем,
Он и крест-то кладет да по-писаному,
И поклоны-то ведет да по-ученому,
Он поклоны Добрынюшка Марины-то челом не бьет.
А Марина-то Добрыне низко кланялась,
Он и брал свою да калену стрелу,
И пошел Добрыня вон из терема.
Марине тут да за беду стало,
За беду стало да за досадушку,
За досаду-ту да за великую.
Брала она два ножичка булатния,
Ставала-то она да на резвы ноги
И подрезывала следы те Добрынины,
Она клала на дрова те на дубовые:
«Уж вы нойте, нойте, следочки вы Добрынины,
Чтобы ныло у него да ретиво сердце
А по той ли по Маринке по Игнатьевне».
Приходил как он Добрыня к родной матушке.
«Ну ходило, моё дитятко, догулялося».
Как не может он Добрынюшка ни пить, ни есть,
Он не может как Добрыня тёмной ночки спать.
Зазвонили как ко ранней ко заутрене,
Выходил как он Добрыня на крылечушко,
Стоючись как сам Добрыня пораздумался:
«Что мне делать как у церкви у соборныя
Да у той ли у заутренки у ранния?
А пойду я ко Марине ко Игнатьевне».
Заходил как он Добрыня во высок терем,
Он крест-то кладет да по-писаному,
Поклоны-то ведёт да по-ученому,
На все стороны Добрыня поклоняется,
Тут Добрыня-то Маринке на особицу,
Но Марина-та Добрынюшке челом не бьёт:
«Ты теперь-то ты да во моих руках,
Во моих-то руках да под моей грозой,
Оберну я тебя жабой подземельною,
От которой жабы отвороту нет».
Обернула как Добрынюшку Микитича
Обернула как она его да мирским кобелем:
«Ты ходи-ко-ся по городу по Киеву,
Ты сбирай-ко кусочки-то подстольния».
Тут ходил как он Добрыня ровно суточки,
Приходил как тут Добрынюшка к Маринушке.
«Насбирался ли кусочков подстольних-то?
Ты возьми-ко-ся теперь да за себя замуж».
«Не подобает-де взять девка неверная,
А неверная да некрещёная».
«Оберну-то я Добрынюшку морским туром.
Есть у меня да во чистом поле,
Есть у меня да девять туров,
Девять туров да девять гнедых,
Пусть ты десятый да ты на большины,
Я тура да тебя изукрашу всем,
Рожки те у тура да позолоченые,
Бочка те у тура да рыта бархату».
У князя-то было да у Владимира
Собирался у него да и великий пир.
На пиру они-то они да напивалися,
На пиру-то они да наедалися,
На пиру-то они да порасхасталися.
Кто хвастат видно молодой женой,
А другой-от хвастат золотой казной,
А четвертой-от хвастат добрым конем.
Тут Добрынюшкой Марина та похвастала:
«Есть у меня да во чистом поле,
Есть у меня да девять туров,
Да девять туров да девять гнедых,
А десятый-от да изукрашен всем,
У тура-то рожки да позолоченые,
А бочка те у него да рыта бархату».
Тут ставала Парасковья как Микитична,
Как ставала она да на резвы ноги
И брала она Марину рукой за ворот,
А другой-то рукой она била по белу лицу:
«И как .... Маринка ты Игнатьевна,
Отверни-ко, Маринка, всех да добрых молодцев,
Отверни-ко всех могучих да богатырей.
Отверни-ко ты Добрынюшку Микитича».
Обернула как Маринушку сорокою,
Улетела она да во чисто толе,
Села Добрыне она на золотой рожок:
«Находился ли ты да по чисту полю,
Наелся ли ты да той ковыль травы,
Напился ли ты да водушки болотния,
Дашь ли теперь клятву мне великую,
Ты возьмешь ли меня да за себя замуж?»
Дал он теперь клятву ту великую.
Отвернула тут Добрынюшку Микитича,
Отвернула она да всех сильных добрых молодцев,
Всех да могучих богатырей.
Приходил как ко князю тут ко Владимиру:
«Дал я Маринке Игнатьевне,
Дал уж как клятву я великую,
Взять-то ее да за себя замуж».
Тут-то они да обручалися,
Тут-то они да повенчалися.
У Добрыни-то как слуги те догадливые:
«Уж вы дайте мне-ка чару ту оправшую».
Уж как дали Добрыне саблю вострую,
Он срубил как у Марины буйну голову,
Он сожег как на дровах да на дубовыих,
Раскидал как он песок да по чисту полю.
Приходил как он ко ранней ко заутренке,
Проздравляют его да с молодой женой.
«Я вчера-то был да я женат ходил,
Сегодня я да как и вдов хожу» [4, 147–151].
Михайло Потык
А й старый казак он Илья Муромец,
А говорит Ильюша таково слово:
«Да ай же мои братьица крестовые,