Те же помыслы движут и ещё одним действующим лицом романа (не главным, но принципиально важным), которого автор противопоставляет тем деятелям, что возжелали "облагодетельствовать" мужика несбыточным и "мутоврят народ тот туда, тот сюда, а сами, ей-право,.. дороги никуда не знают". Это сын деревенского богача из крестьян Лука Масленников, который печётся не только и не столько о себе, но - о близких, о деревне родной, где отстраивает то школу ремесленную, то больничку, то пожарную команду заводит, и там, глядишь, всё у него "закипит".
В лице Розанова, Лесков выводит нечто в роде либерального здравомысла, ненавидящего крайности, но стоящего за все, что есть хорошего в новых требованиях, до гражданского брака включительно.
Проблема семьи волновала писателя не случайно: у него распался первый брак, недолго продержался и второй, гражданский брак, хотя и был создан уже зрелыми людьми, имевшими в прошлом опыт семейной жизни. Лесков мучительно переживал эту личную трагедию, рана никогда не заживала, напротив, она, казалось, болела с каждым годом все сильнее и сильнее. Отсутствие полнокровной семьи постоянно напоминало писателю о несостоявшемся счастье. "Разбился на одно колено", — так образно говорил Лесков о своем первом неудавшемся браке.
Христианский брак для Лескова не есть брак, - скорее, это идеальная семья. А идеальная семья для писателя - утопия, которая не может существовать в окружающей реальности.
Женни Гловацкая, стоящая в стороне от политического оживления шестидесятых годов, создала в бедном домике своего отца, уездного смотрителя училищ, крепкий мещанский уют. "Ее пленяли и Гретхен, и Пушкинская Татьяна, и мать Гракхов, и та женщина, кормящая своею грудью отца, для которой она могла служить едва ли не лучшей натурщицей в целом мире. Она не умела мыслить политически, хотя и сочувствовала Корде и брала в идеалы мать Гракхов. Ей хотелось, чтобы всем было хорошо... Ну, как достичь этого скромного желания? „Жить каждому в своем домике“..."
Гловацкая выходит замуж по любви, но этот брак не выдерживает испытание временем: жизненные обстоятельства серьезно "корректируют" характер и мировоззрение Вязмитинова, в результате чего он "в глазах своей жены не вырастает, а малится". В этой семье глубоко нравственная Женни смогла бы стать духовным центром, но ее мужа больше волнуют проблемы собственной карьеры, а стремление к семейному счастью у него как-то само собой отходит на второй план. Доктор Розанов вроде бы и счастлив с Полинькой Калистратовой, но это счастье не является полновесным, так как оно "тайное", не осененное церковью и Богом.
«Нет, это была не любовь, - говорит Вера Павловна второму мужу.(Роман «Что делать?») Разве он много занимался мыслями обо мне? Нет, они не были для него занимательны. Да, и с его стороны, как с моей, не было настоящей любви» Поэтому и оказалась внутренне несостоятельной связь супругов Лопуховых, что цель жизни одного из них не стала целью жизни другого.
Создавая образы революционеров, Лесков попытался представить отдельные личности, которые могут стать "маяками", ориентирами для человека.
Юстин Помада «детски-наивен». Розанов говорит о нем: «А тот, не сводя глаз, взирает на птицы небесныя, как не жнут, не сеют, не собирают в житницы, а и сыты, и одеты». Знаменательно, что для характеристики своего друга Розанов использует евангельский текст.
Презрение к одежде сближает Помаду с христианскими подвижниками: «Все это вздор перед вечностью, — говорил он товарищам, указывавшим ему на худой сапог или лопнувший под мышкою сюртук».
Юстин Феликсович всегда довольствуется тем, что имеет. «Он был... вечно всем доволен, и это составляло... залог его счастья в несчастии». Его отличают трудолюбие, доброта и кротость.
Помада - бескорыстный служитель революционной идеи: «Прежде идея, потом я, а не я выше моей идеи. Отсюда я должен лечь за мою идею, отсюда героизм, общественная возбужденность, горячее служение идеалам, отсюда торжество идеалов, торжество идей, царство правды» И он действительно гибнет вместе с Райнером в Беловежской пуще за дорогую ему идею свободы.
Помада принадлежит к галерее лесковских чудаков, «антиков», старомодных идеалистов — так он и назван в романе: «университетский антик прошлого десятилетия». Он совершенно не вписывается даже в круг своих единомышленников, и нигилистка Бертольди считает его «монстром» и «дикобразом». Лесков рисует Помаду с юмором и сочувствием.
В романе постоянно подчеркивается квазирелигиозный характер революционной идеологии: «Я вот хочу, Женни, веру переменить, чтобы не говеть никогда, -подмигнув глазом, сказала Лиза. — Правда, что и ты это одобришь? Борис вон тоже согласен со мною: хотим в немцы идти».
«Под лютареву ересь теперича всех произведут», — шутит старообрядец Канунников, слыша о нигилистах.
Бертольди, слушающая агитационные речи Красина, в ответ на шутливое обращение Розанова «махнула отрицательно головою, как молящаяся женщина, у которой спрашивают, не брала ли она ключей от комода».
«Своему идолу она приносила в жертву все свои страсти и, разочаровываясь в искренности жрецов, разделявших с нею одно кастовое служение, даже лгала себе, стараясь по возможности оправдывать их» - это о нигилистке Лизе Бахаревой.
«Отношения Грабилина к Белоярцеву как нельзя более напоминали собою отношения подобных Грабилину личностей в уездных городах к соборному дьякону, в губернских — к регенту архиерейского дома».
«Мирянами» (конечно, с иронией) именуются в шторском тексте люди, живущие за пределами социалистической коммуны Дома Согласия: «В мире о нравах и жизни... Дома имели гораздо меньше верных сведений, чем о жизни в старых католических монастырях... Копошась в бездне греховной, миряне... судили о его жильцах по своим склонностям и побуждениям, упуская из виду, что «граждане Дома» старались ни в чем не походить на обыкновенных смертных, стремились стать выше их: стремились быть для них нравственным образцом». Таким образом, в идеале Дом был задуман как своего рода революционный монастырь.
В лице Лизы Бахаревой изображена суровая и непреклонная служительница революционной идеи.. «Перед этой, как перед грозным ангелом стоишь», -говорит о ней Помада. Лизе хотелось положить в основу социалистической коммуны «чистые начала демократизма и всепрощения»: «Мы бы должны принимать всякого, кто к нам просится, и действовать на его нравственность добрым примером и готовностью служить друг друга», - говорит она. В этой программе мы можем увидеть именно те черты, которые ранее (в начале 60-х годов) привлекали к социализму молодого Лескова, — сострадание и внимание к каждому живому человеку. Эти, почти христианские, воззрения причудливым образом сочетаются у Лизы с жесткой и немилосердной бескомпромиссностью, с убеждением, что «окружающие ее люди - мразь». Любовь к человеку постоянно заслоняется в ней любовью к человечеству, социальными идеями.
Со свойственной ему зоркостью, Лесков всматривался в жизнь российских столиц и провинциальной "глубинки" и обнаруживал признаки застоя, разложения в дворянском, аристократическом быту, шумливый радикализм в некоторых светских либеральных кружках и кружочках, проникнутых прозападническими настроениями, далёких от всего народного, заигрывающих с нигилистами. Таков в "Некуда" кружок графини Е. Салиас де Турнемир, ставшей прообразом "углекислой феи Чистых Прудов", о которой сказано: "Рассуждала она решительно обо всём, о чём вы хотите, но более всего любила говорить о том, какое значение могут иметь просвещённое содействие или просвещённая оппозиция просвещённых людей, "стоящих на челе общественной лестницы".
С симпатией и юмором, иногда с иронией Лесков рисует Бертольди - типичную нигилистку 60-х годов, наивную и полную важности. Интересна ее фамилия: по-видимому, она произведена от имени Бертольда Шварца (изобретателя пороха) или от фамилии химика Бертолле (изобретателя бертолетовой соли, входящей во взрывчатку). «Бертолева барышня» — так называет ее странница Елена Лукьяновна; фонетически это скорее связано с Бертолле, но, быть может, писатель сознательно сделал возможными оба варианта толкования фамилии своей героини (вспомним, как при первом своем появлении в романе Бертольди отряхивает юбку от брызг кислоты, взятой ею для химических опытов). Фамилия девушки вызывает двойной ряд ассоциаций: с одной стороны, это интерес радикально настроенной молодежи к естественным наукам и химическим опытам, с другой - деятельность нигилистов, направленная к социальному взрыву (заметим, что появление Бертольди с ее короткой стрижкой всюду вызывает взрывы негодования).
Достойно внимания и то, что Бертольди — одна из немногих в романе несклоняемых фамилий, которая не содержит указания на пол ее носителя. В облике Бертольди почти отсутствуют черты женственности. Из-за коротких волос ее часто принимают за мужчину (поэтому она становится причиной паники в женской бане). Так отражены в романе попытки революционеров во имя «общего дела» отречься от семьи и личной жизни. Но здесь попытка не удается: Розанов случайно находит любовные стихи Бертольди, посвященные ее товарищу по химическим опытам; этот эпизод придает всей теме и образу Бертольди комический характер.
Итак, в изображении революционеров-праведников по большей части нет иронии. И если неуклюжего Помаду Лесков рисует порой с добродушным юмором, то вся его судьба в итоге глубоко трагична (так же, как и судьба Лизы и Райнера). Единство слова и дела, единство идеала и служения приводит «чистых нигилистов» к конфликту как с обществом, покорным существующему порядку, так и со своими единомышленниками.
Нигилизм рождает своих подвижников, но очевидно несоответствие их личной праведности и исповедуемого ими идеала. Не случайно Помада затрудняется назвать себя материалистом. Он думает о Розанове: «Все идеалы мои он как-то разбивает. Материалист он... А я? Я...» Без ответа остался этот вопрос у Помады». В Помаде, Райнере и Лизе мы видим, по существу, черты совсем другой, христианской нравственности, и их источник не социалистические идеи, а христианское воспитание. Помада и Райнер помнят наставления своих богомольных матерей. Мать Помады, умирая, поручает своего сына защите Божьей Матери. Марья Михайловна Райнер, женщина «с ангельской душой», перед смертью просит сына хранить целомудрие, помнить «об обязанностях человека к Богу, к обществу, к семье и к женщине». Лиза Бахарева унаследовала черты аскетизма от своей тетки, игуменьи Агнии.