Также меняется позиция Канта по сравнению с французскими просветителями по отношению к роли государства в достижение просвещения: идеальной формой власти оказывается «договор между разумным деспотизмом и свободным разумом: свободное публичное применение автономного разума будет наилучшей гарантией повиновения, при том, однако, условии, что политический принцип, которому следует повиноваться, сам будет находиться в согласии со всеобщим разумом».[20] Он не рассматривает возможность революции, как ответ на нежелание правительства заключить данный договор. Он полагает, что выход из состояния несовершеннолетия возможен в ближайшем будущем.
Глава 2: Рецепция идей Просвещения
Рассуждая о Просвещении, Мишель Фуко в своей работе «Что такое просвещение» задается вопросом: «Просвещение есть историческое изменение, касающееся политического и социального существования всех людей на земле. Или же речь идет об изменении, затрагивающем то, что конституирует собственно человеческое в человеческом бытии? И вопрос, следовательно, состоит в том, что это за изменение»[21]. Отвечая на этот вопрос Фуко ссылается на Иммануила Канта, который впервые предложил «выход из состояния несовершеннолетия», ставший впоследствии ключевым для понимании Просвещения.
Он приходит к выводу, что Просвещение «не может пониматься только как всеобщий процесс, захватывающий все человечество или как обязанность, предписанная индивидуумам, - Просвещение оказывается еще и политической проблемой»[22]. Можно кратко развернуть тезис Фуко – в чем политическая проблема?
В работе «Политическая технология индивидов» Фуко рассматривает проблему «Сосуществования в недрах политических структур громадных машин уничтожения и учреждений, предназначенных для защиты индивидуальной жизни»[23]. Он утверждает, что независимо от того что мы выбираем, мы это делаем согласно некой политической рациональности, которая развилась в «XVII и XVIII веках на основе общего представления о "государственном разуме"[24], а также и из своеобразной совокупности техник управления, «которую в ту пору, в совершенно особом смысле, называли полицией»[25].
Фуко рассматривает несколько точек зрения относительно данного понятия, которые по большей части были сформулированы в XVII веке.
«Итальянский законовед, некий Ботеро, дал следующее определение государственного разума: "Совершенное познание средств, с помощью которых образуются, укрепляются, держатся и возрастают государства" [3]. Другой итальянец, Палаццо, в начале XVII века писал ("Рассуждение об управлении и истинном разуме государства", 1606) [4]: "Разум государства есть путь, или искусство, позволяющее нам открывать то, каким образом сделать так, чтобы мир или порядок воцарились в лоне Республики". А Хемниц, немецкий сочинитель середины XVII столетия ("О разуме государства", 1647) [5], даёт такое определение: "Определённое политическое соображение, необходимое для всех общественных дел, советов и проектов, единственной целью которого является предохранение, расширение и благоденствие государства"»[26].
Подводя итог вышеперечисленному, Фуко определяет «разум государства» как некое искусство управлять, сообразующееся с определенными правилами, свойственными самой природе государства и направленное на его усиление. При этом Фуко не пытается дать определение этой природы, ограничиваясь оговорками, что «Государство само по себе есть некий порядок вещей, это нечто такое, что существует для самого себя»[27]. Задача государственного разума – укреплять и усиливать государство.
И этого тезиса следует вывод: «поскольку государство есть цель в самом себе и поскольку исключительным помыслом правительств должно быть не только сохранение, но также постоянное усиление и развитие сил государства, очевидно, что правительства не должны брать на себя попечение об индивидах или, скорее, они должны ими заниматься исключительно лишь в той мере, в какой те представляют хоть какое-то средство на пути к подобной цели… При таком подходе к отношениям между индивидом и государством индивид интересует государство лишь в той мере, в какой он хоть что-то может сделать ради его могущества. … И, следовательно, государство должно заботиться об индивиде только в той мере, в какой последний может внести такое изменение. И государство то требует от него жить, работать, производить или потреблять, а то требует и умереть»[28].
Полиция в XVII веке понималась как особые техники, «которые в рамках государства позволяли правительству управлять народом, не теряя из виду великую пользу индивидов для общества.»[29]. При этом полиция рассматривала население сквозь призму жизни: «Полиция занимается верой с точки зрения морального достоинства жизни. Наблюдая за здоровьем и пропитанием, она берёт на себя заботу об охранении самой жизни, а если заходит речь о торговле, заводах, работных людях, о бедных или об общественном порядке, она заботится об удобствах и радостях жизни. Коль скоро речь идет о надзоре за театром, словесностью, зрелищами, её объектом оказывается не что иное, как удовольствия жизни»[30].
«Население всегда оказывается лишь тем, о чем государство печётся ради своего собственного блага, и потому, в случае нужды, разумеется, государство может его и истребить. Таким образом, изнанкой биополитики выступает танатополитика»[31].
Власть по Фуко – это некая тотальная надсубъектная структура, суть которой состоит в подавлении. Субъекты – не отправители, но результат власти[32].
Следовательно, абсолютный выход из состояния несовершеннолетия невозможен, поскольку для этого необходима полная свобода, что категорически несовместимо с задачей власти, которая состоит в том, чтобы постоянно направлять разум в нужном ей направлении, осуществлять свою волю.
Идеалы «Свободы, равенства и братства» претерпели инверсию, поскольку пытались освободиться от оков монархической власти, да и власти вообще. Фуко утверждает, что «всякое сопротивление порождается самой властью и благополучно растворяется в ней, ведь в ситуации тотальности позиция вненаходимости невозможна»[33]. Просветители, пытаясь достичь свободы, при этом находились в рамках властных структур, результатом чего явился кровавый «деспотизм свободы».
Фуко же как выход предлагает «заменить внешнюю дисциплину и надзор на внутренний самоконтроль и аскезу»[34], то есть поменять полярность направления власти.
Другой последователь идей эпохи Просвещения Петер Слотердайк видит причину инверсии в недостаточном внимании к телу, а точнее в полном отказе ему.
Как уже было сказано, пример Французской революции иллюстрирует проблему абсолютизации истины, что приведет к противоположным результатам. Слотердайк пытается ответить на вопрос «Почему происходит абсолютизация?». И приходит к выводу, что данный процесс имеет место там, где разум считается полновластным и непогрешимым, а телесность не учитывается вовсе.
Слотердайк, описывая современность, говорит о цинизме, о том состоянии, в котором произошло понимание безысходности, в котором отстраняются от проблем посредством иронии и насмешки. Но это состояние несовершеннолетия, так как человек смиряется с положением дел, это позиция безучастного наблюдателя.
Вероятно, такая кардинальная смена умонастроения: от оптимизма и веры в светлое будущее у Просветителей до апатичного цинизма современности обусловлена все тем же умалением значимости тела. Произошел разрыв между идеалом Всемогущего разума, который был абсолютно автономен и реально существующего человека, который уповал на возможность установления справедливого порядка, но при этом человеческий разум никоем образом не влиял на первый, он мог лишь попытаться дотянуться до него. Дистанция: всемогущий разум находиться в иной плоскости, нежели человек. Отсюда формирования безразличного отношения к жизни: от человека все равно ничего не зависит.
Как выход из состояния несовершеннолетия Слотердайк предлагает противоположность цинизму – кинический смех. В кинизме осуществляется принцип «воплощения»,который экспонирует единство тела и «чистой» теории, между жизнью и знанием. Кинизм не дает абсолютизироваться какой-либо идее, он снимает ее посредством смеха.
Уже Великая Французская Революция проявила внутреннюю противоречивость идей Просвещения: - принята конституция, основанная на идеях «свободы, равенства и братства», но, по каким-то причинам, усиливаются радикально настроенные якобинцы, которые устанавливают «деспотизм свободы», используют гильотину для уничтожения предателей и монархистов и издают указ о «подозрительных», под который попадают сами же революционеры Эбер, Шометт, Дантон.