Вскоре он вынужден был заключить мир с герцогом де Роганом под Монпелье, который королевские войска не смогли взять. Нантский эдикт был подтвержден. Гугеноты потеряли около 80 укрепленных мест, только Ла‑Рошель и Монтобан сохранили свои защитные сооружения. Навряд ли кто сомневался, что достигнутый компромисс носит временный характер.
В 1622 году Ришелье по содействию королевы‑матери получает возможность выступить в ее защиту на Королевском совете. Здесь влиятельнейшие люди Франции относятся к нему более чем с опаской, ясно оценивая его достоинства и возможности, честолюбие и непреклонность перед поставленной целью. Выступая в Совете, Ришелье еще больше укрепил министров в их опасениях. Тогда государственный секретарь де Пюизье, после того, как Мария Медичи обратилась к нему с просьбой выдвинуть кандидатуру Ришелье на кардинальский сан, убедил королеву, что ее желание исполниться быстрее, если епископ Люсонский оправиться в Рим. План Пюизье прост: отдалить Ришелье от Марии Медичи, лишить ее опытного советника, без которого она была бы не так опасна, и одновременно убрать из Франции самого реального претендента на пост государственного секретаря. Ришелье решает переиграть Пюизье и заявляет о своем согласии отправиться в Рим; главное для него – официальная просьба короля папе римскому, а там видно будет. В результате совместных усилий епископа Люсонского, Марии Медичи и даже вмешавшегося в это дело Людовика XIII 5 сентября 1622 года епископ Люссонский был возведен в кардинальский сан. Однако Ришелье ощущал себя не столько кардиналом церкви, сколько кардиналом государства. Блестяще выиграв эту партию он вознамерился выиграть вторую – министерство.
С этого дня положение Ришелье коренным образом изменилось. Он уже не полуссыльный изгой. Теперь с ним вынуждены считаться даже члены Королевского совета. В обществе возвышение Ришелье было встречено доброжелательно. На фоне незначительных и даже мелких политиканов, окружавших в то время французский престол, Ришелье, несомненно, выглядел впечатляюще. Известный поэт Малерб писал одному из своих друзей: "Вы знаете, что я не льстец и не лжец, но клянусь Вам, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль все же справится с бурей, то это произойдет лишь тогда, когда эта доблестная рука будет держать бразды правления".
Однако кардинал все еще не пользовался расположением короля, но намерен был внушить к себе доверие. Венецианский посол докладывает своему правительству: "Господин кардинал де Ришелье здесь единственный, кто противодействует министрам. Он прилагает все усилия для того, чтобы возвысить себя в глазах короля.., внушая ему идею величия и славы короны". Тактика Ришелье включала замаскированную дискредитацию правительственной политики как внутри страны, так и за ее пределами. Он осуждал политику уступок Мадриду. Судя по всему Ришелье хорошо изучил характер Людовика XIII, сделав упор на его тщеславие, желание походить на своего знаменитого отца. Он упорно внедрял в сознание молодого короля такие понятия, как величие, слава, родина.
С апреля 1624 года Ришелье входит в состав Королевского совета. Вскоре Ришелье удалось убедить короля в полной беспомощности и несостоятельности его министров – Силлери, Пюизье, и первого министра – любимца короля маркиза Ла Вьевиля. Действительно, внутренняя обстановка во Франции была крайне неблагополучной; повсюду тлели очаги недовольства. Серьезно был подорван и международный престиж Франции, отказавшейся от союза с германскими протестантскими княжествами из религиозно‑идеологической солидарности с Габсбургами. На протяжении последних лет как внутренней так и внешней политикой Франции занимался кто угодно, только не король.
Людовик XIII буквально видит в кардинале Ришелье человека, который должен спасти Францию. Он все чаще прибегает к его советам и вскоре не может и вовсе без него обходиться. Вышеупомянутые министры полностью отстранились от очень важного для Франции урегулирования конфликта в Вальтелине (области Северной Ломбардии, где вспыхнула религиозная вражда между католиками и протестантами и куда тут же поспешили вмешаться австрийцы и испанцы) Исход этого конфликта был очень важен для Франции, которая, полагал Ришелье, не должна допустить соединения испанских владений в Северной Италии с имперскими, а такая возможность существовала в случае захвата испанцами альпийских горных перевалов. (Как мы видим, контуры будущей антигабсбургской политики Ришелье уже намечены). Обо всем об этом Ришелье не перестает расталкивать королю. Однажды после очередной беседы Людовик XIII неожиданно предлагает Ришелье возглавить его Совет и самому определить его состав. Он приказывает арестовать своего бывшего фаворита Ла Вьевиля. На заседании нового Совета Ришелье умело создал впечатление, что отныне всеми делами будет управлять только король. Он умоляет его "не слушать никаких жалоб на того или иного министра в частном порядке, но самому встать во главе Совета". Идея Ришелье проста: отныне все решения Совета должны быть освящены лично королем, поэтому обвинить министров и прежде всего самого Ришелье за допущенные промахи будет просто невозможно. Кардинал прекрасно знал, что Людовик XIII не способен к самостоятельным поступкам и тем более к изнурительному ежедневному труду. Истинным творцом и проводником политической линии будет он – Ришелье. Таким образом кардинал умело взял бразды правления в свои руки, оставив королю иллюзию, что все теперь зависит исключительно от его монаршей воли.
Итак 13 августа 1624 года Ришелье становится первым министром Людовика XIII. на этом посту он бессменно пробудет восемнадцать лет, три месяца и двадцать дней вплоть до самой своей смерти.
Оказавшись на новом посту, Ришелье еще раз оглядел безрадостную картину: внутренняя разобщенность страны, слабость королевской власти при наличии мощной оппозиции, истощенная казна, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика. Как исправить положение? На этот счет у нового главы Королевского совета совершенно определенные намерения.
"Я Вам обещал употребить все мои способности и всю власть, которую Вы изволили мне дать, чтобы ликвидировать гугенотскую партию, уменьшить притязания знати, привести в послушание всех Ваших подданных и возвысить имя Ваше в глазах чужих народов на такую ступень, на какой ему надлежит быть", – писал Ришелье в книге "Государственные максимы, или Политическое завещание" В ней он изложил основы своей политики. Книга эта была опубликована лишь после его смерти, и многими историкам ее подлинность оспаривалась, но, несомненно, она отражает подлинные мысли самого Ришелье. Хотя в своей государственной деятельности он следовал всегда голосу практики и подчас круто менял курс в зависимости от обстоятельств, от внутреннего и международного соотношения сил, Ришелье сумел здесь обобщить некоторые ее линии и придать ей видимость наперед продуманного плана.
Ришелье говорит в этом "Политическом завещании": "Моей первой целью было величие короля. Моей второй целью было могущество королевства". Если можно сомневаться в буквальном смысле первого, то могущество абсолютистской власти он действительно стремился утвердить всеми доступными способами, как внешнюю силу Франции.
Одну из главных своих задач Ришелье видел в обеспечении первенствующего положения дворянства перед поднимающейся буржуазией. Дворянин по происхождению, он явно хотел перевеса дворянства, которому искренне сочувствовал и которое в своем огромном большинстве видело в его политике свою политику. Но королевский двор, выражая интересы дворянства, играл роль как бы воспитателя дворянского класса. Отсюда два положения Ришелье: с одной стороны, пишет от, "богатство и гордость одних [буржуа, чиновников] подавляют бедность других [дворян] – богатых лишь доблестью…", а с другой – "очень распространенный недостаток лиц, родившихся в этом сословии [дворянском], – что они применяют к народу насилие". Право на насилие Ришелье хотел бы резервировать только за государственным аппаратом монархии.
"Право" же дворян и монархии эксплуатировать народные массы Ришелье не только постулирует, но даже обосновывает психологически: "Если бы народ чересчур благоденствовал, было бы невозможно удержать его в границах его обязанностей…". Народ для Ришелье – это "мул, который, привыкнув к нагрузке, портится от долгого отдыха больше, чем от работы". Правда, он тут же добавляет, что работа эта должна быть пропорциональной силам мула‑народа; но это относилось уже к области благих (и невыполнимых) пожеланий. Практика же взимания невероятных податей и поборов прикрыта у Ришелье теорией гармонии интересов короля и народа. "Можно утверждать, что суммы, извлекаемые королем у народа, к нему же и возвращаются; народ их авансирует, чтобы получить их обратно в виде пользования своим покоем и своим имуществом, что не может быть ему обеспечено, если он не будет способствовать сохранению государства".
Ришелье действительно хотел начать свою деятельность с внутренней консолидации государства, но ему пришлось первые полтора‑два года заниматься делами международными и лишь затем вернуться к тому, что он считал основой всего, – созданию сильного централизованного государства.
По прежнему самой неотложной оставалась проблема Вальтелины, где с новой силой вспыхнуло давнее соперничество габсбургской империи и Граубюндена (республики гризонов) – протестантского кантона, расположенного на юго‑востоке Швейцарии. Со времен Франциска I и Генриха IV Франция традиционно поддерживала Граубюнден, который предоставлял ее армии свободу прохода через Альпы. Однако начиная с регентства Марии Медичи и вплоть до падения Ла Вьевиля Франция, по существу, бросила Граубюнден, как, впрочем и других своих союзников в Северной Италии, на произвол судьбы, оставив их без поддержки перед мощными противниками – испанскими и австрийскими габсбургами. Здесь Ришелье сделал все возможное, чтобы прийти на помощь Граубюндену и вновь сделать Францию хозяйкой стратегически важных горных перевалов. (Монсонский договор от 5 мая 1626 года, когда посол Франции и первый министр Испании подписали договор о статусе Вальтелины, то есть о передачи этой области под формальный суверенитет Граубюндена). С этих пор обостряются отношения Франции с папским.