Но не одна только оппозиция вельмож была опасна для Мазариени: он вовлекался в большую ошибку, не обращая достаточного внимания на общее недовольство его дурной системой управления
Французское население горячо желало мира. Оно обвиняло первого министра в старании как можно дольше вести мирные переговоры, чтобы дольше держаться на своем посту и чтоб обогащаться. Налоги, чрезмерно увеличившиеся при Ришелье, еще увеличились после его смерти. Правительство не было в состоянии покрывать свои огромные расходы. В 1643–1644 годах возникали восстания крестьян в нескольких провинциях (в Руэрге, в Арманьяе, в Нормандии, в Дофине, в Лангедоке). Даже среди дворян обнаруживались волнения в Сентонже, в Ангумуа и в Пуату. Эти местные волнения были легко подавлены и не причинили кардиналу Мазарини никакого беспокойства; но ему скоро стало казаться очень опасным сопротивление, которое он встречал в палатах и в особенности в парижском парламенте.
В 1643 году многие из членов парламента пожелали обратиться к королеве с заявлением касательно расстройства финансов. Вскоре после этого фискальные эдикты генерального контролера Партичелли д'Эмери вызвали со стороны парламента решительную оппозицию. Регентша отправила нескольких вожаков парламентской оппозиции в тюрьму или в изгнание. После того, как были введены новые налоги, оппозиция стала протестовать настойчивее прежнего. Может быть, Фронда возникла бы тремя годами раньше, если бы победа при Нордлингене (3 августа 1645) не заставила недовольных быть более осторожными.
Парламент обнаружил на этот раз уступчивость. Мазарини торжествовал. Доверие к нему королевы усиливалось с каждым днем. Она поручила ему руководить воспитанием короля. Он пользовался ее милостивым расположением без всяких зазрений совести и наживал миллионы, занимаясь денежными спекуляциями с государственными процентными бумагами и с поставкой провианта для армии. Кардинал также немало заботился об устройстве и обогащении своих родственников.
Такое счастье раздражало старых врагов кардинала и создавало ему новых. Дочь Гастона Орлеанского, мадемуазель де Монпансье начала играть роль среди салонных сторонников оппозиции. Коадъютант парижского архиепископа, молодой Поль де Гонди старался приобрести популярность. Принц Конде, не находя удовлетворения для своего корыстолюбия, все более склонялся на сторону оппозиции. Герцог Ангенский сближался с герцогом Орлеанским и скоро отправился вместе с ним в поход в Нидерланды. Этот победитель в битве при Нордлингене , сделавшийся в свою очередь принцем Конде вследствие смерти своего отца (в декабре 1646), стал досаждать министру своей дерзостью. Чтобы избавиться от него, кардинал отправил его сражаться в Каталонии, откуда он возвратился побежденным и недовольным. После этого кардинал хотел отправить его в Неаполь, но встретил решительный отказ.
Ничем не стеснявшаяся, пылкая фантазия сочинителей пасквилей и песен уже изливалась в мазаринадах, в которых кардинала подвергали публичному осмеянию и даже не щадили честь королевы. "Пусть поют песни лишь бы только платили деньги!", – говорил Мазарини. Но по мере того, как недовольные чаще пере эти песни, они все меньше платили денег. Война, по видимому, еще долго не могла прекратиться. Союзники Франции, Голландцы изменили ей (в 1647 году) по вине кардинала, как тогда полагали. Испания, избавившись от этих противников, уже не обнаруживала расположения к заключения мира с Францией.
Парламент снова стал обнаруживать свое недовольств, снова увеличил подати, что привело к восстаниям в Лангедоке и в Анжу. В конце 1646 года парламент снова вступил в энергичную борьбу с правительством, что только усугубило положение. Все это привело к тому, что в начале 1648 года Париж был готов к междоусобной войне. Буржуазия запасалась оружием. На улице Сен‑Дени раздавались ружейные выстрелы. Столичное население было, по видимому, готово прибегнуть к государственному перевороту по примеру иностранных революционеров Мазаниэлло и Аннеза, вызвавших народное восстание в Неаполе. Сильному раздражению умов содействовал пример англичан, казнивших нескольких министров и готовившихся казнить короля.
Наконец, когда в 15 января 1648 году на торжественном заседании парламента, на котором по желанию Анны Австрийской в третий раз присутствовал король, генеральный адвокат Омер Талон обратился к королеве с такой речью, в которой каждое слово было порицанием системы управления, королева отнеслась равнодушно к его жалобам, и они придали смелость парламенту. Он обратился к регентше с самыми резкими предостережениями. Анна Австрийская была невежественна и упорна; по словам Мазарини она была похожа своей храбростью на солдата, который не замечает угрожающей ему опасности. Она объявила, что не согласится ни на какие уступки.
Это привело к тому, что парламент не только одобрил протесты казенной палаты, счетной палаты и Верховного Совета, но даже объявил о своем намерении действовать с ними сообща и утвердил 13 мая 1648 года постановление об унии, на основании которой члены четырех высших палат должны были собираться во дворце, в комнате Святого Людовика, чтобы совещаться там о своих интересах и о своих правах.
Начала возникать Фронда; это была не "детская забава", как утверждали, смеясь, королева и ее приближенные, а уже почти настоящая междоусобная война.
Собрание, заседавшее в комнате Святого Людовика, принялось за дело и в несколько дней выработало программу реформ, которые хотя и не требовали созыва народных представителей, но очевидно подготовляли замену неограниченной королевской власти конституционной монархией. На очередном парламентском заседании парламент не получил удовлетворения ни одному пункту своих требований.
Это вызвало новые протесты со стороны парламента. Тогда регентша и Мазарини попытались нанести своим противникам решительный удар. Конде одержал в то время блестящую победу над испанцами при Лансе. Королева и ее министр полагали, что впечатление, произведенное известием о победе, поможет им восстановить их авторитет. Королева приказала арестовать тех членов парламента, которые принадлежали к числу самых упорных противников министерства. Самым популярным из них был престарелый и честный Бруссель; его арест вызвал в Париже страшное волнение. Народная толпа окружила Пале‑Рояль. Коадъютор архиепископа парижского Поль де Гонди, очень желавший играть важную роль, предложил королеве свое посредничество. Она не хотела об этом и слышать. Тогда этот честолюбивый прелат, пользовавшийся громадным влиянием на парижское население, окончательно организовал готовившееся восстание. На другой день (27 августа) были построены на парижских улицах тысяча двести баррикад. Королева и ее министр были блокированы в Пале‑Рояле. Парламент, обратившийся к ней в своем полном составе с просьбой возвратить арестантам свободу и получивший в ответ сначала только бранные слова, а потом уклончивые обещания, снова явился к ней по требованию народа, не желавшего тратить время на бесплодные ожидания. Анна Австрийская была вынуждена покориться необходимости. Бруссель с триумфом возвратился в Париж (28 августа); а вскоре после этого (3 сентября) члены парламента пришли прочесть королеве свои протесты против злоупотреблений.
Мазарини советовал королеве скрывать гневное раздражение, чтобы успешнее приготовиться к отмщению. Он вызвал из Фландрии к себе на помощь полководца, одержавшего победу при Лансе. Королева переехала из Парижа в Рюэль вместе со своими детьми и с первым министром. Туда вскоре приехал и Конде. Все зависело от того, чью сторону будет держать этот принц. Он не любил ни народную массу, ни Мазарини. Его честолюбие, гордость и сознание, что королева не могла обойтись без его помощи, внушили ему желание разыграть роль посредника между двумя партиями. Он отнесся с оскорбительным высокомерием к постановлению, которым парламент приглашал регентшу привести короля обратно в Париж; он, по-видимому, отнесся равнодушно и к постановлению, которым парламент предписывал привести столицу в оборонительное положение и к угрозам подвергнуть Мазарини изгнанию, как чужестранца. Мазарини понял, что ему нужно во что бы то ни стало держаться на своем посту. Он старался не обращать на себя внимания, втайне советовал королеве публично порицать его, потом склонил ее к участию в совещаниях, на которых сам не присутствовал и на которых Конде и Гастон Орлеанский заключили соглашение, по‑видимому, наносившее первому министру самое унизительное поражение.
В то время, как французские уполномоченные подписывали в Мюнстре славный вестфальский мирный договор, королевские комиссары и члены парламента заставили регентшу подписать в Сен‑Жермене публичную декларацию, в которой излагалось содержание программы, составленной в комнате Святого Людовика. И так, королевская власть, по видимому, признавала себя решительно побежденной после такой непродолжительной борьбы. Судейская олигархия торжествовала. Народ аплодировал. Только что возникшая Фронда, по видимому, окончила свою деятельность, но в сущности только что начала ее.
ФРОНДА
Анна Австрийская и Мазарини искали в то время только способа отомстить своим врагам и отказаться от обещанных в Сен‑Жерменской декларации уступок. Дождавшись, пока их войска подойдут к столице и обеспечив содействия герцога Орлеанского и принца Конде, регентша в ночь с 5 на 6 января неожиданно переехала из Парижа в Сен‑Жермен. На другой день парламент получил приказание перенести свои заседания в Монтражи. Отправленная им в Сен‑Жермен, депутация не была принята регентшей. Анна Австрийская желала войны. Парламент не отказался от нее. В то время, как Конде окружал город своими войсками, чтобы привести его в покорность голодом, четыре верховные палаты вошли в соглашение с городским головой и с городскими старшинами, принимали энергичные оборонительные меры и, наконец, завладели Бастилией.