— Он сказал, что ему приходится держать лодки в заливе, — добавил Малахов. — Сейчас сезон сплава плотов, а эти дикари-плотовщики прут куда попало и очень часто являются угрозой для речного судоходства.
Они стояли с прищуренными от яркого августовского солнца глазами, напряженно вглядываясь вдаль.
Быстрая волнистая Десна описав крутую дугу перед городом, перешла в спокойный плес и, как бы готовясь соединиться с своим старшим братом Днепром, заметно стала шире, глубже, полноводнее. На высоком правом берегу, над зеленой крышей плавучей пристани-баржи, была видна черная труба причаленного парохода.
Линия разномастных лошадей и пролеток с извозчиками на козлах, ожидающих возможных седоков, протянулась в сторону подъема к городу.
Цепочка согбенных спин грузчиков от баржи к телегам, подняла пыль, которая висела серым облаком а летнем воздухе. Противоположный пологий песчаный берег, обрамленный ивовыми кустами, переходил в заливные поля и луга простирающиеся до самого горизонта.
— Вижу!... Вижу белый флаг с двумя якорями накрест. Вон там, рядом с купальнями, — воскликнул дальнозоркий Максимович. Для сокращения пути, нетерпеливые пансионеры, переступив невысокую ограду, спустились с крутого холма-вала без всяких тропинок. Они сбегали зигзагами, прыгали, скользили, задерживали скорость спуска бороздя песок каблуками и остановились внизу у подошвы вала, переводя дыхание.
— Поработали наши предки... насыпая этот вал, — сказал Суворов, указывая на гребень вала, где между деревьев глядели массивные дула старинных пушек.
— Пытались остановить нашествие татар, — пояснил Савинский, вытирая пыль с своих очков.
— Ну и что же, остановили? — спросил Кнопка уже догнавший группу.
— Нет, город был взят. В наказание за упорное кровавое сопротивление, князь-воевода и его военачальники были связаны и брошены на землю. На их телах был возведен помост на котором победители пировали, празднуя свою победу... Пир длился три дня, до тех пор пока живые подмостки не умерли... Татары впервые наказали таким образом стойких защитников Козельска, а затем повторили это же с Черниговцами.
Юноши шагали молча через поле к реке, думая о татарском пиршестве и о раздавленных воинах города Чернигова. Но эти мрачные воспоминания скоро исчезли из их молодых голов: эти скорбные события случились около тысячи лет тому назад, для них всех, слово «смерть» постепенно перешло в пустой звук. Слишком ярка была молодость, сильно тело и весел день, а сейчас они будут кататься на лодке и плавать. А вечером увидятся со своими симпатиями-гимназистками на том же валу, около павильона с эстрадой для музыки.
С загорелым лицом и с лупившейся кожей на носу, содержатель лодочной пристани, Михеич, красил маленькую долбленку — душегубку - лодку с именем «Малютка».
— Здорово ребята! — приветствовал он. — Ваши весла в каюте. Попутного ветра!
— Мы на ту сторону, купаться, — сказал один из ребят.
— Купаться? — Михеич переместил окурок своей сигары из одного угла рта в другой и отложил кисть в сторону. — Почему вы больше не посещаете мои купальни, а? — Он указал на ряд плавучих купален, откуда доносились громкие голоса, вскрики, смех и всплески воды.
— Кому же из нас они интересны с тех пор, как Вы заделали все дырки из мужских в женские отделения? — преподнес ему, с хохотом, Лашкевич.
— Я должен был. — Он взял свою кисть ,и начал красить.
— Некоторые из ребят оставались там часами... Ни шума, ни голоса, ни всплеска. Я должен был приходить, чтобы узнать живы ли они или утонули.
Все весело смеялись, отталкивая шлюпку от мостков. Новейшая просторная восьмивесельная лодка, державшая первенство по скорости среди спортсменов Черниговского яхт-клуба, быстро пересекала реку. Гребцы строго вместе закидывали весла как можно дальше назад, чтобы напружив мышцы рук и спины, с нажимом откидываться назад и, проводя лопатки весел чуть ниже поверхности воды, броском гнать зарывающуюся носом в волну лодку. Сияющий Кнопка сидел за рулем рядом с Савинским. На другой стороне реки они вытащили шлюпку на песчаный берег и начали раздеваться.
Плот из больших бревен соединенных лыковым вязом плыл вниз по течению реки. По средине плота стояла деревянная будка без окон, с красным флажком на крыше, служившая укрытием для плотовщиков. Спереди будки, на маленькой площадке засыпанной землей, горел костер. Пахло жареной рыбой. Из избушки неслись веселые звуки гармошки.
Когда сильное течение начало сносить плот к средине реки, два бородатых босых мужика в расстегнутых рубахах, с подвернутыми до колен штанами, выскочили и будки. Быстро столкнув маленькую плоскодонку с плота в воду, они, схватив каждый по веслу, торопливо гребли к отлогому берегу. Тяжелый канат, один конец которого был прикреплен к плоту, быстро разматывался из своего круга на лодке. Достигнув берега, они быстро вытянули лодку на песок. Один из них схватил кол, а другой канат, и оба побежали к небольшому возвышению. Первый вонзил заостренный кол в песок под углом, а другой набросил на код петлю каната и оба грузно налегли на него животами.
Канат показался из воды, туго натянулся, связав плот с колом... Кол стал бороздить землю... Плотовщики уменьшили угол и почти лежали поперек кола. Он вошел глубже в песок... Канат задрожал, отбрасывая от себя водяную пыль и брызги. Плот стал медленно приближаться от середины реки к берегу.
— Зачем они это делают? — спросил Кнопка, следя за плотовщиками возвращающимися на свой плот.
— Это — единственный способ, благодаря которому они могут плыть вниз, держа средину реки открытой для судоходства, — ответил Савинский, похлопывая свои туго обтянутые загорелой кожей бицепсы. — Эта дикая спешка гребли предстоит им у каждого поворота реки когда течение выносит плот на средину.
— Откуда они плывут?— не отставал любознательный Кнопка, глядя на следующий приближающийся плот с заливчато лающей мохнатой собакой около будки.
— Из под Брянских лесов, — ответил Савинский, — тех самых лесов, где по сказанию Соловей Разбойник сидел в своем гнезде на семи дубах.
—Знаю, знаю, — перебил Кнопка, — он сшибал на землю своим могучим свистом лошадь и всадника, чтобы ограбить и убить их, — Затем добавил с победоносным видом: — Пока доблестный витязь, богатырь Илья Муромец, не покорил его, — живые, яркие глаза мальчика внимательно и с некоторой опаской следили за проплывающими плотами и их обитателями.
Пока старшие пансионеры поплыли к плотам, Кнопка остался на берегу стеречь их одежду оставленную в шлюпке. Он видел, как Максимович бежал по плоту, чтобы с разгона нырнуть в воду подальше. И как бревна плота колыхались, погружались и снова всплывали на поверхность под его бегом. И как два босых бородача внезапно выскочили наружу из будки и как один из них крикнул хрипло:
— Убегайте! Не то вымажу дегтем задницы! В ответ двое дразняще выставили свои зады в сторону плотовщика; но быстро нырнули в воду, как только лохматый мужик и его лающий пес угрожающе двинулись вперед. В воде пловцы подтянулись к плоту, покрикивая, смеясь, показывая часть тела, которая была под угрозой смазки дегтем.
— Пароход! — закричал Кнопка с берега. Все купальщики повернули к берегу и поплыли так быстро, точно это было состязание на приз. Запыхавшись, большинство прыгнуло в шлюпку.
— Сталкивай ее! — крикнул Гриневич, натягивая штаны. — Максимка, на руль!
Трое спихнули лодку с песка и прыгнули в нее в то время, как остальные, наполовину одетые, схватились за весла.
Из-за поворота реки, против течения, показался белый однотрубный пароход.
— Максимка, правь... на его нос, — пыхтел Гриневич.
— Из Киева... большой... смотри на его лопасти... На волне из-под кормы... поднимет до неба... дер-ржись.
— Не опоздали ли?
— Нет! Грреби!.. Грр-реби!
Шлюпка мчалась через реку, прямо на нос подходящего парохода. На черном фоне трубы выбросилось два белых клубка пара. Два резких предупреждающих гудка разнеслись вдоль реки.
— Ррр-аз! Ррр-аз! Ррр-аз! — кричал Максимович в такт с ударами весел.
— Э-эй! Руль-е-евой, куда прешь? Берегись, штаны замочишь... Прро-очь, черти, прро-очь! — орал в рупор кто-то в накрахмаленной белой форме с капитанского мостика. Несколько коротких сигналов снова прозвучали резко и грозно. А шлюпка, не уменьшая скорости сносилась течением и шла прямо на большое лопастное колесо парохода.
— Ннна-вались! Ннна-вались! Ннна-вались! — рычал рулевой. Пароходные сигналы, предупредительные гудки с капитанского мостика потонули в реве и рокоте воды взбиваемой громадными лопастями быстроходного парохода.
Чуть не перевернувшись, лодка круто повернула и, с поднятыми веслами, быстро скользила вдоль парохода; в его нижних круглых окнах мелькали испуганные бледные лица. У самой кормы парохода, большая волна высоко подхватила шлюпку с смеющимися ликующими пансионерами, обдав их дождем брызг. А с кормовой палубы их обдал дождь вонючей жидкости из ведра в руках хохочущего кривоногого матроса.
ПИСЬМО СУЛТАНУ
В рекреационном зале Старшего отделения Черниговского Дворянского Пансиона сидел восемнадцатилетний юноша перед хорошо освещенным мольбертом.
Увеличенная в несколько раз копия открытки, прикрепленной кнопкой к краю мольберта, блестела свежей масляной краской. На ней была изображена группа вооруженных, похожих на морских пиратов людей, скучившихся вокруг стола за которым сидел стриженный «под горшок» хлопец с лисьей улыбкой. Он писал гусиным пером под диктовку его окружающих, лица которых отображали такое неудержное веселье, смех и задор, точно животы их владельцев вот-вот лопнут от напора их раскатистого, громового, вызывающего хохота...
После непрерывной работы кистью, художник откинулся на спинку стула, протянул ноги, отвел глаза от работы и скользил ими бесцельно от географической карты России, висевшей около большой, классной, черной доски, до скетча Наполеона с печальным лицом, на фоне горящей Москвы и другого, изображающего двух полузамерзших французских гренадеров в лесу.