олимпийский художник, Гефест [229]
если без малого сто тридцать стихов его описания составили собой один из самых волнующих памятников всей европейской культуры? Ведь не давало же покоя изготовленное простыми смертными царское место Соломона.
Если каким-то невероятием вычленить органичное потребительной стоимости свойство аккумулировать в себе не только физические, химические, биологические характеристики преобразуемого человеческим трудом материала природы, но и сущностные параметры самого труда, в ней останется только одно — способность воспроизводить лишь вегетативную функцию. Собственно же человеческое содержание напрочь исчезнет из всех воспроизводственных процессов. Строго говоря, именно это и происходит с выдавливанием члена общества в маргинальные сферы потребления. Отдельно взятый индивид еще способен сохранить в них какие-то останки своей социальности, а значит, и способность к реабилитации,— общество же в целом (случись такое с ним) обязано деградировать и распасться.
Но если так, то и качество любого продукта труда в конечном счете определяется не степенью удовлетворения какой-то потребности, сколько его (скрытой от поверхностного взгляда) способностью вводить индивида в широкий социальный, этнокультурный и даже духовно-нравственный контекст. Меж тем есть простое, а есть и расширенное воспроизводство; специфика же последнего, как мы видели, состоит не столько в увеличении объемов производимого, сколько в поступательном изменении его качества. Отсюда и эти, материализующиеся в потребительной стоимости сущностные характеристики труда, которые продолжают сквозить по всем звеньям единого производственного цикла, обязаны по-своему воздействовать на своего потребителя, меняя его. В зависимости от конкретного вложенного в них труда, формально одноименные, но разные по существу потребительные стоимости обязаны по-разному воздействовать на человека. В противном случае становится непонятно, как в одних воспроизводственных процессах формируется способность к высшим формам инновационной деятельности, в общении с другим вещным миром возникает способность к осуществлению лишь исполнительской репродуктивной функции.
Отсюда можно сделать практически однозначный вывод: «штучный» товар, воплотивший в себе лучшие тенденции развития материальной и духовной культуры общества, воспитывает в своем потребителе одно, дешевый обезличенный продукт массового производства — совершенно другое.
Таким образом, воспитание индивида, окруженного специфическим вещным миром, который воплощает в себе условно завтрашний день развивающегося социального организма,— это, говоря языком политической экономии, производство и воспроизводство способности к творческим видам труда. Разумеется, сказать такое не означает утверждать, что без исключения в каждом из тех, кто с момента своего рождения обретает возможность дышать воздухом рафинированной культуры и прогресса, рождается способность к творчеству. Речь может идти только о той или иной степени вероятности, но ясно, что шансы ее формирования здесь, в этой среде, намного выше. Напротив воспитание человека, окруженного вещами, которые воплощают в себе вчерашний день общества, — это производство и воспроизводство способности к простому репродуктивному труду. Конечно, и здесь нужно считаться лишь со статистическими законами, но все же допустимо предположить, что вероятность появления ярко одаренной личности в этом сегменте потребления, хоть и не сводится к нулю, значительно ниже.
Обобщая вывод, можно утверждать: в конечном счете вся инфраструктура общественного потребления самим инстинктом сохранения социума строится таким образом, чтобы воспитывать в человеке настоятельную потребность индивидуализации материальной и духовно-нравственной культуры; лишь только с ней приходит потребность в самостоятельном формировании этнокультурных и социальных ценностей, которые должны быть приняты и разделены его средой. Все это, не в последнюю очередь, осуществляется через потребляемые вещи — через техническое совершенство, эстетику, эргономику, социальную знаковость и многие другие не всегда поддающиеся формализации параметры, свойственные каждой из них.
Вот только в результате разделения труда и тотального отчуждения потребность в приобщении к подлинной культуре, а с ней и потребность в творчестве воспитывается лишь у немногих.
§ 51 Поляризация способностей как результат поляризации инфраструктуры воспроизводства
Таким образом, уродующие человека последствия всеобщего разделения труда не ограничиваются собственно производственным звеном, но проявляются и в других сферах общественной жизни. Строго говоря, вообще не существует такой области, на которой они бы не сказались тем или иным образом; отчуждение всего, что определяет подлинное существо человека, проникает повсюду, включая самые интимные, измерения его бытия. Больше того, именно эти измерения и накладывают последние штрихи на отчужденную личность; именно в них одни начинают ощущать себя (и быть) лишними на празднике жизни, другие — ее полновластными хозяевами. Вся общественная инфраструктура воспроизводства главной производительной силы любого социума — человека, оказывается построенной таким образом, чтобы на одном полюсе порождать только богов (или, по меньшей мере, героев), на другом — плодить аморфную массу уже неразложимого на отдельные личности человеческого планктона, в котором значение могут иметь только аморфные массы.
Органический порок классово разделенного общества состоит в его принципиальной неспособности обеспечить равные условия развития для всех. Но эта неспособность формируется не только уровнем развития производительных сил и не одним содержанием труда, но всей инфраструктурой воспроизводства человека, далеко не последнее место в которой занимает инфраструктура потребления.
В результате стихийно развивающегося всеобщего разделения труда в антагонистическом обществе поляризуются не только социальные роли и производственные функции, но и быт, культура, мораль, обычаи, предрассудки людей, словом, все. Нередко разной становится даже религия, и примеры инициируемых высшей властью революционных изменений в вероисповедании подает нам уже самая глубокая древность. Так, например, одно из первых религиозных преобразований совершается во время Эхнатона (Аменхотепа IV), египетского фараона XVIII династии, который правил около 1365—1348 гг. до н. э. Разумеется, возникает и масса промежуточных форм, но не будет большим преувеличением сказать, что в результате возникают два лишь частично пересекающихся мира, которые живут какой-то своей, едва ли не во всем отличающейся жизнью. Вспомним хрестоматийное, то, как удивляется своей героине Лев Толстой: «Где, как, когда всосала в себя — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы?»
«Класс, имеющий в своем распоряжении средства материального производства, располагает вместе с тем и средствами духовного производства, и в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу».[230] Естественной реакцией на это становится формирование альтернативной культуры, которая формируется на противоположном полюсе общества. Об этом в «Критических заметках по национальному вопросу» пишет Ленин: В каждой национальной культуре есть, хотя бы не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую. Но в каждой нации есть также культура буржуазная (а в большинстве еще черносотенная и клерикальная) — притом не в виде только «элементов», а в виде господствующей культуры».[231]
Разумеется, нельзя утверждать, что «господствующая культура» — это всегда культура эксплуататорских классов. Ошибочно и утверждение о том, что представители последних привержены исключительно тем ценностям, которые крепят политический режим. Откровенно антидворянская «Женитьба Фигаро» ставилась при французском дворе фрондирующей своей оппозицией короне знатью. Да и в пролетарское движение социалистическая идеология, как известно, вносится извне; сами же рабочие в лучшем случае могут породить только идею тред-юнионизма.[232] Неверно и то, что только представители господствующих слоев являются носителями подлинной культуры. Действие всех этих истин справедливо лишь в статистическом смысле.
Впрочем, и поляризация проходит не только на идеологической основе. Не менее важным оказывается противостояние тому, что сегодня именуется «попсой». К слову, привилегированные слои общества также поражаются действием последней, напротив, и в социальных «низах» есть тяготение к настоящему. Абсолютно лишь то, что оба социальных полюса имеют разные возможности в освоении истинных ценностей национального духа.
Не вызывает возражений, что поляризация культуры начинается с разделения самого труда. Ведь в одном случае он предстает как деятельность, вобравшая в себя лучшие достижения человеческой мысли и человеческой нравственности, в другом — ограничивается лишь минимально необходимым для воссоздания совокупного масс-энергетического потенциала общественного производства.