Таким образом, конечный вывод означает собой, что отчуждению подвергается не ограниченная часть произведенного наемным работником продукта, но все то, что продолжает отличать его от животного или живого придатка машины, и это отчуждение совершается на протяжении всего рабочего дня, месяца, жизни. Поэтому действительное существо эксплуатации (рабовладельческой, феодальной, капиталистической… любой) оказывается куда более глубоким и драматичным, чем поверхностное представление о том, что эмансипация от всех средств производства вынуждает человека какую-то часть времени работать на их владельца.
Другими словами, в самом главном Маркс оказывается прав.
Выводы
Подведем итоги.
1. Действительный результат производства ни в коем случае не сводится к увеличению объема одноименных товаров. Количественные изменения, несомненно, имеют (и должны иметь) место, но все же главное здесь не «дельта количества», но «дельта качества».
2. «Дельта качества» не может возникнуть ни в процессе распределения, ни в обмене, ни, тем более, в потреблении. Породить ее способно только одно — производство. Она появляется здесь именно потому, что никакое производство вообще не начинается с простого приобретения на рынке всего необходимого. Строгий анализ полного его содержания обязан принимать в расчет без исключения все стадии «жизненного цикла» любого предприятия, любой продукции. Начиная с формулировки исходной идеи и кончая утилизацией всего произведенного.
3. Действительный субъект производства не сводится к сумме капиталиста и наемного работника. В пораженном всеобщим разделением труда обществе ни один из них сам по себе не в состоянии породить ничто новое. Между тем экономическое учение обязано объяснить прежде всего возникновение качественных изменений в производстве, поэтому в интегральном субъекте оно обязано видеть того, кто обеспечивает поступательное развитие.
4. Если видеть в прибавочном продукте «дельту качества» выпускаемого товара (лишь косвенно представимую в каких-то новых количественных пропорциях), то источником прибавочного продукта может быть только труд в целом, то есть нерасторжимое единство всех факторов: предмета труда, средства труда и целесообразной деятельности человека. Подчеркнем последнее: не наемного работника, но человека, ибо действительным субъектом труда в конечном счете выступает именно он.
5. В конечном счете поступательное качественное развитие общественного производства обусловлено тем, что человеческий труд содержит в себе творческое начало, и никакая редукция не в состоянии уничтожить его. Мы не знаем как оно «работает», логика его действия скрыта от нас, и не исключено, что разгадывать ее человеку предстоит еще не одно столетие. Но ясно одно — развитие обусловлено именно им.
6. Прибавочный продукт может создаваться только на протяжении всего рабочего дня, другими словами, видеть в нем результат лишь «прибавочного» труда, осуществляемого в «прибавочное» время, ни в коем случае нельзя. Поэтому представление об эксплуатации человека человеком не может быть сведено к тому, что эмансипация от средств производства вынуждает наемного работника известную часть времени работать на их владельца. Отчуждению подвергается самое главное, что происходит на протяжении всего рабочего дня, а именно то, что сохраняет принадлежность эксплуатируемого к человеческому роду.
ГЛАВА VI. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ ТВОРЧЕСТВА
§ 36 Простой и сложный труд
Обратим внимание: Маркс нигде не отождествляет ни прибавочный продукт с той массой товаров, которые производятся в строго прибавочное время, ни время его производства с прибавочным временем. Во-первых, этот продукт составляет только ограниченную часть общей товарной массы, производимой за пределами необходимого рабочего времени. Мы уже говорили, что сумма необходимого и прибавочного продукта никогда не равняется единице, а следовательно, и период, в течение которого производится последний, меньше общей продолжительности прибавочного. Во-вторых, он вообще не имеет самостоятельного существования и в виде какой бы то ни было части произведенного массива продуктов. В терминологии Маркса прибавочный продукт — это просто вещественный эквивалент прибавочной стоимости и не более того. Здесь же мы видим, что он воплощается, главным образом, в улучшенных качественных характеристиках товара. Словом, и в том и в другом случае он не может быть отождествлен ни с чем физически обособленным. В сущности, точно так же, как «зеленое» или «сладкое» не могут быть физически обособлены от яблока.
То же касается и времени. Про прибавочную стоимость еще можно сказать со всей определенностью, что она (в зависимости от нормы эксплуатации) производится в последние два, три или четыре часа работы, в то время как первые часы посвящаются производству сугубо необходимого продукта. Напротив, про прибавочный продукт, несмотря на то, что он образует собой именно ее вещественное выражение, нельзя, не погрешив против истины, сказать ничего подобного.
Более того, если прибавочную стоимость еще можно выделить из общей массы стоимости в виде звонкой монеты или денежных купюр, то с прибавочным продуктом, как правило, нельзя сделать и этого. Мы говорим «как правило», ибо появление дополнительных объемов качественно неизменного продукта, конечно же, не исключено. Однако его можно разглядеть лишь в «увеличительном стекле», рассматривая какие-то отдельные фрагменты общественного производства и только в течение очень ограниченного времени. Предметом же политической экономии является общественное производство в целом, и на этом уровне анализа его нельзя выделить ни в имманентной ему, ни в какой другой форме. Прибавочный продукт — это не фантом, не виртуальная реальность, но все же, несмотря на несомненную физическую данность, в «чистом виде» он не существует. Задача его идентификации вполне сопоставима с квадратурой круга: любой заранее заданный уровень точности теоретически вполне достижим, но все же абсолютное решение остается за пределами возможного.
В конечном счете, это обусловлено тем обстоятельством, что результат репродуктивного труда не отделяется в чистом виде от результата творчества, равно как и творческая составляющая не может быть выделена в чистом виде из общего состава человеческой деятельности. Между тем именно творческой компонентой деятельности порождается и количественный прирост, и, в особенности, та «дельта качества», которая, собственно, и является прибавочным продуктом.
Строго говоря, в «Капитале» нет полной ясности и в содержании категории труда, который лежит в основе прибавочной стоимости, а значит, и прибавочного продукта. Мы помним, что он делится на простой и сложный. При этом сложный, как ни парадоксально, не вызывает никакой трудности для понимания, в то же время простой предстает как одна сплошная загадка.
Формально, текст «Капитала» допускает трактовать его как начало, из которого практически полностью элиминирован элемент творчества. Но, как показывает анализ, опирающийся, в частности, на труды самого Маркса, абсолютного расчеловечивания в процессе всеобщего разделения труда и специализации не происходит. Следовательно, простой и сложный труд отличаются друг от друга, главным (если не исключительным) образом, мерой творчества. Привлекая на помощь математические сравнения, можно сказать, что в предельно простом труде его доля стремится к нулю, в предельно сложном — к единице, но, разумеется, ни там, ни здесь не достигается ни тот, ни другой пределы. Все возможные виды производственной деятельности оказываются расположенными между этими полюсами. Поэтому и около «нуля» природа человеческой деятельности продолжает оставаться принципиально отличной от природы механического движения или чисто инстинктивной биологической активности. Так, даже бесконечно малый отрезок дуги бесконечно большого радиуса остается принципиально отличным от прямой, и полное уравнение принципиально недостижимо.
Таким образом, несмотря на отсутствие четких определений, трактовать простой труд как совершенно бездуховный процесс, из которого всеобщим разделением, специализаций и стихией тотального отчуждения без остатка выхолощено все человеческое:
(«…тупо молчит,
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит»).
было бы непростительной ошибкой. В особенности там, где предметом рассмотрения оказывается все общественное производство в целом.
К тому же такая трактовка влечет за собой неразрешимые логические противоречия. Ведь если творческое начало составляет отличительную особенность сложного труда, то совершенно невозможно понять, откуда оно берется, если его нет в простом. В самом деле: если из бесконечно малых величин еще и можно сложить что-то осязаемое, то никакая сумма нулей не способна дать решительно ничего положительного. Таким образом, простой труд и труд сложный оказываются отделенными уже не количественными различиями, но качественным барьером, а это означает, что никакие уравнения оказываются принципиально невозможными. Другими словами, абсолютно правым оказывается Аристотель, который утверждал, что раб (а именно его уделом становится простой исполнительский труд) и господин (единственный, кому доступно творчество) отличаются друг от друга самой природой, только один из них наделен всеми атрибутами человека, другой — и в самом деле лишь говорящая разновидность скота. При этом понятно, что такое положение вещей уже не может быть исправлено никакими социальными реформами. Ясно и другое: ни одна форма сложной деятельности не вправе пониматься ни как умноженный, ни как возведенный в степень простой труд, любое количественное сопоставление этих качественно разнородных форм превращается в род принципиально неразрешимых задач о квадратуре круга, трисекции угла или удвоении куба.