Пусть «...при своей волчьей жадности к прибавочному труду капитал опрокидывает не только моральные, но и чисто физические максимальные пределы рабочего дня. Он узурпирует время, необходимое для роста, развития и здорового сохранения тела. Он похищает время, которое необходимо рабочему для того, чтобы пользоваться свежим воздухом и солнечным светом. Он урезывает время на еду и по возможности включает его в самый процесс производства, так что пища дается рабочему как простому средству производства, подобно тому как паровому котлу дается уголь и машинам — сало или масло. <…> Интересует его единственно тот максимум рабочей силы, который можно привести в движение в течение рабочего дня».[66] Но при безусловной справедливости этих пафосных слов, все же следует принять во внимание то обстоятельство, что это писалось под влиянием рабочего движения, одним из идейных вождей которого был сам Маркс. Всякая же борьба, кроме всего прочего, нуждается еще и в идеологическом – и пропагандистском – обеспечении.
Кроме того, нужно считаться с природой, в том числе и с природой самого человека. Любое действие всегда встречает противодействие, и Тэйлор ничуть не преувеличивает, когда пишет: «В этом отношении можно непосредственно констатировать, что в девятнадцати из двадцати промышленных предприятий рабочие считают прямо противоречащим своим интересам проявлять для предпринимателей свою инициативу в полной мере, и, вместо того, чтобы работать изо всех сил и давать предпринимателю максимальное количество и наилучшее качество выработки, они сознательно работают так медленно, как только смеют, пытаясь в то же время внушить своим начальникам уверенность в том, что они работают достаточно быстро».[67]
При безусловной справедливости сказанного Марксом, заключение о возможности неограниченного производства прибавочной стоимости за счет повышения степени эксплуатации было бы безупречным только в том случае, если бы капиталистическое производство начиналось с нуля. На практике же значительная часть того ресурса, о котором он говорит, была уже давно задействована. К слову, сам Маркс, упоминая об издании первого рабочего статута (23‑й год царствования Эдуарда III, 1349 г.), указывает, что законы подобного рода продолжают издаваться на протяжении целых столетий и после того, как исчезает повод для его принятия (имеется в виду чума).[68] Об этом же со всей красноречивостью свидетельствуют и законы о нищих, которые принимались в Англии в XV—XVI вв. В результате так называемых «огораживаний» тысячи крестьян оставались без средств к существованию; им оставалось только одно — собирание милостыни, но это занятие без разрешения властей пресекалось самым решительным и жестоким образом. Начало преследованию положил статут 1495 г. короля Генриха VII Тюдора, развитый откровенно бесчеловечными законами от 1536 и 1547 гг. Этими законодательными актами вводились суровые наказания для лиц, обвиненных в бродяжничестве и собирании подаяний без разрешения светских властей. Задержанного били кнутом, клеймили и отправляли на каторжные работы. Если он совершал побег, приговор становился пожизненным. После третьего побега человек мог быть предан казни. В 1576 году был принят закон об организации работных домов для нищих. Разумеется, все эти установления не могли остановить пауперизацию нации, но вместе с тем, обеспечивая промышленников дешевой (и, самое главное, безропотной) рабочей силой, служили ускорению экономического развития будущей мировой державы. Парламентский «Акт о наказаниях бродяг и упорных нищих» от 1597 года дал окончательную формулировку закона против бродяжничества, который действовал в таком виде до 1813 года. Аналогичные законы принимались и в других странах Западной Европы, обеспечивая и им первоначальное накопление капитала, ускорение промышленного развития и вступление в борьбу за передел мира.
Однако времена меняются, меняются и нравы. С разложением старого строя формируются новые принципы социального общежития, и вот уже мысль о том, что обеспечение социально незащищенных — это вовсе не милость, и не благородный сочувственный порыв успешных и сильных, но прямая обязанность государства, начинает внедряться в общественном сознании и постепенно завоевывать его. Под ее влиянием к концу XVII века государственные институты постепенно заменяют церковь в вопросах заботы о нуждающихся. Так, в нашей стране в 1715 г. открываются первые воспитательные дома для детей-подкидышей. При Екатерине II для открытого ею в 1764 году Воспитательного дома в Москве была уже разработана специальная воспитательная программа, впитавшая лучшие идеи европейского Просвещения. В 1806 году появилось первое в России учебное заведение для детей-инвалидов — училище глухонемых. К началу ХХ века в Москве существовало 628 благотворительных заведений, из них 427 для взрослых, 201 для детей, в том числе богаделен, приютов 239.[69] Возникают первые системы обеспечения старости; сначала они основываются на добровольных фондах взаимопомощи, которые организуются гильдиями и рабочими объединениями. К слову, впервые такая схема возникает в России: в XVIII веке здесь появляются эмеритальные кассы; сначала они существуют только при военном ведомстве, затем распространяются повсеместно. Прекрасным примером формирование негосударственной отраслевой системы пенсионного обеспечения может служить железнодорожное ведомство XIX века.[70] Между тем Россия — отнюдь не исключение, не луч света в темном царстве.
В XIX столетии начинают формироваться системы пенсионного обеспечения старости, которые организуются и регулируются государством. Первая из них возникает в 1889 году в Германии, ее основой продолжают оставаться обязательные страховые взносы, но теперь к ним добавляются обязательные отчисления работодателя.
Ко времени выхода первого тома «Капитала», предпринимателям пришлось столкнуться и с действием такого мощного фактора, как организованная борьба рабочих за свои права, поэтому в действительности уже не могло быть и речи ни о сколько-нибудь существенном продлении рабочего дня, ни об увеличении интенсивности труда.
Правда, остается чисто экстенсивное расширение масштабов производства при абсолютной неизменности его структуры. Другими словами, механическое вовлечение все новых и новых средств в производство одних и тех же видов продукта, когда не меняется ни продолжительность рабочей смены, ни интенсивность труда. Но такое возможно только при одном непременном условии — неограниченности людских и материальных ресурсов общества. Ведь рано или поздно экстенсивное расширение окажется способным поглотить собою все имеющиеся в его распоряжении резервы, ибо для того чтобы сделать его возможным в рамках какого-то одного производства, необходимо пропорциональное расширение всех тех, которые сопряжены с ним. Поэтому уже через несколько производственных циклов и подобное развитие будет вынуждено остановиться за полным исчерпанием ресурсов.
Однако именно ту форму извлечения прибавочной стоимости, которая реализуется в постоянном увеличении прибавочного рабочего времени, Маркс называет абсолютной.
Между тем магистральный путь развития должен быть принципиально иным, главенствующую роль должны играть не количественные, но качественные преобразования всех составляющих общественной экономики. Только они способны обеспечить непрерывное увеличение прибавочного продукта, а вместе с ним и прибавочной стоимости, на протяжении времени, ограниченного только одним — историческим сроком существования капиталистического способа производства.
Качественная сторона этого процесса исследуется Марксом в анализе относительной прибавочной стоимости. «Прибавочную стоимость, производимую путем удлинения рабочего дня, я называю абсолютной прибавочной стоимостью. Напротив, ту прибавочную стоимость, которая возникает вследствие сокращения необходимого рабочего времени и соответствующего изменения соотношения величин обеих составных частей рабочего дня, я называю относительной прибавочной стоимостью», — пишет Маркс.[71] Однако действительная иерархия логических доминант первого тома «Капитала» прослеживается уже в этой номенклатуре понятий. Ведь если сопоставить категории «абсолютный» и «относительный» с понятиями «основной» и «вспомогательный», то именно «основной» будет соответствовать первая из приведенных. Считается, что в любой абстрактной теории абсолютное — это то, чему надлежит отдавать смысловое преимущество, что обязано находиться в самом центре исследования, вспомогательным же и второстепенным в первом приближении к истине не возбраняется пренебречь. В конце концов, никакая, даже самая строгая, теория не в состоянии учесть действительно все привходящие обстоятельства. Поэтому высокий профессионализм автора проявляется, в частности, и в том, что идеологическая составляющая разрабатываемого учения не заслоняет собой действительность.
В двух словах существо относительной прибавочной стоимости можно изложить следующим образом: