Кроме того. Уложение предусматривало волокиту с рассмотрением принятого к производству дела. Предполагалось, что судьи прибегали к волоките для вымогательства взятки. Если жалоба подтверждалась, судье определялось наказание по усмотрению царя, а с дьяка и подьячего взыскивались проести с момента поступления дела до дня подачи жалобы.
При удержании проести за волокиту по Уложению исключались праздничные дни, но в 1685 г. велено было считать и их: “... и в те праздничные дни волокита бывает же”. Боярский приговор 1651 г., повторяя требование Уложения взыскивать проести по гривне на день с истцов за поклепные ложные иски, предусматривал вариант, когда проести были больше суммы иска, и в этом случае они подлежали взысканию.
Крупнейшим сводом законов уголовного права и судопроизводства второй половины XVII в. являются Новоуказные статьи 1669 г. о татебных, разбойных и убийственных делах, включающие 128 статей. В краткой преамбуле сказано, что статьи приняты по указу Алексея Михайловича и приговору бояр в результате рассмотрения XXI и XXII глав Соборного уложения. В самом деле, сличение текста статей с указанными главами Уложения показывает, что они послужили основным источником Новоуказных статей, но не единственным.
Компенсация причиненного разбоем ущерба за счет имущества осужденных была в центре внимания законодателя. Нри недостаче имущества осужденных в разбое остальное брали из имущества пособников и укрывателей. В ст.22 Новоуказник статей содержится новая клаузула о крестьянине, причастном к разбою, имущества которого недостает для погашения иска потерпевших. Закон предписывал отдавать крестьянина истцам “заживать лета по Уложению”, но без жены из расчета 5 руб. в год (Уложение, X, 266). Но окончании отработки крестьян возвращали прежним владельцам под расписку. Отказавшиеся от использования крестьян истцы теряли право на погашение иска. Соглашаясь с А.Г. Ноляком, что в данной клаузуле получил отражение феодальный характер законодательства, все же едва ли можно принять его мнение по поводу интенсификации процесса закрепощения. Крестьянин попадал под общее правило для всех сословий ииже дворянского об отработке долга, но в случае отказа заимодавца принять такую форму компенсации крестьянина в тюрьму не заключали, на правеже не держали, а долг аннулировался. Крестьянин попадал в таком случае в несколько более льготное положение, чем другие представители сословий ниже дворянского, что показывает озабоченность законодателя сохранением крестьянского сословия. Закон имел равную силу для всех категорий включая дворцовых и черносошных. Наконец, из закона следует, что крестьяне имели право вступать в обязательства.
Размер удовлетворения исков об имуществе оставлен тот же, что и в Уложении, - в той сумме, которую укажет разбойник на пытке, или - при отсутствии таких показаний - четвертая часть иска, указанного в челобитной пострадавшего. Остальная часть имущества осужденных шла в пользу казны. В практике обычно истцы завещали суммы.
В законодательстве XV - XVI вв. не регулировался напрямую вопрос о возмещении морального вреда. Нет правила, которое представляло бы суду взыскивать денежное вознаграждение за нематериальный вред, но следует заметить, что убийство, увечье, обиды с давних пор давали потерпевшему право искать в свою пользу денежное вознаграждение с делинквента за чисто идеальный вред. С самого начала государство поощряет получение с нарушителя такого вознаграждения, вытесняющего обычай личной расправы с ним со стороны потерпевшего или родственников. Нри имущественных нарушениях, как воровство, незаконное пользование чужой собственностью, полагалось, кроме возмещения имущественного ущерба, особое денежное вознаграждение "за обиду". Обида в этом случае понималась в самом широком значении, не только как нарушение личных прав, но и как грубое вторжение в чужую имущественную сферу. С течением времени, когда начала усиливаться центральная государственная власть, государство стремилось к тому, чтобы взять в свои руки защиту чести своих граждан и создавало уголовные наказания для оскорбителей. Предоставляя частную компенсацию за имущественный вред потерпевшему, за всякий иной вред государство требовало удовлетворения само сначала в лице князя, взыскивавшего за обиды денежное вознаграждение в свою пользу, а потом в лице государственной верховной власти, налагавшей на обидчика разные уголовные кары. Однако и здесь давала себя чувствовать живущая в народе идея частного вознаграждения. В судебниках 1497 и 1550 гг. содержится целый ряд постановлений о взыскании "бесчестья" т.е. денежной суммы в пользу обиженного, нри чем размер бесчестья зависит от общественного положения пострадавшего и пола. Во внимание принимались служебный ранг, доходы от кормленья: государство применяло при оценке причиненного нравственного вреда свой собственный масштаб, руководствуясь местом обиженного на государственной лестнице. Тот же взгляд проводится в уложении царя Алексея Михайловича 1649 года, в котором регламентируется точным образом, сколько полагается за "бесчестье" людям разного звания, городским и сельским обывателям, служилым и духовным лицам. Уложение, как и прежние законодательные акты, вознаграждало потерпевшего за счет виновного по известным фиксированным критериям, - “против окладов, что кому государева жалованья”, - а когда критерия нет, прямо указывало сумму бесчестья. Нельзя предоставить судье право каждый раз решать самому о размере бесчестья по индивидуальным обстоятельствам дела: он должен иметь, по мысли прежнего законодателя, таблицы и таксы. Пусть эти таблицы и таксы произвольны, но они устанавливали известный внешний порядок, внешнюю градацию. Иных средств для определения вознаграждения у законодателя не имелось, а дать место какому бы то ни было усмотрению судьи не было возможности, ибо судья только механический исполнитель велений законодателя. Эта же установка на обязательность судьи руководствоваться таксами, не позволяющая судье конкретизировать размер ущерба, господствовала и при возмещении имущественного ущерба. “В постановлении уложения, как и других более ранних памятников, красной нитью проходит забота законодателя об ограждении личных нрав и благ и о компенсации. При полном смешении начал уголовных и гражданских непоколебимым оставалось следующее положение: за исключением редких случаев, обыкновенно случаев тягчайших преступлений, когда государство, усматривая нарушение государственных и общественных основ, требует от виновного удовлетворения в форме тяжкой уголовной кары, во всех других случаях удовлетворение за нарушение личных прав, за "бесчестье" (понимаемое, как нарушение физического и духовного состояния человека), распределяется между государством и самим потерпевшим или же дается одному потерпевшему.
Обзор законодательства Российского государства в XVII в. дает картину смены структур законодательных актов и приемов законодательной техники. В период от Судебника 1550 г. и до Соборного уложения 1649 г. доминирующей формой нормативного акта были царский указ и боярский приговор (в сочетании с указом или отдельно). Указы и приговоры концентрировались в приказах, к компетенции которых имели отношение.
Их заносили в Указные книги приказов в хронологическом порядке по мере поступления. Поскольку четкого разграничения функций приказов не было.
Указные книги тематически не являлись однородными и были лишены какой-либо системы. По линии уголовного законодательства имеются Уставные книги Разбойного приказа, представляющие собой своды однородного материала в виде статей, которые были предтечей структур законодательных актов второй половины XVII в. По своей структуре к Уставным книгам примыкают Статейные списки, содержащие тексты указов, которые объединялись обычно (но не всегда) общностью предметов и располагались без какой-либо системы.
В смысле структуры и системы качественно новым явлением, достигнутым путем большого скачка и не без влияния близкого по социально-экономической природе памятника права соседнего порубежья - литовского Статута 1588 г., служит Соборное уложение 1649 г. Оно отличается довольно строгой и последовательной систематизацией законодательного материала по предметному признаку и соответствует социально-сословной структуре и идеологии самодержавной России.
Специализация законодательства второй половины XVII в. и его отраслевой характер подготовили почву для дальнейшего развития законотворчества первой четверти XVIII в. в том же направлении под влиянием преобразований в социально-экономической и политической сферах и с использованием зарубежного опыта применительно к условиям России.