Проекцию пушкинских мифологем на реальность раннесоветского периода А.Б.Перзеке отмечает в романе Ю.Олеши «Зависть», где моделируется «схема советского космогонического мифа о строительстве нового мира, его устремленности в будущее во главе с креативным героем Андреем Петровичем Бабичевым» (С.341). Четвертак как знамение нового мира высвечивает постулируемую наступившей эпохой «обреченность Дома, семьи и семейного начала» (С.343), тотальное подчинение стихии регламенту государственной жизни. Оригинальны в этом разделе и наблюдения над типологическими параллелями между сознанием Николая Кавалерова и чертами пушкинского Евгения.
В обзорном виде присутствие и трансформация образов и мотивов «Медного всадника» в советской литературе 20 – 30-х гг. прослеживаются также на материале произведений А.Платонова, Б.Пильняка, М.Шолохова, М.Козырева, А.Веселого и др. Литературный фон выведен здесь достаточно объемно, хотя многообразные параллели и ассоциации иногда выглядят мозаично и не вполне сводятся в общую научную концепцию. В целом же обнаружение «дискурса «петербургской повести» в литературном процессе катастрофической эпохи российской истории», комплексное рассмотрение явлений литературы 1917 – 1930-х гг., «отмеченных присутствием интертекста пушкинской поэмы» (С.400), оказываются необычайно интересными и плодотворными и служат надежным обоснованием исследовательской гипотезы о том, что ««петербургская повесть» в этой системе предстает как художественно-мировоззренческий конструкт, находящий подтверждение своих смыслов в новой, внелитературной реальности, а затем – в литературных текстах» (С.400).
Таким образом, в исследовании А.Б.Перзеке поэма «Медный всадник» убедительно показана и как самобытное явление литературы и культуры, и как вышедший за пределы своего времени «сверхтекст», заключающий художественную модель действительности, «в которой катастрофа изображается сначала в виде бунта, а затем проявляется в виде разрушительного, требующего жертв созидания новой реальности» (С.422). Ценность изучения подобного рода метаисторической, сверхтекстовой семантики обнаруживается в данном случае в «возможности посмотреть на Россию ХХ века глазами автора «Медного всадника» и увидеть возвращение того, что аксиологически и художественно осмыслил он первый в свою эпоху» (С.422). Хотя, как признает автор монографии, изученный им сверхтекст «петербургской повести» принадлежит «к разряду умозрительных, не имеющих специального оформления литературных единиц» (С.434), тем не менее с методологической точки зрения такой подход к построению истории литературы представляется чрезвычайно перспективным, а научный труд А.Б.Перзеке следует признать ярким и талантливым его воплощением.
Список литературы
[1] Перзеке А.Б. Поэма «Медный всадник» в русской литературе ХIХ и ХХ века: функции национального мифа в постреволюционную эпоху (1917 – 1930-е годы): Монография. Кировоград, Имэкс-ЛТД, 2011. 460 с.
[2] Гюнтер Г. Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А.Платонова // Утопия и утопическое мышление. М., 1991. С.252 – 276.