Исследователь О. Н. Кондратьева отмечает, что в древнерусских летописях и деловых документах «отчетливо просматривается представление о здоровом как сохраняющем свою первозданную целостность объекте и о болезни как его разрушении, повреждении одного из элементов» [Кондратьева, 2004б, 160—161 ]. Так, в упомянутых текстах, как утверждает исследователь, часто встречается выражение цэлый умъ в значении ‘в полном разуме’, ‘в здравом рассудке’. Следует добавить, что в «Материалах» фиксируется лексика словообразовательного гнезда с корневыми элементами цэлоум — с иным значением: ‘целомудрие’, или ‘телесная чистота’ (ср.: цэлоумиє , цэлоумныи , цэлоумьнэ , цэлоумьство ), т. е. непорочность; телесная чистота сопрягается с нравственным и духовным здоровьем.
Идея умственного здоровья поддерживается также смысловыми компонентам силы или слабости ума (ср. лексемы крэпъкоумьныи , слабоумъ ), а также компонентом ‘возраст человека’ (ср.: старьчьскыи — 2. стариковский, безрассудный, глупый).
Наличие у концепта «ум» признака ‘возрастные особенности’ можно подтвердить и другими контекстами, ср.: дэтьскоумьныи , то же, что греч. νηπιόφρων, т. е. ‘детский ум’ (о слабоумном, неразумном человеке, нередко уже выжившем из ума, например: детскоумный старец… ). В отношении признака ‘возраст’ ум противопоставляется душе и духу. Как отмечает, О. Н. Кондратьева, «у человека возраст определяется через понятия года, месяца, что невозможно для “внутреннего человека”» (ср.: человек сорока лет, ему сорок лет , но не душа сорока лет , не душе сорок лет )» [Кондратьева, 2004б, 162 ]. Однако употребляются слова детскоумный и старческий , если речь идет о неразумности и слабоумии.
Крайняя степень слабоумия, безрассудства оборачивается безумием, которое в русской культурной традиции может трактоваться двойственно. Во-первых, безумие отождествляется с душевным расстройством, болезнью. В «Материалах» И. И. Срезневского слово бєзумьникъ тождественно латинскому insanus (‘нездоровый’). Душевное расстройство, как известно, часто проявляется во внешней агрессии, эмоциональной несдержанности, импульсивном поведении. Эта идея реализуется в следующих дефинициях: « помамлєниє — обуяние, безумие; съмутьнэ — безрассудно; нєистовьныи — безумный; необузданный; жестокий; нєистовыи — безумный; жестокий; сильный; изумитися — лишиться ума, обезуметь; буєсть — безумие; нечестие; тщеславие, заносчивость; угроза; запальчивость, смелость, храбрость; обуродэти / объюродэти — обезуметь; обуєныи — безумный; буи — глупый, несмысленный; дикий; дерзкий; сильный, смелый; блудьство — безумие, глупость». Следовательно, неумен тот, кто не сдержан, тот, кто буянит, находится в буйстве, т. е. не умеет подчинять свои чувства сдержанному разуму. Соответственно умный человек представляется сдержанным, смиренным. В этом смысле понятие ум близко благоразумию , которое «было связано с целомудрием, здравомыслием и сдержанностью… с таким состоянием духа человека, когда он ради сохранения внутренней гармонии способен подавить наплыв душевных чувств» [Вендина, 233 ].
Значение безумия как ‘психического нездоровья’ оказывается актуальным и в настоящее время, ср. данные одного из современных словарей: «БЕЗУМИЕ, - я, ср. 1. То же, что сумасшествие ( устар .). 2. Безрассудство, полная утрата разумности в действиях, в поведении. Любить до безумия (очень сильно). СУМАСШЕСТВИЕ, - я, ср. 1. Психическое расстройство, умопомешательство. Внезапное с. 2. перен . Неистовство, исступление. С. страсти. 3. перен . То же, что безрассудство ( разг .)» [Ожегов, Шведова].
Однако в древнерусский период идея безумства имела культурологическую значимость, безумство было тождественно юродству. В «Материалах» И. И. Срезневского слово обезуметь является синонимом лексемам обуродэти / объюродэти . В «Этимологическом словаре» М. Фасмера указывается, что до XIV в. используется слово уродивъ, позже — юродивъ . Очевидно, что юродивый и урод — однокоренные слова (ср.: «…др.-русск. уродъ ‘слабоумный, юродивый’» [Фасмер]). Они же восходят и к словам рожа, урожай, родиться, род , ср.: «рожа 1. ‘физиономия, морда’, диал . ‘лицо, вид’, яросл . ‘красота’…, рожаистъ ‘красивый, видный’…, лтш . raža ‘многочисленное семейство, урожай’, далее связано с род ‘род, вид, лицо, видение’, урода ‘рост, осанка’, ср. лит . gỹmis ‘рождение, лицо’; gemù, gìmstu ‘рождаться’...» [Там же]. Таким образом, юродивый — это ‘безумный, сумасшедший’ лишь с точки зрения внешней характеристики. Так и уродливый в русском языке означает отсутствие внешней красоты, в некоторых диалектах русского языка и в некоторых славянских языках, например польском, уродливый также относится к характеристике внешности, правда — с положительной оценкой, в значении ‘красивый’. Иными словами, юродивый — это безумец с точки зрения лишь обыденного, мирского сознания, так как поведение и внешний облик блаженного далеки от принятого в обществе.
По данным православной энциклопедии «Древо», аналогом слова юродивый было греческое σαλός, что означает ‘глупый, безумный’. Юродивыми считался «сонм святых подвижников, избравших особый подвиг — юродство, подвиг изображения внешнего, т. е. видимого, безумия с целью достижения внутреннего смирения. Юродивые отказывались ради Христа не только от всех благ и удобств земной жизни, но также часто и от общепринятых норм поведения в обществе. Зимой и летом они ходили босиком, а многие и вообще без одежды. Нарушали часто юродивые и требования морали, если смотреть на нее как на выполнение определенных этических норм» [Древо].
Г. П. Федотов отмечает, что существует «три обязательных условия добровольного юродства: аскетическое попрание тщеславия… в этом смысле юродство есть притворное безумие или безнравственность с целью поношения от людей; выявление противоречия между глубокой христианской правдой и поверхностным здравым смыслом и моральным законом с целью посмеяния миру; служение миру в своеобразной проповеди, которая совершается не словом и не делом, а силой Духа, духовной властью личности, нередко облеченной пророчеством» [Федотов, 192 ]. «Необычное обилие Христа ради юродивых , или блаженных , в святцах русской церкви и высокое народное почитание юродства до последнего времени действительно придает этой форме христианского подвижничества национальный русский характер. Юродивый так же необходим для русской церкви, как секуляризованное его отражение, Иван-дурак, — для русской сказки. Иван-дурак, несомненно, отражает влияние святого юродивого, как Иван-царевич — святого князя», — поясняет исследователь [Там же].
Таким образом, добровольное юродство являлось лишь видимым безумием, оно было необходимо блаженному для посмеяния со стороны окружающих людей и давало возможность разоблачать пороки власть предержащих. Это, вкупе с крайне аскетическим образом жизни (нищетой, наготой и т. п.), становилось особой формой смирения и гарантом спасения души. «В русской православной среде, — пишет в статье «Русские юродивые» преп. Феодосий Кавказский, — юродивых почитали как Божиих людей, блаженненьких , на которых лежит особая Божественная благодать. “Голеньких ох, а за голеньким Бог”, как говорит русская пословица» [прп. Феодосий Кавказский].
Описание смыслового содержания концепта «ум» будет неполным, если не отметить еще некоторые признаки. Так, например, человек средневековой Руси приписывал уму гендерный признак. Мужской ум, в отличие от женского, считался более развитым, расчетливым, глубоким. В «Материалах…» И. И. Срезневского об этом свидетельствуют не только лексемы мужєумьныи и умьникъ (ср.: мужєумьныи — равный мужу по уму; умьникъ — умный человек», при этом существительное общего рода умница , относящееся и к женщине, и к мужчине, не представлено), но также слова мужємудрьно , мужьскьмудрьно , мужємысльно , ср. также контекст: И, одетая в женсколепное одеяние, (стала) мужемысльно нетленною одежею облеченная (см. слово мужємысльно ), т. е. одетая в женское платье своим глубокомыслием, мудростью, духовным подвигом, какие свойственны мужчинам, оказалась облеченной в нетленную одежду, иными словами — стала святой.
Исследование концептов «душа», «сердце» и «ум» в древнерусских летописях, проведенное О. Н. Кондратьевой, дало основание отметить разницу женского и мужского ума в средневековых представлениях: «…Эталоном интеллектуальной деятельности является мышление мужчины, отличающееся логикой. Это подтверждается тем фактом, что прилагательное мужеумьный стоит в одном ряду с другими прилагательными положительной оценки — терпеливостью, храбростью, непобедимостью: бе же добръ Цимисхий, доброзраченъ, трьпеливъ, храбросрьдъ, мужеумен, ратник непобедим (Хроника Константина Манассии). Женский ум воспринимался зачастую как неспособный к здравому мышлению, так как женщина отличается нелогичностью и повышенной эмоциональностью» [Кондратьева, 2004а, 165 ].
Важно отметить, что ум, душа, дух, сердце мыслились средневековым человеком как физически существующие, опредмеченные. А. Я. Гуревич видит эту особенность в работах художников тех времен: «…Средневековые мастера не различали четко мир земной и мир сверхчувственный, — оба изображаются с равной степенью отчетливости, в живом взаимодействии и опять-таки в пределах одной фрески или миниатюры… Реалиями в ту эпоху считали такие категории, которым мы теперь в реальности отказываем» [Гуревич, 1984, 8 ]; «Разве не удивительно с современной точки зрения, например, то, что слово, идея в системе средневекового сознания обладали той же мерой реальности, как и предметный мир, как и вещи, которым соответствуют общие понятия, что конкретное и абстрактное не разграничивались или, во всяком случае, грани между ними были нечеткими?» [Там же]. Именно поэтому ум, дух, душа, сердце представлялись человеку Средневековья живущими в нем самом, в его теле. При осуществлении ментальной процедуры выбора какого-либо решения ум мог раздваиваться, а при наличии у двух разных людей одного решения, или мысли, сливаться в одно, в единую самостоятельно существующую мысль. Так актуализируется числовой признак ума (ср.: « єдиноумиє , єдиноумьствовати , то же что ομόνοια — единомыслие, согласие», т. е. ‘люди разные — ум один’ (о единомышленниках); « двоумиє — сомнение», т. е. ‘человек один — ума два’ (о сомневающемся человеке). Склонность к сомнению как способность к анализу, размышлению, рассуждению также является одной из сторон думающего человека (ср.: « двоумиє , то есть сомнение, Безъ дъвоумия — без сомнения; двоумитися — сомневаться; умьнэтися — сомневаться»).