Мы установили, что по составу терминологической системы делового языка тексты следственных материалов неоднородны: они могут использовать как исконные профессиональные наименования (посул), существующие с древнейших времен и получившие реализацию в документах XVII в. («А Григорiй де Масловъ отъ того у техъ людей емлетъ посулъ и за то де изъ Литвы литовскiе люди пишутъ въ своихъ листахъ государево имя не по пригожу» (там же, 9)), так и новые, возникшие в эпоху конца XVI – первой половины XVII столетия. Последняя группа терминов — лексика, связанная с названиями документов. Это — отглагольные образования с суффиксом -к: записка, отписка, справка, сказка, явка. Можно согласиться с мнением С. С. Волкова6, считавшего, что «если бессуфиксные отглагольные имена существительные входят в терминологию делопроизводства после приобретения ими конкретно-предметных значений, то указанные выше отглагольные существительные… являются терминами делопроизводства как в значении отвлеченного глагольного действия, так и в развившемся на его основе конкретно-предметном значении». К новообразованиям того же периода, зафиксированным в «расспросных речах», относятся именные существительные грамотка, волокита, перечень. Очень богат терминологический ряд, связанный с процессуальными действиями: расспросъ, допросъ, и наименованиями лиц, по роду деятельности связанных с судебной практикой (сыщикъ) и вообще названиями учреждений (татинная тюрьма). Приведем типичные образцы текстов:
«…посадилъ въ татинную тюрьму» (Слово и дело, 15);
«…про твое государево слово въ допросе сказалъ: есть де за нимъ, Ивашкомъ, твое государево царственное великое слово, только де въ Галиче не скажу, скажу де на Москве…» (там же, 227);
«И тотъ, г., Зинька въ допросе мне, х. т., сказалъ, что де, г., онъ, Зинька, съ нимъ, Ивашкомъ, ни про какое твое государево слово не говаривалъ, темъ де его, Зиньку, онъ, Ивашко, клеплетъ» (227);
«…сыщикъ Иванъ Шастовъ-Полтевъ поймалъ ведуна съ кореньемъ, Ивашкомъ зовутъ…» (13).
Мы отмечаем в следственных делах выражения письменного юридического языка Московской Руси, составившие терминологический аппарат административно-правовой сферы деятельности: (по)ставить съ очей на очи; передъ собою поставить. Данные обороты закрепились в следственном обиходе и воспроизводились в нем как устойчивые единицы языка:
«…велено стрельца Игошку Максимова || съ казакомъ съ Иваномъ Яковлевымъ поставить съ очей на очи. И стрелецъ Игошка Максимовъ съ казакомъ съ Ивашкомъ Яковлевымъ съ очей на очи ставленъ. И казакъ Ивашко Яковлевъ сказалъ, что онъ передъ государемъ виноватъ, такое слово говорилъ не съ умышленья, напився пьянъ» (Слово и дело, 3–4);
«И апреля, г., въ 7 д. я, х. твой, того Митьку передъ собою поставилъ…» (там же, 4);
«И я, х. твой, того жъ часу техъ людей велелъ поставить передъ собою и разспрашивалъ по твоему государеву... крестному целованью» (4);
«Помета: писать — разспросить съ очей на очи, что говорили» (4);
«И в. кн. Михаилъ Федоровичъ Барятинскiй, поставя передъ собою въ съезжей избе Андрюшку Дубенца…» (10);
«…поставя съ очей на очи, про то непригожее слово разспросилъ и сыскалъ всякими людьми накрепко…» (11);
«…про то коренье сыскать всякими сыски накрепко, и до кого дойдетъ разспрашивать подлинно, и ставить съ очей на очи, а сыскавъ накрепко, отписать къ себе, г., и сыскъ прислать» (14).
Выражение с очей на очи (по данным «Словаря русского языка XI–XVII вв.») фиксируется в деловых документах с 1551 г. и означает «лицом к лицу; в присутствии обеих сторон; на очной ставке»7. Поставить передъ собой не отмечается в этом источнике. Оно имеет сходное значение «поставить рядом с собой (во время допроса)». Заслуживает внимания тот факт, что первое выражение включило в свой состав лексему очи, употреблявшуюся отдельно и вне контекста в высоком стиле книжной речи. В таком сочетании она приобрела иной профессионально-юридический смысл.
При изучении следственных материалов мы обратили внимание на особенности употребления глаголов, синонимическая окраска которых очень обширна: говорилъ, сказалъ (нейтральная), извещалъ (официально-деловая), лаялъ (грубо-просторечная). Интересным фактом в этой цепочке глаголов нам представляется использование элементов высокого стиля для речевой характеристики, например: «Игнашка Шетунъ въ разспросе сказалъ: про вора де я Тушинскаго не говоривалъ, а говорилъ де я и величалъ: «дай Господи г. ц. и в. к. М. Ф. в. Р. здоровъ былъ, а нынче де смиряетъ воровъ бояринъ кн. Дмитрiй Михайловичъ Пожарскiй». А про заводъ, и про ссылку, и про воровство, и про всякое умышленье ни съ кемъ не бывалъ да и прежде того отъ меня никакого воровства не бывало» (Слово и дело, 13). В данном контексте совмещено два значения глагола: общее (говорить) и единичное (величать). Последнее толкуется, как «называть кого-н. почтительными словами»8, и не отмечено в словарях как принадлежность следственного делового обихода. Но в отдельных, авторских случаях такие словесные проявления могут иметь место.
Специфической особенностью «Слов и дел государевых» был их состав, который почти всегда включал так называемые «расспросные речи». Таким образом, документ представлял собой комплексную текстовую структуру. Записи участников процессов фиксировались с помощью письменной передачи прямой речи, но она, по мнению Б. А. Ларина, «лишь в очень редких случаях может быть сочтена за точную запись, тем более что никаких отступлений от выученной орфографии и грамматики дьяки при этой записи не допускали»9. Как правило, прямая речь — это ответные пункты на вопросы, оглашаемые в следственной «эксперименте» — допросе. Они были непременной частью технического механизма «делового» института судебной власти, но впервые заявили о себе как естественный компонент приказной письменной культуры. Большое количество «слов и дел государевых» дает разнообразные типы высказываний и речевых характеристик, имеющих подчеркнуто разговорный характер. Но заметим, что подлинная окраска прямой речи во многих случаях нивелировалась, уподоблялась текстовому стандарту, потому «безграмотных» (диалектных) элементов в ней все же не так много. Прежде чем записать такую речь, ее обрабатывали средствами приказной словесности и тем снижали для современных исследователей ее истинное «разговорное» лицо. Но и те эпизоды, которые мы выделили из фрагментов «расспросных речей» очень необычны с точки зрения отхода от традиционного делового протокола (общая схема была единой, а ее реализация в каждом случае носила индивидуальный характер). Приведем образцы таких фраз:
«…сталъ де, г., онъ, Иванъ, говорить: «да споди де здоровъ былъ г. ц. и в. к. М. Θ. в. Р. на многiя лета». И тотъ де Сенька въ ту пору учалъ говорить воровскiя слова: «здоровъ бъ де былъ царь Дмитрiй» (1);
«И говорилъ Иванъ Забусовъ: «ныне де у насъ, Божьею милостiю, г. ц. и в. к. М. Θ. в. Р.». И Семенъ де въ те поры молылъ: «нетъ де, здоровъ бъ де былъ царь Дмитрiй. И язъ за то воровское слово того Семена ударилъ. Вдовый попъ Тимофей сказалъ: слышалъ де я, говорилъ Семенъ Телятникъ, сидя на беседе у Богоявленскаго попа Ивана, воровскiя слова: «былъ здоровъ царь Дмитрiй». И язъ его, Семена, за то ударилъ. Чернецъ Кирило сказалъ: сиделъ де я на беседе у Богоявленскаго попа у Ивана и молылъ воровскiя слова Сенька: «здоровъ бъ де былъ царь Дмитрiй» (1);
«…онъ, Ивашко, пилъ съ нимъ, Игошкою, на кабаке и говорилъ Ивашко Яковлевъ Игошке: «которому де ты государю служишь». И Игошка де молылъ, что у насъ одинъ государь царь Михаилъ Федоровичъ» (3);
«И какъ пришелъ стрелецъ Оська къ мужику къ Федьке, и тотъ Федька учалъ стрельца лаять съ воеводы: «намъ де и государь сталъ пуще Лисовскаго, и Лисовскiй де мне головы такъ не снялъ, какъ государь» (6);
«Того жъ часа сталъ цередъ Иваномъ ст. кн. Василья Семеновича Куракина кр. Милютка Кузнецъ. Иванъ того Милютки спрошалъ по г... крестному ц#лованью: что ты про государя говорилъ, пьючи на кабаке? И тотъ Милютка заперся, не сказавъ ничего: «Про государя де не говаривалъ неподобнаго слова ничего, темъ меня поклепалъ» (6);
«…вышедъ де изъ двора тотъ мужикъ Θедька, и учалъ его, Осипка, и воевод# лаять матерны и говорилъ: «мне де и князь великiй сталъ пуще Лисовскаго, животы де все взялъ» (7);
«…сыщикъ Иванъ Шастовъ-Полтевъ поймалъ ведуна съ кореньемъ, Ивашкомъ зовутъ, а кой человекъ и чей словетъ, того не ведаетъ, и велелъ де ему то коренье въ губной избе съесть, и говорилъ де ему: не умрешь-ли. И тотъ де Ивашка сыщику сказалъ: хотя де умру, чтожъ делать. И того де коренья не елъ и у сыщика де у Ивана Шастова-Полтева откупился, далъ 2 р., и онъ его отпустилъ» (13);
«И тотъ де Нехорошiй въ тое пору молылъ про тебя в. г. св. Ф. Н. и. М. и в. Р. непригожее слово: «язъ де на пaтpiapxa плюю» (16);
«…ставъ у пытки, мне, х. т., сказалъ: про твое государево дело говорилъ де тюремный же сиделецъ, въ тюрьме сидючи, галичанинъ, посадскiй человекъ, Зиновейко Родiоновъ сынъ Чекеневъ: «какъ де былъ на Москве князь Семенъ Сотыевъ-Урусовъ въ комнатныхъ, и онъ де отца твоего г. блаженныя памяти в. г. ц. и в. к. М. Θ. в. Р. въ естве окормилъ» (228);
«И учалъ де, г., тотъ стрелецъ Ивашку Кочурбанову говорить: «поставь де свои ворота, а то де ворота государевы». И тотъ де, г., Ивашка молвилъ: «недорогъ де ты и съ государемъ». И я, х. т., того Ивашка велелъ передъ собою поставить, и про такое слово разспрашивалъ. И тотъ Ивашка въ разспросе сказалъ, что онъ былъ пьянъ, ничего про тебя, г., такого слова не говаривалъ» (417).
Представленные выше эпизоды «допросных речей» свидетельствуют о том, какой социолингвистический смысл придавался имени государь в Московской Руси и насколько серьезно относились к таким вопросам судебные инстанции. С языковой точки зрения эти образцы прорывают традиционное поле деловой письменности иной, пока еще не совсем выразительной линией: элементы «подьяческого наречия» пересекаются с колоритными фрагментами обиходно-разговорной и просторечной стихии. Стандартные показатели утилитарной словесности нарушаются включением вопросительных и восклицательных предложений, состоявших из реплик участников следственного дела. Если вектор унификации языковых средств деловой письменности по данным материалам очевиден, то они же отражают и другую тенденцию — отсутствие единых норм разговорного языка Московской Руси в тот период, его общенародный характер только складывался, и это был длительный и противоречивый процесс.