Выделенные нами различные группы фразеологических и стилистико-фразеологических отклонений от норм в учебной литературе интерпретируются далеко не однозначно. В практических стилистиках по сложившейся традиции собственно фразеологические ошибки не отграничиваются с достаточной четкостью от стилистико-фразеологических погрешностей. Зато в учебниках по функциональной стилистике и культуре речи любые изменения в структуре и составе фразеологизмов рассматриваются как собственно фразеологические ошибки. В то же время составители фразеологического словаря под ред. А.И. Молоткова рекомендуют быть весьма осторожными при оценке таких фактов, как частичное изменение формы и состава фразеологизма: «Не всякие отклонения от нормы употребления должны быть расценены как языковые ошибки. Объясняется это тем, во-первых, что сами языковые нормы подвижны, во-вторых, что само понятие нормы для фразеологизма следует рассматривать в двух планах: в плане языка и в плане речи, так как в последнем случае допустимы индивидуально-авторские преобразования фразеологизма» [Молотков 1967: 20]. Естественно, это относится не только к преобразованиям фразеологизмов в художественной литературе. Вряд ли есть основание вводить запрет на индивидуальные преобразования и в разговорной речи. Разговорная речь в отличие от книжной характеризуется самым широким диапазоном индивидуального употребления языковых средств. Разговорные варианты фразеологизмов часто проникают в книжную речь, оказываются там неуместными и поэтому их следует рассматривать именно как стилистические погрешности.
Попытки нормировать русское литературное словоизменение и употребление грамматических форм предпринимались составителями школьных грамматик, словарей неправильностей еще в XIX – начале XX столетия. Однако при полном отсутствии научно разработанных основ литературной нормализации словоизменения школьные грамматики отличались консервативностью, ориентировали школьников на механическое заучивание какого-то одного стандарта, причем нередко устаревающего, уже уходящего из речевой практики. Составителями грамматик не учитывалась вариативность литературной речи, в литературное употребление не допускались разговорные варианты, проявлялось явное пренебрежение к разговорной речи. Все это вызывало неприятие такой «нормализации» в компетентных кругах ученых. В предисловии к своему курсу «Введение в языкознание» И.А. Бодуэн де Куртенэ писал: «Учебники… насаждают в голову путаницу… На существующий живой, готовый материал никто не обращает внимания. Живой язык сам по себе, а обучение грамматическим тонкостям само по себе. Вместо того, чтобы приучаться относиться сознательно к собственному, давно усвоенному языку, ученики должны зазубривать бессмысленные определения и положения, чуждые всякой связи с живым материалом» [Бодуэн де Куртенэ 1911,1912: 6, 8]. Резкую отрицательную оценку получили школьные грамматики в статье А.М. Пешковского «Школьная и научная грамматика». По его словам, «школьная грамматика не только упрощает факты,… но и искажает их, не только умалчивает о том, что недоступно школьному возрасту, но и дает ложные сведения о том, что могло бы быть доступно ему» [Пешковский 1925: 36].
В трудах и университетских курсах И.А. Бодуэна де Куртенэ, В.А. Богородицкого, Ф.Ф. Фортунатова, А.А. Шахматова, А.М. Пешковского в основу описания русской грамматики были положены иные, научные принципы, ориентирующие на разностороннее изучение живого русского языка. Первой попыткой практически воплотить эти научные принципы в жанре стилистической грамматики была книга В.И. Чернышева «Правильность и чистота русской речи» (1911), переизданная в 1914 году под названием «Опыт русской стилистической грамматики». Во введении автор писал: «Чем ближе к нашему времени, тем больше стилистика удаляется из грамматик… колебания допускаются все меньше и меньше; в школе неограниченную власть приобретает тот или другой учебник, иногда весьма далекий от идеального совершенства; в печати корректоры с большим упорством и непониманием портят язык и слог писателей, воображая, что они «исправляют ошибки», переделывая их богатую и свободную русскую речь по плохим школьным грамматикам». Основным критерием правильности и чистоты речи В.И. Чернышев считал общепринятость современного живого употребления.
В советское время под влиянием развернувшейся с 30-х годов общественно-политической кампании «за очистку русского языка» работа по нормированию словоизменения интенсифицировалась. Как и в произношении, нормализация здесь сводилась по существу к стандартизации, наложившей фактически запрет на употребление в литературной речи не только грубо-просторечных вариантов, но и разговорных, разговорно-просторечных. Особенно наглядно это проявилось в ортологических словарях. В большинстве из них, например, в качестве правильной рекомендовалась только форма инженеры, а форма инженера квалифицировалась как неправильная, в то время когда В.И. Чернышев еще в начале столетия рассматривал ее, как и многие другие подобные, в качестве литературно-разговорной. В словаре «Трудности русского языка» под ред. Л.И. Рахмановой (1974) часто использовались запретительные пометы «недопустимо», «неправильно» применительно к формам уже утвердившимся в литературном языке. Так, например, форма мн.ч. «инициативы» однозначно квалифицируется как неправильная. Однако, по мнению Л.К. Граудиной, «в грамматических нормах литературного языка нет противопоказаний для появления формы мн.ч. у отвлеченных существительных (ср. шумы, мощности, шорохи, красоты, мировоззрения и мн. др.). Поэтому не кажется ошибочным пример…: мирные инициативы» [Граудина 1980: 51]. Разговорная форма у ней в словаре Рахмановой также квалифицируется как неправильная и недопустимая. Между тем эта форма широко распространена в разговорной речи, употребляется в поэзии. Еще Чернышев писал: «Форма «ней»…, когда-то не одобряемая грамматиками, теперь может считаться принятой и утвержденной в языке образцовыми писателями» [Чернышев 1970: 543]. Ср.: Нет, не агат в глазах у ней (Пушкин…); Покажет Русь, что есть в ней люди, Что есть грядущее у ней (Некрасов…).
В 70-е годы в отдельных ортологических словарях наметился отход от упрощенного понимания «чистоты» и «правильности» литературной речи как ее кодифицированной одностандартности. В наибольшей мере живая речевая практика, стилистическая многослойность литературной речи учитываются в словарях «Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного словоупотребления» под ред. К.С. Горбачевича и «Грамматическая правильность русской речи» Л.К. Граудиной, В.А. Ицкович, Л.П. Катлинской. Как подчеркивает Л.К. Граудина, «в ортологических словарях само качество работы, характер нормативных оценок зависит в первую очередь от того, какова общая концепция составителя, каково его отношение к пуризму. Языковая традиция не живет сама по себе, она должна черпать силы из повседневной речевой практики и на нее опираться. Не соотнесенная с действующими в жизни нормами рекомендация останется мертвым и никому не нужным предписанием. С этой точки зрения составителям пришлось провести тщательную ревизию существующих грамматико-стилистических оценок вариантов» [Граудина 1980: 56]. В указанных справочниках отчетливо выражено стремление составителей на основе анализа живой речевой практики показать стилистическую многослойность литературного языка. В этих целях вместо упрощенных запретительных помет «неправильно», «недопустимо» составители используют более гибкую, разветвленную систему стилистической характеристики вариантов. Широко применяется помета «разговорное»: редакторы и разг. редактора, откупори и разг. откупорь. Часто используется помета «профессиональное»: боцмана, мичмана, желатина, георгина; даются их общелитературные варианты: боцманы, мичманы, желатин, георгин и под. Негрубые просторечные формы считаются допустимыми в сниженной литературно-разговорной речи: их и простор. ихний, цвести и простор. цвесть. Широко применяются пометы «профессиональное» и «специальное». При этом они уточняются указаниями на разные сферы: медицина, ботаника, сельское хозяйство, химия, живопись, музыка, минералогия и т.д. Используются пометы «устарелое» и «старое», «поэтическое» и «народно-поэтическое», «областное». Даже стилистически равноправные варианты имеют уточняющие характеристики «реже», «чаще»: скирд – скирда (чаще), жираф – жирафа (реже) и т.д. Конечно, и принятая здесь система помет еще нуждается в доработке и уточнениях. Например, часто используется помета «допустимо», не имеющая стилистического содержания. Не совсем четким является понятие «литературное просторечие», под которым, очевидно, понимаются пограничные разговорно-просторечные формы.
В академических грамматиках (1952, 1970, 1980 гг.), представляющих собой наиболее авторитетные научные труды, отражены лишь некоторые варианты словоизменения. Зато в практических стилистиках, которые составлялись, как правило, с опорой на академические грамматики, словоизменительные варианты представлены широко. В специальных разделах рассматривается стилистическое употребление форм имен существительных, прилагательных, числительных, местоимений, глаголов, а также употребление других частей речи. Однако вузовские учебники составлялись разными авторами (Н.И. Никольский, Д.Э. Розенталь, К.И. Былинский, А.И. Чижик-Полейко, М.И. Сенкевич, А.В. Абрамович, Ю.А. Бельчиков и др.), в них нет единства в стилистической интерпретации словоизменительных вариантов, последовательно не осуществляется разграничение речевых отклонений от общелитературных и стилистических норм, к стилистическим ошибкам относятся и грамматические ошибки нестилистического типа.