I. Теория литературного перевода
Литературный (или художественный) П. представляет собой проблему, далеко выходящую за пределы чистой литературно-лингвистической техники, поскольку каждый перевод есть в той или иной мере идеологическое освоение подлинника. Для процесса освоения существенен уже самый выбор произведений для П. Между отдельными классами разных стран наблюдается усиленное взаимопроникновение переводной литературы, причем дающим классом обычно оказывается тот, который достиг более высокой ступени развития. Так, в эпоху зрелого феодализма франц. рыцарская лит-pa усиленно переводилась на немецкий и др. яз. Нечто подобное наблюдалось и при далеко уже зашедшем классовом расслоении общества, когда один и тот же класс продолжал занимать в ряде стран господствующее положение; и здесь страна, где этот класс создал более высокую культуру, оказывалась дающей, как например Франция поры дворянского классицизма. Переводные произведения осваивались в таких случаях как идеологическое оружие, укрепляющее позиции данного класса в данной стране. Мощным орудием классовой борьбы являлись переводные произведения в периоды подготовки буржуазных революций, когда восходящая буржуазия одной страны, менее зрелая, чем буржуазия другой, более передовой, черпала в литературе этой последней материал для своего идеологического довооружения, для укрепления и расширения своей идеологической платформы. Примером могут служить массовые П. во Франции XVIII в. романистов, мыслителей и публицистов Англии, пережившей уже в середине XVII в. свою буржуазную революцию. В Италии эпохи Ренессанса, а позднее и в других странах П. античных авторов давали восходящей буржуазии оружие против феодально-католического мировоззрения. Произведения усвоивших античную культуру итальянских авторов в свою очередь переводились на яз. других стран, вслед за Италией вступивших на путь развития капиталистических отношений. Наоборот, в периоды реакции стремление затормозить ход исторического процесса или повернуть его вспять диктовало обращение за переводным материалом к литературе классов, социально-экономически и политически отсталых. Такова была в эпоху Империи тактика «внешних» и «внутренних» эмигрантов, когда г-жа де Сталь пропагандировала немецкую литературу, а Шатобриан — старую «христианскую» литературу. В переводческой деятельности мы можем зачастую вполне отчетливо различать классовую диференциацию, напр. в русской переводной литературе первой половины XIX в., когда либеральные слои дворянства, а затем разночинцы увлекались передовыми английскими и французскими писателями (Байрон, затем Диккенс, Ж. Санд), между тем как реакционные группировки преимущественно ориентировались на Германию (особенно на романтиков). Целые области переводной литературы возникали под влиянием новых экономических и политических задач, встающих в определенный момент перед господствующим классом. Так напр. появление в XIX в. П. произведений восточных писателей, до тех пор очень мало привлекавших внимание, находилось в прямой связи с колониальной экспансией основных капиталистических стран и постепенным перенесением борьбы между ними на ближневосточную, а затем и дальневосточную арену; в этом отношении П. из восточных поэтов Гердера уже открывают ту линию, которая в эпоху империализма привела к зап.-европейскому (также усиленно переводимому) колониальному роману.
В эпоху промышленного капитализма, и особенно империализма, картина движения переводной литературы весьма усложняется следующими двумя обстоятельствами. Во-первых, большая диференциация идеологических направлений и утончение методов литературной критики сделали возможным использование одного и того же сложного, богатого идеями произведения представителями весьма различных группировок, выделяющими нередко и в классово враждебном им произведении отдельные, выгодные им моменты (вспомним например разнообразие истолкований Шекспира, и в частности «Гамлета», буржуазными критиками разных оттенков XIX—XX вв.). Во-вторых, в буржуазных кругах эпохи империализма, особенно в связи с внешнеполитическими обстоятельствами, возникла потребность «изучать врагов» по произведениям их художественного творчества (пример: необычайный рост переводной литературы в Италии, Франции, Германии послевоенного периода). Все это конечно нисколько не противоречит отмеченным выше основным линиям классового отбора и использования переводных произведений, а лишь указывает на сложность этого процесса.
Таким же средством освоения другой классовой культуры, как и выбор переводимого произведения, является самый метод П. Метод этот в условиях классовой культуры, как общее правило, в той или иной степени не точен, поскольку переводчик неизбежно, будь то нарочито или «невольно», следуя своей классовой идеологии, подчеркивает и усиливает одни элементы, ослабляя или даже совсем уничтожая другие. Такая «перекраска» (иногда даже сюжетная) переводимого произведения осуществляется в разных случаях в весьма различной степени. Наиболее типическими и яркими формами ее являются: 1. вполне вольные П., граничащие с пересказами или переработками, которые были весьма распространены в феодальную эпоху; 2. «облагораживающие» переводы-переделки (вплоть до трансформации сюжета), весьма нередкие во Франции XVIII в., напр. переводы «Дон-Кихота» и «Галатеи» Сервантеса — Флориана или переводы Шекспира — Ленормана и Дюсиса; 3. наблюдающиеся еще в XIX в., особенно в драматических произведениях, приспособления, напр. сокращения, присочинение счастливого конца и т. п.; 4. прямые фальсификации, преследующие политические цели, как напр. вышедший в 1933 французский П. «Поднятой целины» Шолохова, где роман обрывается на картине временных неполадок в колхозе и вся последняя часть, раскрывающая успехи колхозного строительства, отброшена, или недавний французский П. шекспировского «Кориолана» — Пиашо, где движение римского плебса и народных трибунов осмыслено в плане фашистской пропаганды, как «красная опасность». В середине XIX в., в связи с официальным курсом буржуазной литературно-научной общественности на «точность» (весьма конечно условную) и развитием оппозиционной прессы, всегда могущей разоблачить столь прямолинейные подделки, случаи такой неприкрытой фальсификации стали относительно редкими, и обычно мы наблюдаем более тонкие формы идеологической перекраски произведения путем П. Этой цели служат следующие разновидности метода неточного П., очень часто встречающиеся в комбинированном виде: 1. П. объясняющий, при котором упрощаются или пересказываются все те места подлинника, которые, по мнению переводчика, могли бы при буквальной передаче показаться читателю неясными или непонятными; 2. сглаживающий, заключающийся в обходе или упрощенном разрешении встречающихся в оригинале смысловых и стилистических трудностей (разрезание длинных периодов, замена редких слов и выражений ходячими или конкретных — абстрактными и т. п.); 3. украшающий (или улучшающий) — когда переводчик, стремясь к наибольшему «художественному эффекту» и руководясь своими субъективными и классовыми симпатиями, «улучшает» подлинник (напр. выбирая более «яркие» эпитеты и выражения, устраняя то, что в подлиннике ему кажется «грубым» или «неуклюжим», внося в изложение «плавность», добавочные «удачные» образы и т. п.). Хотя многие из этих моментов объясняются часто не какой-либо тенденциозностью переводчика, а исключительно его технической неумелостью, они во всех случаях способствуют внесению в произведение черт чуждого его автору мировоззрения. Особенно ярко сказываются результаты «вольного» метода в П. стихов, где специфика материала (метрика, рифмы и т. п.) вынуждает известные отступления. В. Жирмунский в своем исследовании «Гёте в русской поэзии» («Литературное наследство», 1932, № 4—6) показал, каким переосмыслениям последовательно подвергался у нас Гёте в зависимости от классовых идеологических позиций ряда его русских переводчиков. Подобное же можно проследить в отношении Шекспира по дореволюционным его переводам, в которых шекспировский стиль, а иногда и образы очень нередко подвергались искажению.
В противоположность вольному П. точный П. (или адекватный) ставит себе целью точное воспроизведение текста подлинника со всеми особенностями его словесного оформления. Совершенно очевидно однако, что такой П. не должен сводиться к механическому «калькированию» (буквальной передаче слово в слово) подлинника, при котором утрачивается вся красочность и экспрессивность его. Адекватность достигается лишь в том случае, если помимо буквального смысла текста передана также вся его эмоциональная выразительность, а также все существенное в его словесно-звуковом оформлении (имеющем значение не только в стихах, но и в прозе): синтаксический рисунок, ритм, характер звучания и т. п. Если в абсолютном смысле эта задача и не всегда выполнима, то все же, как показывает практика (см. ниже раздел «Методика перевода»), непереданные элементы могут быть доведены до минимума и проблему адекватного перевода в целом можно считать вполне разрешимой. Намеченный и разработанный в эпоху расцвета капитализма метод адекватного перевода может найти свое последовательное применение лишь в условиях социалистической культуры с ее подлинно научным подходом ко всем проблемам, в том числе и к переводу.
2. История перевода в зап.-европейской литературе
Теоретическая постановка вопросов художественного П. имеет весьма значительную давность. В римскую эпоху, когда большое значение имело усвоение греческих литературных образцов, большинство писателей рассматривало П. как одно из средств развития родного яз. и обычно придерживалось способа вольной передачи греческих текстов на латинский яз. В этом смысле следует понимать высказывания о способах лучшего П., встречающиеся у Горация («De arte poetica»), Квинтилиана и особенно Цицерона. Указания античных писателей имели большое значение и для последующих эпох литературного развития, когда и в области П. следовали античным традициям. Языковая обособленность зачастую даже отдельных феодальных ячеек как следствие замкнутости их хозяйственного быта создавала неблагоприятные условия для усвоения иноземной речи. Ему значительно препятствовало также религиозно-аскетическое мракобесие христианской церкви. С другой стороны, роль интернационального яз. в этот период играл яз. латинский, долго задерживавший развитие национальных яз. В силу этого П. долгое время играл служебную и второстепенную роль. Однако с ним связана была столь важная для всего периода христианизации «варварской» Европы проблема международного распространения Библии и других религиозных текстов. Непогрешимый с точки зрения средневекового книжника авторитет этих книг, с одной стороны, школьная практика глоссирования (под каждым латинским словом надписывалось соответствующее слово иного яз.) — с другой, при недостаточной литературной обработанности яз., на который делался П., и высоких литературных качествах переводимого текста, привели к распространению в эпоху европейского феодализма буквальных П. Конечно значительно большую свободу в обращении с текстом допускала светская лит-pa, бытовавшая в рыцарской, придворно-аристократической среде.