4. Наименования древних и средневековых племен и народов сплошь и рядом переносились на соседей. Известно, например, что остяками называли чуть ли не все население Западной Сибири. По существу, недифференцирующим стал широко распространенный на Севере этноним чудь (ср. названия типа Чудская Стена - каменная гряда в р. Устья и т. п.), закрепившийся за всем дорусским населением. Заметим, однако, что некоторые из предшествующих русским племен отличали себя от чуди (ср. название мыса Чудьнема ‘Чудской мыс’ в прибалтийско-финской топонимии верхней Пинеги; топоформант нема ‘мыс’ сопоставляется с финским niemi, карельским niemi, вепсским nem ‘мыс’). По-видимому, и средневековое русское население Севера различало чудь и лопь, чудь и карел и т. п. Этнотопонимический ареал чудь на Севере (см. выше) позволяет видеть в ней древнее северно-финское население и, возможно, историческую Чудь Заволочскую. Поэтому, считая этноним чудь недифференцирующим, приходится признать, что этнотопонимы, образованные от чудь, по крайней мере в некоторых районах Севера, сохранили свои исторические этнодифференцирующие свойства, реализуемые в ареальных оппозициях.
Нет сомнения и в том, что этноним зырь в Поважье обозначал не коми-зырян, а какой-то другой народ, территориально локализуемый, но лингвоэтнически неидентифицированный (предположения такого рода были сделаны в работах А. К. Матвеева [1984; 1998]).
Таким образом, этнотопонимическая информация может быть и очень богатой, и крайне фрагментарной, а иногда и совершенно стертой временем. Она бывает полезна в той или иной степени, но требует строгой верификации и критической оценки.
Этнотопонимы содержат прямое указание на дорусское население. Некоторые косвенные данные о древних жителях Севера можно извлечь из других топонимических источников.
Во-первых, полезно обращать внимание на названия разновидностей административно-территориальных единиц и населенных пунктов. Иногда они могут в той или иной форме указывать на этническую специфику местных жителей. Так, наименования Устьянские волости и Чарондская округа не вписываются в традиционное для средневекового Севера членение на многочисленные уезды. Действительно, есть ряд топонимических данных, особенно по Устьянским волостям, заставляющих думать об этническом своеобразии местного населения, проживавшего в этих административных образованиях уже в русский период. Допустима и несколько иная точка зрения: здесь жили русские, но еще сохранялась историческая память о специфике местного населения в прошлом. Это могло поддерживать традицию существования особой административной единицы.
Названия видов населенных пунктов также могут косвенно указывать на этническое своеобразие местного населения. Так, наличие в составе Чарондской округи «улусцев» Солза, Тордокса, Чужга [см.: Колесников, 1971, 116–118] наводит на мысль о том, что местное население в них первоначально отличалось от русского. Названия деревень Вежа, Улус, Чум также могут указывать на этническую специфику жителей в прошлом. Однако при анализе таких фактов следует учитывать бытование соответствующих терминов в местных русских говорах и возможную полисемию. Исследование Ю. И. Чайкиной, посвященное административной лексике Белозерья, в котором подробно рассматривается и слово улус, дает возможность не останавливаться на этом вопросе [см.: Чайкина, 1976].
Топонимы такого рода не являются сколько-нибудь надежными маркерами, указывающими на древнее население, но они помогают сориентироваться и сузить круг поисков.
Во-вторых, косвенными этническими индикаторами нередко являются наименования, которые так или иначе могут указывать на существование в прошлом языческих представлений (урочища Боги, Богова Гора, Болванское, Медвежьи Моляны, Молебное и т. п.), но подобные факты сложно отделять как от различных образных наименований, так и от официальной и народной христианской терминологии. Ср. в народном языке бог - ‘икона’ («богоностом был, боги носил», «сын-от богов в музею отдать хотел», «это божница, тут бог стоит» и т. п.). Тем более сюда нельзя относить такие случаи, как болота Божья Чисть (ср.: «Даже в историческое время население Северного края считает незанятую землю Божьей, доступной каждому желающему для обработки» [Островская, 1912]).
Более конкретны указания близких к этой группе производных от слова поганый в значении «языческий», ср. деревня Поганцы (теперь Городецк), река Поганец в Пинежском районе Архангельской области и наименование проживавшего в этих местах племени Сура Поганая (в памятниках XV в.); ср. еще Тоймицы («Тоймичи») поганыи (в памятнике XIII в.), а также коллективное прозвище жителей деревень Искробольского прихода в мерянских землях на северо-востоке Ярославской области - поганки. Но и в подобных случаях возможны иные толкования, связанные с более поздним значением прилагательного поганый.
Известный интерес для лингвоэтнической ориентации представляют также факты широкого распространения русской ойконимии, содержащей иноязычные имена и прозвища. Они иногда указывают на общий этнический фон в прошлом, но, в сущности, уже требуют глубокого этимологического изучения материала, которое сближается с исследованием субстратной топонимии.
Напротив, так называемые топонимические легенды почти всегда представляют интерес только для фольклористов, не имея «под собой никаких исторических оснований» [Попов, 1965, 65-66]. Только в очень редких случаях они бывают полезны. Так, многочисленные топонимические легенды о панах - память о горестном для русских людей Смутном времени XVII в. - в сочетании с топонимами Панские горы, Панские холмы, Панский ручей (болото, озеро), поле Панское и т. п. позволяют усомниться в довольно распространенной не только среди археологов, но и среди лингвистов версии, что русское диалектное пан, панок, имеющее богатую полисемию, в значении ‘курган’ связано с финским раnnа, вепсским panda ‘положить’ [см.: Ткаченко, 1985, 143, со ссылкой на Е. И. Горюнову, Ю. Мягистэ и В. Пименова].
Собственно русская топонимия рассматривалась здесь только с одной определенной точки зрения - насколько она значима для выявления лингвоэтнического субстрата. Казалось бы, следует сделать не особенно оптимистичный общий вывод, так как налицо множество пестрых, допускающих разные толкования фактов, среди которых есть единичные и сомнительные. В основном такие топонимы указывают с той или иной степенью определенности только на наличие контактов на данной территории между русскими и каким-то иным населением, этническую принадлежность которого далеко не всегда удается установить. Однако значение таких фактов возрастает, когда они рассматриваются в комплексе со свидетельствами смежных наук или другими языковыми материалами.
Так, название деревни Карельское (Плесецкий район Архангельской области) становится более ярким этнодифференцирующим свидетельством, если учесть следующий текст, записанный в этой деревне: «Валун у нас был посреди поляны, Бабкой его называли, мы этой Бабке поклонялись, и матери наши поклонялись, вроде как святой камень. Кто цветочки приносил, кто хлебушка». В этом высказывании отчетливо выступают черты финно-угорского поклонения святым камням. Значит, и название Карельское - не модификация какого-нибудь этноантропотопонима (например, Карелинское > Карельское и т. п.) или результат переноса. Поэтому можно допустить, что здесь действительно жили карелы. Но наиболее интересны такие относительно редкие случаи, когда в комплексе выступают однородность фактов, их высокая частотность, ареальная смежность, иногда соотносительность с памятниками материальной культуры и корреляция с аналогичными явлениями на других территориях. Это создает системообразующую группу топонимов, их комплекс, нередко однозначно указывающий не только на зону расселения дорусского населения, но и на его лингвоэтническую принадлежность. В Переяславском и Ростовском районах Ярославской области, по данным А. Альквист, засвидетельствовано 14 Синих Камней, связанных с языческими представлениями древних мерян [см.: Альквист, 1996]. В других местах на территории России это обычные цветовые названия, нигде не образующие скопления столь высокой плотности, как в ярославских краях, за исключением, однако, региона Поважья в Архангельской области, где на примерно такой же по площади территории зафиксировано 13 Синих Камней. Ясно, что такое соответствие не может быть случайным [подробнее см.: Матвеев, 1998, 97-98]. Легко представить ценность этих данных, учитывая, что имеются и другие сведения о мерянских мигрантах в Поважье.
Список литературы
Альквист А. Загадочные камни Ярославского края // Congressus Octavus Internationalis Fenno-Ugristarum, Jyvaskyla 10-15, 8. 1995.
Ps 7. Literatura, Archaeologia & Antropologia. Jyvaskyla, 1996.
Колесников П. А. Северная Русь. Вологда, 1971.
Матвеев А. К. Еще раз об этимологии этнонима зырянин // Этимологические исследования. Вып. 3. Свердловск, 1984.
Матвеев А. К. Мерянская топонимия на Русском Севере – фантом или феномен? // Вопр. языкознания. 1998. № 5.
Островская М. Древнерусский северный мир // Изв. Арханг. о-ва изучения Русского Севера. 1912. № 3, 1 февр. Архангельск, 1912.
Пантелеева А. А., Янчевская Н. В. Ареалы этнонимов карел, самоед и чудь в Архангельской области // Изучение географических названий. Вопросы географии. М., 1966.
Попов А. И. Географические названия: (Введение в топонимику). М.; Л., 1965.
Ткаченко О. Б. Мерянский язык. Киев, 1985.
Чайкина Ю. И. История административной лексики Белозерья // Лексика севернорусских говоров. Вологда, 1976.