Для номинации прошлой недели или месяца не отмечено специальных лексических средств. Они могут определяться сочетаниями на той неделе, в том месяце, что является примером своеобразной омоантонимии, т. к. могут обозначать как предшествующую неделю (месяц), так и последующую. Средством различения служит глагольная форма в предложении.
В говорах так же, как и в литературном языке, прошлое может метафорически осмысляться. (Заметим, что сами субстантивы прошлое, прошедшее уже являются языковыми метафорами.) Здесь выделяются следующие направления переноса: а) Прошлое – вода, чаще всего глубокая. На это прямо указывает использование прилагательного глубокий: глубокая раность, глубокие года. Например: Глубокой раности я не помню. // Долго ли сунутьса-та, глубоки года пришли. Ср. лит. В глубь веков, глубокая древность. В то же время это является свидетельством использования вертикальной оси времени. Возможна ассоциация с “ушедшей” водой: Было, да сплыло. Прожитое что пролитое – не воротишь. (Посл., Даль.) Это реализация универсальной метафоры время – вода, однако параметрический признак глубокий актуализирует семы “значительный по размеру, большой” и “не доступный восприятию (зрительному) ”.
Н.Г. Брагина считает возможным говорить о “неподвижности” прошлого, т. е. утрате метафор движения. Однако наш материал не дает оснований для подтверждения этого наблюдения. б) Прошлое – нечто, поросшее травой (мохом). Было, да прошло, да быльём поросло. (Посл.) Далёкая пора, старина. Мохом поросло, не видать. (Посл., Даль.) Много травы наросло и воды утекло. Здесь трава, растительность выступает в качестве видимых следов течения времени, а также является символом забвения. В последнем примере налицо тождественность двух метафорических переносов. в) Прошлое – нечто, удаленное пространственно и поэтому не доступное зрительному восприятию. Не страшны злыдни за горами (о прошлом). (Посл., Даль.) См. также функционирующие в томских говорах лексемы далёко и дальность в значениях ‘давно’ и ‘давно прошедшее, далекое прошлое’ соответственно, а в архангельских говорах – дальный со значением ‘старый, древний’: Я уж очень дальная, до колхозов жила.
Таким образом, прошлое как область отражения пережитого опыта, воспоминаний чрезвычайно важно для любого человека и социума в целом. Значение прошлого особенно велико для традиционного обшества, где опыт имеет особую ценность в силу повторяемости основных элементов существования. Однако и совреС.М. Белякова ВЕСТНИК ВГУ, Серия 78 “Лингвистика и межкультурная коммуникация”, 2005, № 2 менное общество нуждается в его закреплении и определенном использовании. Как пишет Н.Г. Брагина, “к прошлому апеллируют как к некой реальности, очевидной истине. То, что хранится в памяти, несет на себе печать истинности” [1, 11]. В традиционной культуре отсутствуют некоторые материальные формы сохранения прошлого (памятники, музеи), хотя в рамках семьи, рода могут храниться старые вещи. Тем большее значение приобретают формы нематериальные: обычаи, ритуалы, а также вербальные средства. Особая направленность в прошлое (пассеизм) является важной характеристикой мировоззрения носителя традиционной культуры. (Ср. с данными В.В. Ивановой [4], что в русском паремиологическом фонде имеется значительное количество пословиц о прошлом, более чем в два раза превышающее число соответствующих пословиц в английском языке.) Вместе с тем ценность прошедших событий сочетается в традиционной культуре с ироническим отношением к далекому, почти неразличимому прошлому. При этом в некоторых идиомах косвенно утверждается ценность настоящего, его свобода от “груза прошлого”. Например: Что было, то прошло (и быльём поросло); Быль молодцу не укор.
Основным семантическим признаком, позволяющим метафорически представлять прошлое (главным образом, далекое) в народном языке, является признак затрудненного визуального восприятия. Этот признак может сближать прошлое и будущее в русском языке вообще (напр., выражение туманное будущее), хотя это принципиально разные объекты восприятия и осмысления. Прошлое неясно в силу особенностей человеческой памяти, а будущее просто неизвестно, его черты лишь прогнозируются с различной степенью вероятности. Очевидно, генеральной метафорой прошлого в русском языке является вода, а будущего – воздух (туман). Кроме того, прошлое и будущее объединяются в сознании при помощи пространственной метафоры – удаленности (далекое прошлое – отдаленное будущее).
Представления о прошлом отражены в языке в виде обширного семантического пространства, потенциально бесконечного. Оно, с одной стороны, достаточно четко структурировано, что было показано в приведенном выше описании. С другой стороны, в ряде случаев выделенные нами оппозиции близки к нейтрализации. Это касается противопоставлений “давно – недавно” и “прошлое вообще – далёкое прошлое”. Как писал Б. Рассел, “то, что находится здесь и теперь, – живо, а то, что удалено, скрывается в постепенно все более и более сгущающемся тумане” [15, 17]. Релятивный, относительный характер времени порождает “расплывчатость продолжительности прошедших временных отрезков, субъективное восприятие их длительности, диффузность семантики обозначающих их слов” [13, 88]. Размытость семантики, как известно, является яркой чертой диалектов, а также, вероятно, и других нелитературных форм языка. (О “широкозначности” и гиперонимичности просторечного слова говорит, в частности, А.Н. Еремин.) Таким образом, диффузность значения временной лексики еще более возрастает. Это приводит и к развитию энантиосемии (ср. высказывание В.И. Вернадского об энантиоморфности времени), и к неопределенности семантики наречий со значением “недавно”, и к утрате различий в представлениях о прошлом вообще и о далеком прошлом. Следует заметить, что полисемичность темпоральных обозначений присутствует и в литературном языке, что заставило Д.Г. Ищук [5] и Ф.И. Панкова [10] рассматривать темпоральные наречия не как собственно лексемы, а как ЛСВ. Е.И. Головаха и А.А. Кроник [2] объясняют это явление отражением в темпоральной лексике одновременно хронологического и психологического времени. Можно сказать, что языковое время одновременно и дискретно и континуально. Синкретизм временной семантики находит отражение и на словообразовательном уровне: значения “давно” и “недавно” выражаются при помощи одного корня дав-/ давн- : давно, давношний – даве, давешной (=недавно). Следует отметить полисемантичность некоторых лексем, например, раньше, вперёд, а также присутствие некоторых словообразовательных формантов в разных подклассах данного лексико-семантического класса. Это префиксы с-, до- и суффикс -сь (-ся). Преобладают наречия, в отличие от литературного языка от них достаточно свободно образуются имена прилагательные, главным образом с суффиксом -шн(ой).
Особая отмеченность прошедших суток (и их частей), а также минувшего года и его сезонов объясняется их значимостью в жизни диалектоносителя. Ср. замечание А.Я. Гуревича: “Временная ориентация в первобытном обществе распространяется лишь на непосредственное будущее, недавнее прошлое и на текущую деятельность, на явления прямого окружения человека, – за этими пределами события воспринимаются им более расплывчато и слабо координированы во времени” [3, 46].
Представления о прошлом (особенно отдаленном) порождают иррациональную модальность высказывания. Она выражается в использовании алогизмов (искать вчерашний день), имен мифологических существ (аредовы веки) или пародийных персонажей (при царе Горохе / Косаре / Копыле). Далекое прошлое соотносится также с демоническими существами: Когда? – А когда черт по лыки в лес ходил. (Посл., Даль) Эти факты можно трактовать как сохраняющиеся в языке реликты мифологического времени. Семантика прошедшего времени имеет отчетливую параллель с семантикой отдаленного пространства. Это один из самых ярких случаев пространственно-временного параллелизма. Ср.: “В идиомах с пространственным значением типа у черта на рогах (на куличках), куда Макар телят не гонял и под. типовое представление о пространственных координатах имеет диффузное значение, указывающее как на чрезмерную отдаленность, так и на неизвестность пространственных координат, что служит поводом для оценки” [18, 163]. Однако если в случае пространственной локализации подобные обозначения вызывают неодобрительное отношение, то при темпоральной локализации – скорее ироническое.
Лексическое выражение будущего времени в изучаемых говорах достаточно своеобразно. Прежде всего отметим, что план будущего вообще (т. е. и грамматическое и лексическое его выражение) в диалектных текстах отмечается сравнительно редко. Так, из выборки в 1000 предложений, имеющих темпоральные определители, предложения, отражающие план прошлого, составляют 42,5 %, план настоящего – 31 %, план будущего – всего 5 %. Даже если принять во внимание предложения, в которых совмещается план будущего с отражением других модусов времени (9 %), то и тогда очевидно, что будущее гораздо менее актуально для диалектоносителей.