Так. обр. в фантастической сказке данного стиля мы находим полное стилевое единство с крестьянской лирикой того же времени.
Это единство с охарактеризованными жанрами мы обнаруживаем и в воинской былине (об Илье, об Алеше, о Добрыне, о Микуле, о Святогоре и др. в том виде, как мы их знаем из уст сказителей). Но в то время как сказка об Иванушке-дурачке или о мачехе и падчерице выражает утопические мечтания крестьянства, порожденные его слабостью в борьбе с силами природы и общества, воинская былина образно воплощает неисчерпаемую мощь крестьянства как трудового класса. Этим объясняется своеобразное географическое распространение былинного эпоса, сохранившегося почти исключительно на севере, в Сибири и на юго-восточной окраине Европейской России — там, где крестьянство находилось в условиях, относительно более благоприятных для проявления всей активности, всей жизнестойкости своей. Дошедшая до нас воинская былина — крестьянский героический эпос, в котором феодальное крестьянство дает свое понимание системы социальных отношений, утверждает в этой системе свое место как основной силы общества. Эта идейная направленность в воинской былине осуществлена в тематике, обращенной в прошлое. Но это прошлое дано с точки зрения крестьянства и образно отражено средствами поэтики крестьянского стиля. На основании этого очевидно, что автором воинской былины является крестьянство, вопреки утверждениям старой фольклористики, которая видела в воинской былине механический конгломерат «наслоений» и относила ее по преимуществу к творчеству дружины и частью других групп господствовавшего класса и обслуживавших его скоморохов. Создавая свой былинный эпос, крестьянство использовало в качестве материала некоторые элементы поэтического наследия других классов, в частности — дружины. Но полная и органическая переработка крестьянством того материала, который взят извне, очевидна из анализа воинской былины, как очевидна и чуждость ее творчеству господствующего класса. В самом деле князь Владимир напр., бывший когда-то центром цикла произведений, направленных к его прославлению, рисуется чаще всего жалким и беспомощным, — таким, каким он никогда не мог быть нарисован дружинным певцом. Крестьянству привита была монархическая идея, она получила выражение и в былине, но именно в специфически крестьянской интерпретации: царь хорош, но плохи его бояре, а сам он бессилен и в своей беспомощности жалок. Когда же приходит беда, ни он, ни его бояре не могут ей противостоять, — врага побивает Илья Муромец, крестьянский сын, приезжающий со стороны — из города Мурома, из села Карачарова, или какой-либо другой богатырь («Илья и Идолище», «Илья и Соловей-разбойник», «Алеша и Тугарин», «Добрыня и змей» и др.). Превосходство крестьянина-пахаря над князем и его дружиной ярко дано в былине о Микуле и Вольге. Правда, не всегда эта ситуация дана с одинаковой выпуклостью, но как бы разнообразно ни варьировались образы богатырей и князя, общий стиль их в известных нам текстах воинских былин остается одним и тем же. Даже там, где кн. Владимир проявляет свою волю — гневается и т. п. — он лишен всякой авторитетности, т. к. делает все некстати. В соответствии с крестьянской точкой зрения даны и образы врагов богатырей; националистические идеи, внушенные крестьянству господствующим классом (в былинах герои — богатыри «свято-русские», их враги — татары «поганые», литва «поганая» и т. п.), преломлены в былине чрез призму сознания трудового класса — крестьянства: если в героическом эпосе дружинного стиля (как напр. в «Слове о полку Игореве») звучали мотивы разбоя, то в былине богатырь выступает только в порядке защиты страны от врагов (преимущественно татар, ставших традиционным эпическим врагом «святой Руси»). В известных нам воинских былинах богатырь — никогда не грабитель, но всегда защитник слабых и беспомощных. Столь же своеобразен и общий характер отражения исторической действительности в былине. Киевская Русь с ее великокняжеским двором, «полки» и «рати» периода феодальной раздробленности, татарское нашествие и пр., в былине выглядит далекой и весьма плохо знакомой автору (анахронизмы, искажения имен и названий, географические ошибки, общий схематизм описаний и т. д.). Однако глубокой ошибкой является квалификация всего этого как простого искажения, перевирания фактов. Характер преломления действительности в воинской былине глубоко последователен, в основе ее лежит единый художественный метод. Основным является здесь максимальная эпическая обобщенность, при которой содержание былины перестает быть отражением отдельных исторических событий и лиц даже в тех случаях, когда первоначально фабула и возникла в связи с каким-либо отдельным фактом (напр. битвой на Калке, приходом Батыя, Мамаевым побоищем и т. п. Этой максимальной обобщенности былинных образов соответствует обобщенность и элементов их структуры — единая и даже ограниченная система поэтических средств. Описание пиров, седлания коня, стреляния из лука и т. д. и т. п. одинаково в былинах об Илье, о Добрыне, Алеше. Но мастерство былины в том, что при всей обобщенности образов и трафаретности средств, персонажи былинного эпоса обладают индивидуальностью, неповторимостью. Искусство воинской былины монументально и лаконично, ее образы лапидарны, но совершенны в своей законченности. При всей своей баснословности и невероятности воинская былина — полнокровно-жизненна, реалистична. Ее фантастика — это лишь художественное преувеличение, прием гиперболы, героизации эпических образов (за исключением немногих мотивов). Но за этим монументальным гиперболизмом стоит реальное, жизненное начало — неиссякаемая трудовая мощь крестьянства, его жизнеспо собность. Воинской былиной (в известных нам образцах) крестьянство противопоставляло свой героический эпос — героический эпос трудового народа — героическому эпосу феодалов. По своей художественной значимости, по монументальной внушительности образов крестьянская былина с честью выдерживает сравнение с такими высокими образцами героического эпоса феодалов, как «Слово о полку Игореве».
В основе стиля крестьянской устной поэзии данного периода лежит то здоровое чувство реальной действительности, то гармоническое сочетание трезвости мысли с насыщенной эмоциональностью, которое свойственно крестьянству как трудовому классу и которое было так глубоко раскрыто А. М. Горьким в его докладе на I съезде советских писателей. Характер поэтики крестьянского творчества данного периода, в отличие от поэтики крестьянского поэтического творчества более позднего времени, определяется прежде всего необычайным постоянством и строгой ограниченностью художественных средств, что отвечает устойчивости общих форм социально-бытового уклада феодальной эпохи, идеологических представлений феодального крестьянина. Понятно, что эта устойчивость поэтических средств непосредственно связана с широкой обобщенностью образов. Примитивность и вместе конкретность, предметность мышления крестьянина приводят к тому, что каждое явление мыслится в его лишь основном качестве, в его наиболее привычных и постоянных отношениях, и это опять-таки влечет к постоянству и ограниченности поэтических средств. Для каждого предмета имеется одно установившееся основное название с постоянным определяющим словом (постоянный эпитет): «он» — «добрый молодец», «она» — красная девица», «добрый молодец» садится на «борзого коня», выезжает в «чистое поле» и т. д. Для каждого обычного действия, для каждой типической ситуации выработаны определенные постоянные формулы — «общие места», применение которых имеет место далеко не только в былинах, но и в других жанрах данного стиля (в былинах — пир, седлание коня, стрелянье из лука и мн. др., в сказках — пир, встреча с бабой-ягой в избушке на курьих ножках и пр., в «разбойничьих» песнях — ответ на вопрос о товарищах, «темная ночь», «добрый конь» и т. д.). При перечислении ряда предметов соблюдается постоянный порядок: напр. в лирической песне в пейзаже по принципу «сужения образа» (Б. М. Соколов): чистое поле, быстрая речка — крутой бережок, высокий терем, светлая светелка, в светелке — девица. Ср. с этим «Кащееву смерть» в сказках, сходно построенные загадки и пр. Простота восприятия процессов действительности, в их лишь основных звеньях получает выражение в простоте и вместе структурной четкости и стройности традиционной композиции, опять-таки вырабатывающейся на основе длительной традиции (зачины и концовки в былинах, сказках, лирических песнях, характер развития сюжета в сказке, в былине, в песне и т. д.). Неторопливый темп развертывания темы подчеркивается целой системой повторов. При всем лаконизме этого стиля он отнюдь не лишен конкретной образной наглядности, ощутимой предметности, он полнокровен, жизненен и правдив, как только это может быть в творчестве трудового класса.
Огромная значимость его как в смысле социально-политической действенности, так и в смысле высоты художественных достижении несомненна.
Конечно в крестьянском творчестве немало проявлении «деревенского идиотизма» — грубых суеверий, религиозных предрассудков, мотивов утверждения векового патриархального гнета, рабства женщины и т. д. Наряду с ярким проявлением социального протеста нередко звучат ноты пассивности и непротивленчества, сказывается неумение преодолеть идеи, навязываемые господствующими классами. Но все же в основе существеннейших явлений крестьянской старинной поэзии мы находим здоровое трудовое реалистическое начало и придаем должное значение ее революционным тенденциям. Отражая во всем многообразии своих проявлений противоречия, свойственные сознанию и социальной практике крестьянства той эпохи, этот стиль в положительной, в прогрессивной своей стороне стоял впереди всех других поэтических (литературных) стилей данной эпохи (наряду быть может лишь со стилем посадской оппозиции), т. к. только ему было доступно правдивое отражение основного социального противоречия данной эпохи, — противоречия между феодалами-землевладельцами и крестьянством. Отсюда вытекает значение старинной крестьянской поэзии в развитии реалистических тенденций в истории нашей литературы и высокая ценность ее как художественного наследия для нас.
Всестороннее использование этого наследия — одна из существеннейших задач нашей литературной современности.