Развертываясь в индивидуальную фабулу, суеверные мотивы и образы выступают в форме сказок-«быличек», рассказывающих о разного рода проделках домовых, леших, русалок и пр. Говоря о традиционности такого рода явлений, мы должны иметь в виду не столько древность отдельных текстов (они создавались, забывались, вместо них создались новые), сколько глубокую традиционность (при всех изменениях и модернизации) самых верований, образов, мотивов, определяющих общий характер возникающих фабул и их композиционно-стилистического оформления. Последнее отличается краткостью, сжатостью и безискусственностью бытовой речи. Материал такого рода представлен в сборниках сказок Афанасьева, бр. Соколовых и в др. Наряду со сказками-«быличками» в крестьянском фольклоре этого периода имели место и фантастические чудесные сказки, также в своей традиции восходящие к истокам магическо-мифической фантастики доклассового общества. Сошлемся на «Повесть о Петре и Февронии» первой половины XVI в.: это — дворянская обработка гораздо более древнего произведения, носившего характер фантастической сказки и бытовавшего первоначально в крестьянской среде. Сказочно-фантастические мотивы переплетаются здесь с мотивами, отражающими общественные отношения.
Таковы общие черты, в которых рисуется творчество крестьянских масс данного периода в его связях с прошлым и традицией в последующие века.
Иной характер носила поэзия господствовавшего класса. Поэзия эта складывается также еще в дофеодальный период, т. е. до проникновения на Русь христианства и приходящей с ним письменности. Она отражает социальную практику княжеско-дружинной среды, идеализируя образы князей, дружинников. Отсюда особый круг повествовательных фабул и поэтических жанров, частью заимствовавшихся из поэзии других народов, частью возникавших на данной почве. Некоторые из этих фабул нам известны в литературной переделке летописи. Это прежде всего сказания о первых событиях истории древней Руси, которые возникли еще в дофеодальный период и в большой мере носят баснословный характер. Для значительной части их исследователи приводят параллели из исторических сказаний других народов. Таковы сказания о походе Олега на Царьград и о его смерти, к которым близка скандинавская сага об Орвар-Одде. Таковы же сказания о мести Ольги древлянам (мотивы которого известны в чешском, скандинавском, восточном эпосе), о Белгородском киселе (которое близко к одному рассказу Геродота и к остзейскому сказанию об осаде Гонсаля) и т. д. Понятно, что конкретный характер каждой данной обработки таких фабул соответствует общему характеру данного стиля и отнюдь не одинаков в творчестве различных классов. Для дружинного стиля характерно в этой плоскости то, что «баснословные» фантастические мотивы вплетались в произведения, отражавшие явления близкой, хорошо знакомой дружинному поэту действительности, которые не теряли благодаря этому конкретного исторического колорита и внешнего характера «фактичности» (в определенном, ограниченном смысле этого слова). Впрочем далеко не всегда в устнопоэтическом произведении дружинного стиля должен был присутствовать фантастический элемент: тематика этих произведений относилась не только к «делам давно минувших дней», но и к современности дружинного поэта. Еще Кирилл Туровский (XII в.) сообщает о прославлении князей в песнях при возвращении их из удачного похода; о том же говорит и летопись. В период феодальной раздробленности тематика дружинного творчества продолжает распространяться. Так, несомненны факты отражения в дружинном устном эпосе событий «татарского нашествия». Указания на это находим как в древней литературе, так и в позднейшей устной традиции (напр. сказание об Евпатии Коловрате в «Повести о приходе Батыевой рати на Рязань», в исторических песнях о Щелкане Дудентьевиче и об Авдотье Рязаночке и т. д.).
Ярчайший портрет дружинного певца-поэта Бояна дает нам автор «Слова о полку Игореве». Здесь мы находим ряд существенных указаний и на некоторые черты художественной формы недошедших до нас произведений дружинной устной поэзии. Прежде всего достаточно определенно обрисовывается жанр таких произведений. Основным устнопоэтическим жанром в дружинном творчестве был жанр лиро-эпической героической песни (воинский эпос), который и имеет в виду автор «Слова о полку Игореве», говоря о «песнях» Бояна. Песни эти, сопровождавшиеся аккомпанементом на гуслях, имели очевидно более или менее определенную, отстоявшуюся в результате традиции композиционную форму. Уже тогда выработались соответствующие стилистические средства осуществления этой композиционной схемы (см. «Слово о полку Игореве»). Многие из этих средств несомненно были известны устной поэзии древней Руси, притом не только дружинной, но и народной. Традиция их повидимому восходит к еще древнейшим временам. Мы имеем ряд указаний на существование и других жанров в дружинном творчестве. Так, ряд указаний имеется относительно поэзии, связанной с похоронным обрядом. Еще Ибн-Фодлан (нач. X в.), давая описание похорон знатного русса, упоминает о пении песен во время этого обряда. В нашей древней письменности XI—XV вв. сохранилось несколько указаний о похоронных «плачах» (причитаниях) и даже стилизаций этого жанра (плач русских жен и плач Ярославны в «Слове о полку Игореве», плач жен боярских в «Задонщине» и т. д.). Сохранилось несколько пословиц и поговорок, создавшихся повидимому в дружинной среде («Погибоша, аки Обре», «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божіа не минути», «Тяжко ти головы, кроме плечю, зло ти, телу, кроме головы»; последние две пословицы приводятся в «Слове о полку Игореве» как бояновы «припевки»). В летописи под 907, 945 и 971 гг. сохранились клятвенные формулы, скрепляющие договоры русских с греками и связанные с устными заклинаниями, притом — характерно-дружинными: «...да не имуть помощи от Бога, ни от Перуна, да не ущитятся щиты своими, и да посечени будуть мечи своими, от стрел и от иного оружья своего, и да будуть раби в весь век в будущий» (945). Не приходится сомневаться и в наличии в дружинном репертуаре устной лирики, бытовой обрядовой поэзии, сказочных жанров, о чем впрочем имеются лишь самые общие сведения.
Носителями этой поэзии были как сами дружинники в массе своей, так и отдельные особо одаренные представители этого класса — поэты-творцы — и наконец артисты-профессионалы — скоморохи, которые были повидимому создателями и исполнителями не только комических жанров, но и серьезных произведений.
Особую стилевую линию в устной поэзии представляло творчество феодального купечества, героизировавшее древнерусского гостя. В центре внимания здесь — воспевание авантюризма средневекового купца, его богатств, торговых путешествий и приключений. И здесь налицо вплетение фантастических мотивов, баснословные описания богатств, своих и чужеземных гостей — купцов (старины о Садко, о Чуриле Пленковиче, о Дюке Степановиче и др.). И наряду с этим — реалистическое отражение быта, чисто новеллистическая, бытовая сюжетика (старина о госте Терентьище). Менее (по сравнению с дружинной поэзией) связанное с тематикой исторических событий, устное творчество средневекового купечества почти совсем не получило отражения в письменности периода феодальной раздробленности. Главным источником наших сведений о нем является позднейшая традиция, дошедшая преимущественно в устах крестьянских сказителей, но в основном сохранившая первоначальный купеческий стиль произведений. Новгород Великий XII—XIV вв. явился повидимому первым центром интенсивного развития купеческой поэзии, став благодаря этому эпическим городом купеческих старин (даже и не новгородского происхождения), подобно тому как Киев стал эпическим центром воинской поэзии (речь идет о специфическом купце-госте феодальной Руси). Позже местом сложения новых образцов этого стиля становятся Москва и ряд других торговых центров древней Руси.
Наконец необходимо отметить религиозную устную поэзию средневековья — создание церковной и околоцерковной среды (преимущественно «калик» из боярства и духовенства). Сюда относятся такие древнейшие «духовные стихи» , как «Стих о Голубиной книге», о «Егории Храбром», «О покоянии земле» и др., сохранявшиеся в наиболее отсталой, темной части крестьянства (гл. обр. пауперизированной среды позднейших «калик-нищих»), эти произведения, консервативные по самой своей сути, в значительной мере удержали свой архаический характер и отнюдь не крестьянскую идейную направленность. Не следует однако думать, что в духовном стихе получила оформление идеология лишь верхов феодальной церкви, очень рано в нем начали получать выражение различного рода «еретические» сектантские мотивы.
Так. обр. по своему стилевому составу устная поэзия X — середины XVI вв. была многообразнее, чем литература того же периода: последняя почти безраздельно находилась в руках боярства и под воздействием церковного влияния и цензуры, тогда как в первой было представлено творчество различных классов того времени и притом творчество по преимуществу светское. По условиям классовой борьбы и общего культурного уровня устное творчество не могло быть тогда зафиксировано письменно. Но его традиция шла непрерывно через века к следующему историческому периоду.