В сладкую пищу - «божье яство»,
Раденье к раденью добавляя,
Мед вливает, мед добавляет,
В гнезде орлином перед орленком угощенье расставляет.
Птенец пожирает жир овечий,
А тот ему яство в клюв толкает.
Сидит орленок в гнезде орлином,
Он глаза ему сурьмою подкрасил,
Голову душистым можжевельником украсил,
Венец Шугур [4] из веток сделал.
Возвращаясь с охоты, орел зовет орленка, но тот не откликается. Орел в ужасе, но, подлетев к гнезду, видит своего птенца довольным, сытым и в венке. Обрадованный орел обещает наградить того, кто это сделал. Он предлагает Лугальбанде богатство, славу, непобедимое оружие, но Лугальбанда поочередно отказывается от них. Только после того, как орел говорит ему:
Что же ты, мой Лугальбанда?
Одари же меня заветным желаньем!
............ Не нарушу слова!
Твоя судьба - в твоем желанье!
Лугальбанда просит орла придать его ногам магическую силу и сделать его неутомимым в беге, на что орел охотно соглашается:
В поднебесье Анзуд несется,
По земле Лугальбанда несется.
Орел с небес озирает землю, высматривает войско урукское,
Лугальбанда с земли следит за пылью, поднимаемой войском урукским.
Перед расставанием орел просит Лугальбанду никому не открывать своего чудесного дара и улетает.
Лугальбанда радостно встречен родичами и соратниками, и все вместе они направляются к Аратте. Но подойти к Аратте они не могут, им мешает какое-то волшебное препятствие, и предводитель войска, верховный жрец и вождь Энмеркар, вызывает охотников отправиться к богине Инанне - отнести его послание. Никто не решается на это, кроме Лугальбанды, и, благодаря волшебному дару Анзуда, он уже к ночи добирается до Инанны и передает ей послание Энмеркара (рассказ-письмо Энмеркара повторяется слово в слово). От богини Лугальбанда получает такой ответ: в водах Инанны (очевидно, возле Урука) развелось много рыбы, среди которых «гигантская рыба, что, как бог между рыбами ...резвится, хвостом плещет, и блестит чешуя ее хвоста в священном месте, среди сухих тростников». Кроме того, вокруг выросло много тамарисков, среди которых один стоит в стороне. Энмеркар должен срубить этот тамариск, выдолбить из ствола его чан, вырвать тростник, которым заросли «священные места», выловить гигантскую рыбу и принести ее в жертву Инанне, предварительно сварив. После этого, как предсказано в заключение сказания, он добудет победу над Араттой.
Как мы видим, шумерские сказания изобилуют мотивами волшебных сказок (чудесного помощника и чудесных даров, вручаемых герою, благодарного животного, путешествия героя в потусторонний мир, обмена просьбами-загадками и т. д.). Часть этих мотивов, как показал в свое время В. Я. Пропп, косвенно отражает обряд инициации (посвящения юноши в полноправные члены племенного коллектива), другие мотивы и элементы композиции могут быть связаны с ритуалом в более прямой форме: например, гадание Гильгамеша с помощью сновидения, хоровые заклинания его воинов и т. д.
Все это свидетельствует о том, что шумерские героические сказания еще не эпос в полном смысле этого слова, а его более архаические формы, из которых подлинный эпос впоследствии разовьется. Шумеро-вавилонские памятники дают тем самым возможность проследить последовательную эволюцию эпических форм. Сравнительное изучение шумерских песен о Гильгамеше (III тыс. до н. э.), старовавилонской версии поэмы (нач. II тыс. до н. э.) и, наконец, окончательной ее редакции, датируемой первой половиной I тыс. до н. э., представляет богатейший материал для решения многих вопросов генезиса героического эпоса.
Понятие лирики применительно к памятникам шумерской да и всей древневосточной литературы значительно отличается от современного. Поскольку почти все дошедшие шумерские памятники культовые, среди лирических произведений преобладают религиозные тексты: гимны, молитвы, псалмы, погребальные песни, заклинания, свадебно-обрядовая поэзия и т. д. Широко распространены также всякого рода плачи - о народных бедствиях, вражеских нашествиях, разрушениях городов и т. д.
Наиболее полно представлен в шумерской литературе жанр гимнов. Шумерские гимны - это богослужебные тексты, в которых восхваляется то или иное божество, перечисляются его имена и деяния; они рассчитаны на коллективное, хоровое исполнение. Это обращение к божеству не личное, а целого коллектива, поэтому эмоции, возникающие при исполнении гимна, - эмоции коллективные.
Гимн особенно важен для изучения мифологии, ибо ни один его троп не случаен и имеет мифологическое основание. Многочисленные повторы, как во всех памятниках подобного рода, создают особое эмоциональное напряжение и способствуют лучшему запоминанию текста. Большинство дошедших до нас гимнов происходит из Ниппура и относится к Ниппурскому канону, поэтому значительная часть их посвящена Энлилю и его сыну Нанне. Много гимнов адресовано обожествленным царям, в таких гимнах содержатся ценные исторические сведения. Иногда в гимнах прославляются какие-либо деяния бога, тогда они тесно соприкасаются с сюжетными произведениями, в частности со сказаниями. Сами шумерийцы относили гимны, как будто бы однотипные с нашей точки зрения, к разным жанрам: диалогам, хвалебным песням и т. п. Видимо, они различались по манере исполнения, а также по степени значимости. Так, большой гимн богу Энлилю: «Энлиль! Повсюду грозные кличи его...» (в нем около 170 строк), который играл в культе Энлиля особо важную роль, по-видимому, исполнялся при III династии Ура в связи с коронацией правителей в Ниппуре. Кроме гимнов богам и царям, в шумерской литературе встречаются гимны городам и храмам: так, сохранились два гимна Экуру, храму Энлиля.
Плачи, в том числе и плачи о народных бедствиях, - также культовые тексты. Но самый древний памятник этого рода, который дошел до нас, видимо, небогослужебный. Это плач о разрушении города Лагаша во время войны его правителя Уруинимгины с Лугальзагеси, царем Уммы. В нем перечисляются разрушения, произведенные в Лагаше, и проклинаются уммийцы:
«Люди Уммы, опустошив Лагаш, согрешили против бога Нингирсу. Могущество, перешедшее к ним, будет отнято у них. Уруинимгина, владыка Гирсу, не виновен в этом. А Лугальзагеси, правитель Уммы, - пусть его богиня Нисаба возложит этот грех на него».
Остальные плачи явно носили ритуальный характер (например, плачи о гибели Ура, о гибели Шумера и Аккада, о гибели царя Ибби-Суэна и т. д.). Интересен плач «Проклятие Аккаду». В нем рассказывается, что богиня Иштар (Иннин) полюбила простого смертного Саргона и сделала его великим царем. Страна при нем процветала. Но затем его внук Нарам-Суэн осквернил храм Энлиля и оскорбил божество. За это страна подверглась опустошительному нашествию горного племени кутиев.
Плачи, как правило, представляют большой исторический интерес. Им присущи черты, типологически сближающие их с пророческими египетскими текстами, например с «Речением Ипуера».
До нас дошли также две погребальные песни, которые обнаружил известный шумеролог С. Н. Крамер среди клинописной коллекции Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Обе эти песни-элегии вложены в уста человека по имени Лудингира, который оплакивает смерть своего отца Нанны и жены Навиртум.
В прологе первой песни описывается болезнь отца. Далее подробно изложены обстоятельства его смерти, воспеты горе супруги покойного, скорбь сыновей, приведен плач по нему жрицы-плакальщицы. Заключает песню мольба к богам быть милостивыми к умершему в подземном царстве.
Вторая песня также открывается прологом, но здесь он составляет сорок семь строк и почти в два с половиной раза длиннее основной части. Пролог начинается с описания смерти Навиртум, затем говорится о горе обитателей Ниппура. После не совсем ясного отрывка следует сам плач Лудингиры, скорбящего о тяжелой утрате, и несколько молитв за усопшую, ее мужа, детей и домочадцев.
Обе песни, без сомнения, не безыскусные записи подлинных плачей, а литературные произведения. Как предполагает их издатель С. Н. Крамер, они были созданы для нужд шумерской школы и использовались в качестве учебных текстов: в Ниппуре была найдена учебная табличка, содержащая двадцатую строку первого плача, переписанного и рукой учителя, и рукой ученика.
Близко к жанру погребальной песни примыкает произведение, известное под названием «Человек и его личный бог». В нем некий смиренный, праведный и мудрый человек, которого неожиданно поразил недуг, обращается к своему богу-хранителю с мольбами и жалобами. Это одно из самых ранних религиозно-философских сочинений, где ставятся вопросы о причине страданий, о мирской несправедливости и о слепоте судьбы, подвергающей испытанию достойного человека:
«Я - мудрец, почему же я должен иметь дело с невежественными юнцами? - вопрошает своего бога страждущий. - Я - знающий, почему же причисляют меня к невеждам? Пищи вокруг множество, а моя пища - голод».
Любовная лирика среди памятников шумерской письменной литературы занимает скромное место. По существу, все дошедшие до нас тексты такого рода - не любовные стихи в полном смысле слова, а ритуальные, свадебные песни. Главной задачей каждого общинного культа было обеспечение благоденствия и умножения общины, и все главные родовые боги должны были содействовать этому. Поэтому обряд священного брака был для Месопотамии центральным. Сведения о том, как проходил этот обряд, дошли до нас только от времени III династии Ура, т. е. от конца III тыс. до н. э., поэтому для более раннего времени мы можем его восстановить лишь приблизительно. Видимо, в зависимости от того, бог или богиня покровительствовали общине, функцию партнера бога (или богини) брали на себя жрица и верховный жрец. Роль же самого бога или богини исполняли обычно царственные лица. Дети от такого священного брака считались детьми бога. Так, правитель Лагаша, Гудеа, был сыном богини Нинсун (т. е. жрицы, исполнявшей роль богини в священном браке), а его отец, предшествующий правитель Лагаша, выступал в этом случае как супруг богини.