В. К. Афанасьева
Древнейшие памятники на аккадском языке (деловые документы) датируются примерно серединой III тыс. до н. э. В эпоху династии Аккада (ок. XXIV - XXII вв. до н. э.) аккадский язык на короткое время становится официальным языком Двуречья. С гибелью III династии Ура около 2000 г. до н. э., а затем династии Исина в начале XIX в. до н. э. вновь и все чаще происходит запись богослужебных текстов на аккадском языке, а шумерский язык постепенно забывается. С этих пор и в течение всего II и I тыс. до н. э. история Двуречья, или Месопотамии, - это история семитских народов.
Но вытеснение шумерского языка аккадским не означало уничтожения шумерской культуры и радикальной замены ее новой, семитской. Семитическое население издавна было важной составной частью населения Месопотамии, и слияние обоих народов проходило постепенно.
Пока не удалось обнаружить ни одною раннего чисто семитического культа, все аккадские боги или шумерского происхождения, или издавна были отождествлены с шумерскими. Так, аккадский бог Шамаш полностью отождествился с шумерским богом Уту, Иштар - с Инанной и рядом других шумерских богинь, Адад - с Ишкуром и т. д. Бог Энлиль получает семитское имя Бел («владыка»). С возвышением города Вавилона все большую роль начинает играть главный бог этого города - Мардук, но и это имя шумерское: Мардук считался сыном шумерского бога Энки (аккадский Эа, или Эйя).
Однако этот шумеризованный пантеон, который засвидетельствован у семитов Месопотамии, нуждается в дальнейшем изучении. Семитские племена называли богов своих племен по большей части нарицательными именами, и, возможно, именно поэтому мы не можем обнаружить следов подлинно семитских божеств; так, имя Бел (западносемитский Ваал), относившееся к Энлилю, а позднее употреблявшееся и для Мардука, означает «господин», «владыка»; «Иштар» значит «богиня» и могло применяться к любой богине, не только к Иштар.
Почвой для аккадской литературы явилась литература шумерская. Но вопрос о соотношении этих двух литератур не должен ставиться лишь в плоскости зависимости аккадской культуры от шумерской, хотя аккадская литература и продолжила шумерскую. Скорее, следует говорить о едином шумеро-аккадском генезисе жанров, о развитии и продолжении каких-то единых письменных литературных традиций на новом языке народа (естественно, с учетом своеобразия этого языка).
Сравнительно с шумерским более ясны принципы аккадского стихосложения, поскольку удается установить его связь с живыми семитскими языками. Аккадские памятники написаны тоническим стихом, в котором главную роль играет счет ударных слогов. Поскольку стихи произносились нараспев, основой стихосложения являлся музыкальный такт. Аккадская стопа представляет собой один такт с ударением в любом месте такта и с любым количеством безударных слогов, но не более четырех. Нормальный эпический размер - четыре такта с паузой после второго такта. Кажущаяся неорганизованность стиха устраняется обязательными женскими окончаниями. Для старовавилонских текстов характерна запись, где строка соответствует стиху, а цезура между полустишиями отмечается пробелом (правда, это правило не всегда последовательно выдерживается).
Кроме четырехстопных стихов, могли быть и пяти-, и шестистопные стихи. Часто пятистопные стихи содержат имя собственное, которое и выделяется в отдельную стопу. Обычно дополнительная стопа вставляется перед последней стопой. Шестистопный стих - это удлиненный четырехстопный стих за счет прибавления двух добавочных стоп. Он может иметь либо две паузы - цезуры (пауза в шестистопном стихе долгая и занимает два такта), либо одну паузу после третьей стопы. Такой стих можно рассматривать и как два трехстопных стиха. Трехстопный стих не имеет цезуры, но зато между отдельными стихами у него имеется более долгая пауза.
Ударение в аккадском стихе логическое. Поэтому определение с определяемым, глагол с кратким дополнением могут иметь общее ударение. Ударение падает на второй слог от конца слова, если он закрытый или содержит долгий гласный, если же нет, то на третий слог от конца. Ударение в так называемых «паузальных» формах может быть передвинуто на один слог ближе к концу. В вопросительных предложениях также происходит передвижение ударения. Прямая речь вводится формулами, не входящими в размер и подчиненными собственному ритму.
Вавилонская литература дает богатый материал для изучения эволюции литературы древнего типа, однако это требует длительной предварительной работы. Исследование памятников вавилонской литературы находится еще в менее удовлетворительном состоянии, чем шумерских текстов, прежде всего потому, что материал здесь гораздо обильнее и разбросан по разным музеям, а публикации текстов - по разным изданиям. Кроме того, вавилонские тексты дошли до нас хотя и в значительном количестве, но, как правило, в очень плохой сохранности, да к тому же в разных версиях и записях. Поэтому главная задача исследователей в настоящее время - сбор и изучение имеющегося материала, подготовка сводных и критических изданий.
Видимо, у вавилонских писцов, так же как и у шумерских, существовал канонический список произведений, но канон этот, по всей вероятности, сложился сравнительно поздно, не ранее XV - XIII вв. до н. э. (в так называемый касситский период). Столь позднее его создание объясняется тем, что долгое время и богослужение, и школа оставались по языку шумерскими, и только в конце II - начале I тыс. до н. э. они переходят на аккадский, причем и тогда многие тексты продолжают писаться по-шумерски, например отдельные литургии или части литургии. До нас дошли каталоги - списки произведений, вошедших в этот канон. Один из этих каталогов, изданный в 1958 г. У. Г. Лэмбертом, особенно интересен тем, что в нем, кроме названий произведений, указаны и их авторы. Конечно, доверять этим указаниям можно далеко не всегда, но среди фантастических атрибуций текстов (например, диалог между конем и волом записан, согласно каталогу, «из уст коня») иногда попадаются и довольно правдоподобные. Кроме того, не только в каталогах, но и в некоторых вавилонских текстах авторы названы по имени или по имени и отчеству - «такой-то сын такого-то», а для произведений, созданных в более позднее (после касситского периода) время, указываются и родовые имена - нечто вроде фамилии. Нередко говорится, кем был автор, каково его звание и откуда он происходил. Эпос о Гильгамеше, например, записан, как утверждается в каталоге, со слов урукского заклинателя Син-леке-уннинни, эпос об Этане - со слов Лу-Нанны, а в тексте эпоса об Эрре сказано, что все, описанное в нем, приснилось человеку по имени Кабту-илани Мардук (это имя, как и большинство шумерских и вавилонских имен, представляет собой целое предложение - «Мардук - почтеннейший из богов»).
Весьма вероятно, что многие из упомянутых в каноне памятников были по традиции приписаны далеким предкам представителей той или иной писцовой школы, к которой принадлежал истинный автор или редактор произведения. Но в ряде случаев можно с большой долей уверенности предположить, что автор указан правильно. Так, вероятно, не вымышлен автор эпоса об Эрре, поскольку в тексте о нем даны подробные сведения. Иногда сам анализ имени позволяет уточнить подлинность авторства. Например, имена из трех составных частей обычно позднего происхождения, не ранее второй половины II тыс. до н. э. Значит Син-леке-уннинни не мог быть автором эпоса о Гильгамеше, созданного, безусловно, не позже первой половины II тыс. до н. э., разве что редактором последней версии поэмы, относящейся ко второй половине II тыс. до н. э. Напротив, имя Лу-Нанна (Человек Нанны) - предполагаемого автора эпоса об Этане, кажется вполне вероятным: имена такого типа характерны для III тыс. до н. э. и первых столетий II тыс. до н. э. Однако так или иначе прежде всего важно само стремление вавилонян связать произведение с именем автора, хотя бы и легендарного.
При рассмотрении памятников аккадской, или вавилоно-ассирийской, литературы следует учитывать еще одно обстоятельство. Если в обзоре шумерской литературы распределение материала исключительно по жанрам, без всякой (или почти без всякой) хронологической традиции было оправдано невозможностью определить даже примерные хронологические рамки создания произведения, то при обзоре вавилонской литературы такой метод менее уместен: нам известны разновременные памятники одного и того же жанра, ряд сравнительно поздних версий наряду с более ранними и т. п.
Тем не менее мы будем вынуждены придерживаться жанровой классификации и ограничиваться лишь указанием на примерное время создания того или иного памятника, если это возможно. Сложность проблемы и краткость нашего обзора не позволяют провести последовательную хронологическую градацию памятников вавилонской литературы, поскольку этот вопрос требует специального исследования.
Число памятников вавилонской литературы очень велико, так что многие из них придется оставить без упоминания. Мы остановимся только на некоторых произведениях, которые кажутся нам наиболее типичными для отдельных жанров, и при этом будем вынуждены не всегда придерживаться хронологического порядка. Так, мы начнем наш обзор с памятника довольно позднего, но зато, на наш взгляд, такого, на котором лучше всего можно показать характерные и новые черты аккадской литературы по сравнению с литературой шумерской.
В то время как у шумеров не засвидетельствовано ни одного самостоятельного космогонического произведения, среди памятников вавилонской литературы важное место занимает «Поэма о сотворении мира» («Энума элиш»): она является вторым - после эпоса о Гильгамеше - по величине текстом и состоит из семи клинописных таблиц по 125-165 строк каждая.
Поэма написана архаизированным языком, строго выдержана по размеру; начало ее несколько напоминает шумерские заставки-прологи, повествующие о первых деяниях богов:
Когда вверху - небеса без названья,