А. Е. Супрун
Носители полабского языка, потомки славянских племен древян, живших на левом, западном берегу реки Лабы (нем. Эльба), пользовались своим языком вплоть до начала XVIII в. Единственный известный нам грамотный полабянин крестьянин из села Зютен у г. Люхов (на северо-востоке нынешней земли Нижняя Саксония в ФРГ, а в то время в Люнебургском княжестве) - Ян Парум Шульце (1677-1740), когда ему исполнилось сорок, стал вести летопись своей крестьянской жизни. Способный самоучка записывал в пестром порядке события из своего житья-бытья, подчас доходившие до него отголоски событий более крупного масштаба, сведения о погоде и о делах давно прошедших лет, библейские цитаты и собственные рассуждения. "Я решил, - пишет он между прочим в своей хронике, написанной по-немецки, - в этом, 1725 году записать вендский (то есть славянский, полабский. - А. С.) язык для потомства, потому что на этом языке трудно говорить, а также трудно писать. У меня есть датская книга, и там многие слова состоят из тех же букв, как в немецких книгах, а тут вместо Brodt (нем. Brot 'хлеб' - А. С.) я говорю Stjeyb или Pferd (нем. 'конь') - Tjühn. Тогда надо объяснять, как назьвать (произносить) звуки. Мой дед в свое время много говорил по-вендски, и мой отец, он тоже превосходно знал вендский язык, и оба также хорошо по-немецки говорили. Некоторые люди из стариков говорили наполовину по-вендски, наполовину по-немецки... получается, что слово, которое должно быть позади, выходит вперед, а переднее оказывается позади. У нас вот нынче такая бабушка. Мне 47 лет. Когда я и еще три человека в нашем селе умрут, вероятно, уже никто не будет знать, как по-вендски называлась собака..." И вот Ян Парум Шульце записывает две-три сотни слов, а также ряд отдельных фраз по-полабски, используя средства немецкой графики и орфографии, которую крестьянин-самоучка не очень-то хорошо знал. Но Шульце был прав: в 1756 г. в церковных книгах была действительно отмечена смерть последней женщины, которая еще хорошо говорила по-полабски. Шульце донес до нас не только, как называлась собака по-полабски (у него записано: pijahss, что теперь транскрибируют как p'ås и что соответствует нашему пёс), но и стремление носителя языка как-то закрепить его. Правда, стремление это пришло слишком поздно, когда уже по-полабски могло говорить считанное число лиц.
Сведения о полабском, языке дошли до нас не только от Шульце. Километрах в пяти от Люхова на берегу той же речки Етце в Вустрове пастор Христиан Хенниг (1649-1719) к тому времени уже составил довольно большой (около трех тысяч слов) немецко-полабский словарь, записал полабскую свадебную песню (с нотами) и зафиксировал по-полабски текст молитвы "Отче наш. Х. Хенниг родом был из городка Несен недалеко от Виттенберга (ныне на западе округа Коттбус в ГДР) и, возможно, еще с детских лет сталкивался со славянской речью, что и вызвало позже интерес к "вымиравшему" языку. Хенниг знал некоторые ранние серболужицкие издания, но идти по пути серболужицких книг и создавать полабскую орфографию было уже не для кого. Приступив к должности, вустровский пастор стал записывать местные слова и обычаи, но записи его сгорели на пожаре в 1691 г. Тогда при помощи кленовского крестьянина Янишге Хенниг Хенниг приступает к работе вновь и составляет большой словарь языка полабских древян. К 1705 г. собирательская работа была завершена, но Хенниг еще несколько обрабатывал свой словарь. Написания полабских слов у Хеннига гораздо последовательнее, чем у Шульце (это, кстати, и другой полабский говор), материалы его более богаты словарными данными. Это главнейший источник сведений по полабскому языку, который дошел до нас. Сохранилось еще несколько небольших словариков, включающих по нескольку десятков или сотен полабских слов. Следует отметить, что один из них был составлен по заказу крупнейшего немецкого ученого Г. В Лейбница еще в 1691 г. Часть слов, попавших в словарики Пфеффингера, Митхофа, Бокёра и др., повторяется и у Хеннига. Сохранились и другие варианты записей "Оче наш" (что свидетельствует о том, что на рубеже XVII-XVIII вв., когда производились записи, единого полабского текста этой основной христианской молитвы в обиходе не было), записи еще двух коротких молитв.
Указанные словарные записи и небольшое число текстов и составляют весь корпус фактов, на основании которых можно судить о том языке, который получил в науке название полабского языка. Самоназвание полабян до нас не дошло: в последний этап существования носители полабского языка уже не воспринимали себя как некоторый национальный коллектив, а потому и не имели самоназвания.
Задолго до того, как в "Люнебургской Вендландии" производились записи реликтовых славянских говоров, в IX в. стало складываться раннефеодальное государство у полабских славян. Оно просуществовало недолго: немецкие феодалы во главе с королями Генрихом I и Оттоном I стали завоевывать земли полабских славян. Однако в середине X в. племена бодричей (ободритов) и лютичей восстали, а в конце X - начале XI в. сумели освободиться от власти немецких феодалов. Немецкое завоевание протекало параллельно с христианизацией полабских славян, которые соорудили в своем городе Аркона на острове Руяне (нем. Рюген) квадратный языческий храм с деревянными скульптурами богов. Князь бодричей Готшалк пытался распространять христианство на своем языке. Но в начале XII в. государство полабских славян распалось на отдельные феодальные княжества. В 1147 г. во время Второго крестового похода против полабских славян было брошено двухсоттысячное войско крестоносцев. Полабянам и в тот раз удалось отстоять свою независимость, но отсутствие у них единства привело привело к тому, что к концу XII в. немецкие феодалы на материке, а бывшие до того в союзе с полабянами датчане на острове Руяне завоевали полабские земли, сдерживавшие немецкие силы в их экспансии на Восток. Начался длительный и тяжелый процесс германизации полабских земель. Временами славянская речь запрещалась, а иногда какому-нибудь князю вдруг начинало казаться почетным владеть разноязычным населением, и славянская речь вновь освобождалась от запрета. В целом, однако, полабский язык постепенно вытеснялся немецким.
Болотистая пойма реки Етце благодаря своим не очень удобным землям в течение некоторого времени меньше, чем другие территории, колонизировалась немцами, а потому оказалась благоприятной почвой для сохранения славянского языка в то время, когда на других землях он оказался уже вытесненным. Играло роль и то, что здесь, в сотне километров на юго-восток от Гамбурга, не проходило крупных торговых путей. В околицах Люхова и Вустрова в конце XVII в. по-славянски разговаривали еще многие из старшего поколения, хотя молодежь и стеснялась своего языка. Славяне, жившие раньше на гораздо более обширной территории, оставили след о себе не только в немецких хрониках, не только в виде славянских личных имен, но и в виде отдельных славянских элементов в немецких диалектах. Так, к примеру, в немецких говорах сохранились славянские названия черники (Zerneitsche), лесной малины (Molaine), мха (Moch). На территории Германии сохранилось также немало топонимов - местных названий славянского происхождения. На территории Германии сохранилось также немало топонимов - местных названий славянского происхождения; так славянскогопроисхождения даже названия таких крупных населенных пунктов, как Росток (от слав. Ростока), Лейпциг (от славн. Липск, ср. Липецк), Любек (от слав. племенного названия любичи). Однако свести воедино сведения по собственным личным именам, по топонимике, по славянским следам в немецких диалектах и по полабским памятникам невозможно; эти сведения принадлежат различным племенам с их особенными диалектами, относятся к различным историческим периодам и дошли до нас в различной степени немецкой обработки. Поэтому обычно говоря о языке полабских славян (древян), имеют в виду те дошедшие до нас от конца XVII - начала XVIII в. записи полабских слов и отдельных текстоы, о которых было сказано.
Уже в XVIII в. были опубликованы некоторые небольшие полабские словарики. Однако главный источник по полабскому языку - словарь Хеннига - доолгое время оставался в рукописи. На основании почти всех сохранившихся полабских источников в начале XIX в. завершил подготовку сводного полабско-немецкого словаря ганноверскии медик и физикус Й. Г. Юглер, но и этому словарю с изданием не повезло. Пользуясь его рукописью, один из крупнейших языковедов прошлого века Август Шлейхер подготовил первую грамматику полабского языка, изданную после его смерти Петербургской Академией наук (1871). Шлейхер настолько вошел в изучавшийся им полабский материал, что одно из своих писем 60-х гг. начал по-полабски (кстати, видный современный исследователь полабского языка Рейнгольд Олеш прочитал свой доклад о полабском ударении на Варшавском Международном конгрессе славистов в 1973 г. по-полабски). Изучением полабских источников в XIX в. занимались русский ученый А. Ф. Гильфердннг, потом серболужичанин А. Мука. В 1907 г. был издан свод полабских источников, подготовленный П. Ростом. Крупный вклад в изучение полабского языка внес Н. С. Трубецкой. А видный польский славист Т. Лер-Сплавинский издал основательную полабскую грамматику (1929) и начал составление полабского этимологического словаря. Этот словарь успешно продолжает ученик Лера-Сплавинского К. Полянский, принявший также участие в составлении полабско-английского словаря (1967). Между тем возникла необходимость фундаментального издания полабских источников; за решение этой задачи взялся Р. Олеш, осуществивший фототипическое издание одной из рукописей словаря Хеннига, издание словаря Юглера, а также остальных "малых" полабских источников, в числе которых записи Яна Парум Шульце. Олеш издал также полную полабскую библиографию. Им выпущен в четырех томах капитальный словарь-тезаурус полабского языка, в котором записаны все полабские слова и формы с вариантами и этимологическими справками.