30. Из "Казанского летописца" приведем "плач" казанцев, побеждаемых русскими. "О како падоша сильный казанцы, от русских людей, иже ни зрети колико можаху преже сего противитися нам; и ныне видим себе, аки прах валящихся под ногами их, погибающая надежда наша... и зайде красное солнце ото очию нашею, и свет померче. О горы, покройте нас. О земле мати, раздвигни уста своя ныне скоро... Приидоша бо к нам гости немалые и наливают нам пити чашу горькую смертную..." "Казанский летописец" был очень популярен в старину, и до нас дошло около двухсот списков этого памятника. Он составлен неизвестным автором, который, пробыв двадцать лет в плену в Казани, после ее взятия Иваном Грозным поступил к нему на службу.
31. В XV-XVI вв. существовала и переводная литература на церковнославянском языке. В своем большинстве это были переводы с греческого языка, но отчасти и с латинского. Среди этой переводной литературы были и копии старинных переводов, распространенных еще в древнерусский период, были и новые; очень многие переводы, если не большинство их, были южнославянского происхождения.
32. Большинство переводных книг отличалось столь плохим качеством перевода, что они были вовсе не понятны для мало подготовленного, а иногда и для образованного читателя. Это особенно относится к переводным книгам религиозного содержания, к переводам сочинений различных "отцов" церкви, вроде Дамаскина, Златоуста и др. А между тем, переводная литература религиозного содержания имела, как это и понятно, большое значение в системе образованности XV-XVI вв.
33. Не случайно поэтому, что даже такой образованный человек, как князь Курбский, жаловался, что "Богословие" Дамаскина "к выразумению неудобно и никому непознаваемо", а один провинциальный священник указывал позднее на полную непонятность переводов из Златоуста, которые, по его словам, "зело (очень) невразумительны не точию (не только) слышащим (т. е. слушателям), но и чтущим (т. е. читающим)... не точию от мирян, но и от священник иностранным языком (!!) тая Златоустого писания нарицахуся".
34. Церковнославянский язык был для русских языком чужим, он не имел корней в живой речи. Он поэтому был мало доступен, а для широких слоев населения и вовсе не понятен. Для того чтобы выучиться читать по-церковнославянски и хорошо понимать прочитанное, не говоря уже о письме, нужно было длительно учиться. Во второй половине XV в. посадская масса потянулась к просвещению, к образованности, к книге. Но церковнославянская книга была для нее закрыта.
35. Посад играл видную, хотя и не решающую роль в объединении русских земель, в образовании русского государства. Развитие городов в связи с развитием торговли усиливало, особенно в крупных городах, политическое оживление посада. Политическое оживление, естественно, связывалось с оживлением в умственной жизни. Развивалось сознание своих особых посадских интересов, критическое и оппозиционное отношение к окружающей жизни. Это умственное брожение проявлялось, как это и понятно для того времени, в форме религиозных сомнений и исканий и, особенно ярко, в образовании и деятельности различных религиозных сект.
36. Пропаганда сектантов, естественно, волновала широкие круги посада. Вопросы религии были очень важными вопросами в то время. К тому же сектанты не ограничивались отвлеченными богословскими рассуждениями, а смело и правильно нападали на "стяжательство" церкви, - не брезговавшей никакими средствами для увеличения своего экономического могущества, - на церковные власти, на их жадность, пьянство и разврат.
37. Оживление умственной жизни посада вызывало тягу к книге. Именно в книгах стремились найти разрешение всех волнующих вопросов. Но церковнославянская книга была малодоступна, а для широкого посадского люда и вовсе не понятна. Отсюда возникает в городской среде недовольство непонятностью книг.
38. Это недовольство носило в себе в зародыше возможность перевода церковнославянских книг на русский язык и широкого развития в связи с этим письменности на русском языке вообще. Это было бы большим событием в истории русского литературного языка. Подобное явление мы находим, например, в Литовско-русском княжестве. В Литовско-русском княжестве переводы религиозных книг на белорусский язык имеются уже в XV в., а в 1517-1519 гг. выходит печатный перевод библии на белорусский язык, сделанный Ф. Скориной. Для характеристики подобных переводов приведем небольшой отрывок из перевода евангелия, изданного печатным способом Василием Тяпинским (XVI в.), где рядом с белорусским текстом дан и церковнославянский. Прииде враг его и всея плевелы по- Пришел ворог его и всеял куколь по-среде пшеница и отиде. Егда же про- серед пшеницы и отышел. Гды пак вы-зябе трава и плод сотвори, тогда никла трава и овощ чинила тогды явишася и плевелиа. явился и куколь.
Язык религиозной литературы в Литовско-русском княжестве шел в XV-XVI вв. на быстрое сближение и слияние с государственным деловым языком. Любопытно, что новгородские сектанты конца XV и начала XVI в. пользовались книгами литовско-русского происхождения. В Москве поггытка несколько приблизить текст церковных книг к живой речи проявилась в одном переводческом предприятии начала XVI в.
39. В начале XVI в. в Москве была переведена с греческого языка, под руководством специально приглашенного ученого, афонского монаха Максима Грека, Толковая Псалтырь. Максим Грек, не знавший еще тогда церковнославянского языка, переводил с греческого на латинский, а приставленные к нему русские посольские переводчики Дмитрий Герасимов и Власий - с латинского на церковнославянский. Переводя с латинского языка на церковнославянский, наши переводчики в ряде случаев заменяли традиционные церковнославянские слова и формы русскими и близкими к русским. В этом, сознательно или бессознательно, проявлялось стремление приблизить язык псалтыри к живой речи, а следовательно, сделать его доступнее. Вот несколько примеров: вместо церковнославянских слов выну, векую, утробы, велий ставили всегда, чесо (т. е. чего) ради, почки, велик; церковнославянские формы прошедшего времени заменяли русскими с суф. -л- и вспомогательным глаголом: вместо видяше, течаше писали видhлъ еси, текъ еси; местоименные формы, вроде ми, ны, заменяли через мне, насъ и пр.
40. Но экономическое и политическое положение в России слагалось в отличие от Литовско-русского княжества не в пользу городского культурного движения. Решающим событием для его судьбы была жестокая расправа с ересью так называемых жидовствующих в начале XVI в. при Иване III. Ересь зародилась в Новгороде в семидесятых годах XV в., а затем получила широкое распространение и в Москве. Одним из политических лозунгов ереси было уничтожение монастырского землевладения, которое не соответствовало духу монашества, отрекающегося от мира. В Москве к ереси примкнул один из самых близких к Ивану III людей - посольский дьяк Иван Курицын и другие дьяки; в ересь была "совращена" даже невестка великого князя. Покровительствовал еретикам сам Иван III, который был не прочь присвоить монастырские земли, и некоторые приближенные к нему бояре, также надеявшиеся поживиться от церковных богатств.
41. Ивану III предстояло вступить в борьбу с церковью. Подлинной опорой для него в этой борьбе мог быть только посад. Боярство, среди которого были очень живы удельные настроения, было ненадежно, а дворянство, как особое военно-служилое сословие, только складывалось. Но посад, несмотря на оживление городов, был слаб; промышленность стояла в нем на низком уровне; общественные отношения были мало развиты, не было необходимой внутренней организации. А церковь с ее армией монахов и попов, с ее огромными богатствами и политическим авторитетом была могущественна. Церковь уже давно, в 1490 г., устами новгородского архиепископа Геннадия требовала расправиться с еретиками по способу "шпанского" короля Филиппа. После почти пятнадцатилетних колебаний Иван уступил. В 1504 г. главари ереси были сожжены, другим вырезали языки, третьих заточили. Эта расправа послужила примером и на будущее. Городское вольнодумство беспощадно подавлялось церковью и впредь. Вот почему жалобы на непонятность книг остались только жалобами, возможность перевода религиозных книг - только возможностью. К середине XVI в. представители церкви даже появление в книжном языке отдельных народных слов считали ересью. Перелома в развитии русского литературного языка еще не произошло. Господство церковнославянского языка закрепилось.
42. Отношение руководящих церковных деятелей к вопросу о непонятности книг прекрасно иллюстрируется позицией одного из ученых монахов XVI в., Зиновия Отенского. В половине XVI в. получила широкое распространение очередная ересь, ересь некого Феодосия Косого. Этой ересью "соблазнились" три рядовых монаха старорусского монастыря и, мучимые сомнениями, пришли побеседовать с Зиновием. Монахи стали умолять Зиновия: "бога ради не отрини от себе, не скрой пользы, рцы (скажи), како спастися". Удивленный Зиновий ответил им, что путь спасения ясно указан "в книгах". Однако монахи заметили, что "книги писаны закрыто" (т. е. непонятно). Зиновий возразил, что "открыто зило (очень) божественное евангелие и отеческие словеса" (т. е. писания "отцов" церкви вроде Иоанна Дамаскина, Иоанна Златоуста и др.); тогда монахи возразили, что, может быть, книги и понятны для просвещенных, образованных людей, "непросвещенным же зило закрыты". Зиновий и тут упорствовал, утверждая, вопреки истине, что "писание" понятно "всякому и не ученому сущу книгам".