КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ ИЛИ КАТЕГОРИЯ ТАКСИСА?
(О противопоставлении относительных и абсолютных времен болгарского индикатива)
На страницах журнала "Български език" ведется дискуссия по вопросам, связанным с интерпретацией значений глагольных времен болгарского индикатива. В статье Й Пенчева "Към вопроса на времената в съвременния български език", которой открылась эта дискуссия, предлагается новая модель болгарских времен в рамках так называемой "хронологической" теории [1], которая нашла свое первоначальное изложение в трудах Б. Гавранка, Т. Балана, Л. Андрейчина. Й. Пенчев вносит существенные поправки, затрагивающие фундаментальные понятия, используемые в этой теории. В частности, он по-новому трактует содержание категории относительных времен.
Й. Пенчев, как он сам об этом пишет, опирается на некоторые идеи Р.О. Якобсона, высказанные им в известной работе "Шифтеры, глагольные категории и русский глагол" [2]. В этой работе Р.О. Якобсон предложил различать, кроме известных грамматических категорий, выражаемых глагольными формами, еще одну, которую он назвал "таксисом" (taxis). Эта категория, объединяющая в качестве своих разновидностей такие глагольные формы, как относительные времена и деепричастия, противопоставляется категории времени, что находит свое отражение в следующих определениях. "Время, - пишет Р.О. Якобсон, - характеризует сообщенное событие со ссылкой на акт речи (§ 2.3 1). Таксис характеризует сообщенное событие со стороны его отношения к другому сообщенному событию без ссылки на акт речи" (§ 2.5) [3].
В рамках хронологической теории еще не создано строгой модели времен болгарского индикатива. Й. Пенчев полагает, что использование понятия таксиса позволит освободиться от непоследовательностей и неточностей, которыми обычно грешат работы авторов, стремящихся к чисто хронологической интерпретации значений глагольных времен. Так, по его мнению, становится очевидной ненужность использования при построении модели болгарских времен таких "стилистических", с его точки зрения, понятий, как "основная" и "побочная", или "второстепенная" линия повествования или "главное" и "второстепенное действие" и им подобных [4].
Именно понятие таксиса побудило Й. Пенчева также пересмотреть имеющее широкое распространение представление об относительных временах, которое получило наиболее отчетливое выражение в трудах Л. Андрейчина. Согласно этому представлению формами относительных времен грамматически выражается "двоякое отношение во времени" [5]: отношение сообщенного события к другому сообщенному событию и акту речи.
Й. Пенчев справедливо замечает, что такое представление является плодом неправомерного перенесения физических и логических представлений на область языковых отношений. Он убедительно показывает, что события, которые в физическом плане выступают как характеризующиеся двояким отношением во времени, грамматическими формами времени представляются как действия, характеризуемые только через отношение к одному событию, а именно к тому, которое составляет содержание высказывания, т.е. к сообщенному событию. Й. Пенчев пишет: "нет времен с двойной ориентацией, т.е. относительные времена не имеют грамматически выраженного отношения (отношения, выраженного с помощью форм глагола) к моменту речи" [6]. Поэтому он вслед за Р.О. Якобсоном считает необходимым выделить болгарские относительные времена в особую категорию, именуемую таксисом.
Однако возникают некоторые сомнения относительно целесообразности такого категориального противопоставления болгарских относительных и абсолютных времен на грамматическом уровне.
Во-первых, в самой работе Р.О. Якобсона есть высказывание, которое дает основание думать, что таксис скорее надо отнести к синтаксису, чем к грамматике: "Время, - пишет Р.О. Якобсон, - в зависимых таксисах само функционирует как таксис: оно указывает на временные отношения с главным сообщенным событием, а не с актом речи, как это имеет место в независимых таксисах" (§ 3.5 1) [7]. Правда, здесь речь идет о русских временах, которые не знают противопоставления относительных и абсолютных времен. Однако, если иметь в виду в болгарском языке не относительные времена, а абсолютные, то можно констатировать аналогичное положение, о чем скажем еще ниже.
Во-вторых, само содержание интересующих нас здесь грамматических категорий и прежде всего содержание категории времени, как оно обычно трактуется в трудах по грамматике и в частности в названных выше работах, не согласуется с некоторыми фактами, которые всем известны, но которые тем не менее почему-то в расчет не берутся. Мы имеем в виду следующее.
Ни в русском языке, который характеризуется трехчленной системой времен, ни в болгарском языке, в котором представлена многочленная система времен, совсем нет времен, которые бы выражали исключительно отношение сообщенного события к "моменту речи".
Это представляется общеочевидным и общепризнанным для русского языка, поскольку в нем нет двух рядов форм, как в болгарском, и поскольку формами каждого из трех времен можно обозначить как действие, время протекания которого определяется относительно "момента речи", так и действие, время протекания которого определяется относительно другого сообщенного действия. Таким образом, указание на "момент речи" не может рассматриваться в качестве постоянного обязательного характеристического элемента в грамматическом значении русских глагольных времен, на что еще в свое время указывал Е. Курилович [8].
Как же обстоит дело с абсолютными временами в болгарском языке?
Й. Пенчев убедительно показал, что в болгарском языке в качестве признака, разграничивающего относительные и абсолютные времена, используется не то, двояким или простым отношением во времени характеризуется действие, а то, какое именно событие (акт речи или сообщенное событие) выбирается в качестве непосредственной системы отсчета времени. Однако его дальнейшие рассуждения вызывают несогласие. Из верного положения о том, что относительные времена грамматически не выражают отношения к "моменту речи", Й. Пенчев делает далеко несамоочевидный вывод о том, что именно отношение к "моменту речи" может рассматриваться в качестве признака, лежащего в основе противопоставления этих групп времен. Он пишет: "Между глагольными формами имеется различие: одни выражают отношение к моменту речи (имеются в виду абсолютные времена - И.Б.), другие - не выражают (имеются в виду относительные времена - И.Б.)" [9].
О характере этой оппозиции Й. Пенчев ничего больше не говорит. С нашей точки зрения, можно утверждать, что интересующие нас здесь группы болгарских времен находятся в отношении, которым характеризуются члены привативной оппозиции, однако в качестве отмеченного члена в этой оппозиции выступают не абсолютные времена, как это получается у Й. Пенчева, а относительные. В качестве же признака, лежащего в основе этого противопоставления, следует назвать не отношение к "моменту речи" (абсолютный момент), как это полагает Й. Пенчев, а отношение во времени совершения сообщенного действия (относительный момент). Обратим внимание на следующие факты.
Формы относительных времен в отношении выражения момента отсчета характеризуются однозначностью. Ими никогда не обозначаются действия, время которых в физическом плане определяется относительно "момента речи", но они всегда используются для обозначения действий, время которых в физическом плане определяется относительно других действий сообщения. В тексте это находит себе выражение в характерном явлении, именуемом в болгарской лингвистике "симбиозом" форм времени [10]: в неэллиптическом высказывании формы относительных времен всегда употребляются в сочетании с формами абсолютных времен. Так, исследователи постоянно отмечают симбиоз форм перфекта с формами настоящего времени, форм имперфекта, плюсквамперфекта и "будущего в прошедшем" с формами аориста. Сказанное убеждает в том, что именно указание на относительный момент, а не неуказание на абсолютный момент, положительно характеризует относительные времена и должно быть включено в качестве неотъемлемого элемента в инвариантное значение форм этих времен.
Напротив, для форм абсолютных времен характерна многозначность. Когда Й. Пенчев определяет их как формы, выражающие отношение к "моменту речи", он прав лишь с весьма существенными оговорками. Действительно, для обозначения действий, характеризующихся в физическом плане непосредственной соотнесенностью по времени с актом речи, в болгарском языке могут быть употреблены только формы абсолютных времен, но при этом надо иметь в вижу следующее. Такое значение абсолютные времена принимают только в определенных контекстах, а именно тогда, когда они употребляются совместно с формами относительных времен. Но в отличие от форм относительных времен они могут употребляться и самостоятельно. В таком случае они могут использоваться и для обозначения действий, время которых в физическом плане лишь косвенно соотносится с моментом речи.
Рассматривая возможность отнесения относительных времен к каткгории таксиса, Й. Пенчев ссылается на возможность замены деепричастий формами относительных времен. Обратим, однако, внимание на то, что формы относительных времен сами могут заменяться формами абсолютных времен. Так, например, любой болгарский текст, в котором употребляются наряду с формами аориста такие описательные времена, как имперфект, плюсквамперфект и "будущее в прошедшем", может быть без ущерба для понимания переписан так, что в нем будут употребляться только формы аориста. Таким образом, формами аориста могут передаваться любые действия, обозначенные формами любого из названных выше относительных времен. Наконец, формы абсолютных времен могут употребляться при описании нейтральных ситуаций, для которых отношение действий к "моменту речи" оказывается не существенным (вспомните, например, так называемое "настоящее вневременное").