ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ РУССКОГО АРГО
Вступление
"Отличительнейшая черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться", - писал А.С. Пушкин. Образность, характерная для арго, это образность преимущественно из сферы "юмора висельников" [1], которая в последнее время привлекает к себе все более пристальное внимание по ряду причин... (Бондалетов, 1966; Скворцов, 1980).
Арго понимается, в данном случае, как разновидность русской речи, существующая на базе русского языка, обслуживающая различные коллективы асоциального, так называемого преступного элемента: спекулянтов, воров, хулиганов (к преступникам в СССР относят и гомосексуалистов, этим и обусловлена оговорка так называемого) [2]. Рассмотрение в настоящее время русского арго как профессионального языка преступников не отвечает социальной ситуации, хотя и противоречит социальным задачам соответствующих органов [3].
1. Лексикография
Арготическая лексика отсутствует в словарях русского языка, либо включается в них с соответствующими пометами (речь идет о словарях, издаваемых в СССР для широкой читательской аудитории). Об этом хотелось бы сказать несколько подробнее.
Крупнейшим изданием словарей арго является вышедшее в Нью-Йорке четырехтомное издание, подготовленное В. Козловским. Кроме этого собрания появилось еще несколько словарей во Франкфурте-на-Майне, Мюнхене и в Нью-Йорке (Собрание русских воровских словарей ... Козловского, 1983; Б. Бен-Яков, 1980; А. Скачинский, 1982; Козловский, 1986). В Советском Союзе в 1978 и в 1987 гг. издавались словари (помимо собранных в 4-х томах), предназначенные для служебного пользования. В отличие от зарубежных изданий они не содержат иллюстративного материала и представляют по существу списки слов и выражений, расположенных в более или менее алфавитном порядке. В этих списках-словарях встречается большое количество опечаток и некорректных толкований значений (в ряде случаев значение арготизма толкуется посредством арготизма без соответствующих примечаний).
Вместе с тем они содержат значительный лексический корпус, отсутствующий в зарубежных изданиях и отражающий новообразования последних лет. Думается, сейчас вполне реальным является издание большого словаря арго, учитывающего вековую лексикографическую практику. О научной значимости такой работы говорить не приходится.
2. "Блатная музыка" и просторечие
Отмечаемый исследователями процесс активизации арготической лексики, расширения сферы ее употребления привел к тому, что в современной русскоязычной художественной литературе они встречаются практически без каких-либо помет и примечаний (Астафьев, 1989). Это наглядно свидетельствует о широком проникновении арготизмов в просторечие, которое пропитано "блатной музыкой", т.е. арготизмами. Центробежная политика "исправления" преступников и "преступников" приводила к тому, что "бывшие", т.е. имевшие судимость ("зэки", "тюремщики"), оказывались среди гражданского населения под фиктивным наблюдением соответствующих органов.
Масштабы же "колонизации", ставшие известными после появления произведений А. Солженицына, В. Максимова, В. Шаламова и мн. других, проливают свет на социальные причины активизации арготизмов: "Без этих блатных словечек не остался ни один человек мужского или женского пола, заключенный или вольный, - побывавший на Колыме..." (Шаламов, 1982, 221-222).
Расширение сферы употребления арготизмов связано и с тем, что стилистически они не отличаются от просторечных слов и выражений [4] с их своеобразной экспрессивностью. Разграничить арготизм и просторечное слово не всегда представляется возможным (Бен-Яков, 1980, 13).
На уровне отдельных единиц в качестве критериев разграничения просторечной и арготической лексики могут быть использованы семантический и валентностный критерии. Например: Что раскрыл амбразуру? Вафли по воздуху не летают! Высказывание содержит известные словоформы, и все же смысл высказывания неясен вследствие наличия у известных словоформ неизвестных значений. В данном случае амбразура употребляется в значении "рот", вафля обозначает "мужской половой орган при оральном сношении". Неясность выражения представляет отличительную особенность арготизмов, представляющих собой устойчивые сочетания. Валентностные характеристики словоформ, под которыми, вслед за А.Ф. Лосевым, понимается сочетаемость, т.е. способность "отдельного знака вступать в связь с другими знаками", как нельзя убедительнее подтверждает аксиому: "Языковая валентность всегда есть бесконечная стихийная интерпретативно-смысловая валентность" (Лосев, 1982, 125, 134).
В вышеприведенных примерах необычная, непривычная сочетаемость обычных, привычных словоформ маркирует арготизм в отличие от просторечного выражения: "Вся лингвистическая "блатность" сказывается не только в отдельных словах, которым присвоено своеобразное значение, но тоже в особенных, необыкновенных сочетаниях слов с присвоенными им своеобразными ассоциациями" (Бодуэн де Куртенэ, 1908, XIX).
3. Социальные и лингвистические причины непонятности жаргонизмов
Такая сочетаемость порождена спецификой коммуникативных интенций носителей арго, из которых наиболее существенным является, по-видимому, выражение негативного отношения к не-блатным (как следствие бинарного деления окружающего мира на "своих" и "не-своих") и подчеркивание собственной исключительности (последнее сближает арго и молодежный жаргон, сленг) [5]. Производными этих интенций является экспрессивность, эмоциональность, создаваемые за счет разрушения старых и установления новых синтагматических связей, что производит эффект окказиональности, образности и, одновременно, непонятности для не владеющих арго.
3.1. Локальная ассоциативность
Эта непонятность вызывается целым рядом причин. Среди них следует назвать различия базовых знаний, различие пресуппозиций, которые вызывают нарушение процесса коммуникации и в литературном языке. Еще одной причиной, и по-видимому, наиболее существенной, является создание новых слов и их значений преимущественно семантическим (лексико-семантическим) способом со всеми его достоинствами и недостатками. Возникающие таким способом новые слова и значения легко утрачивают основанную на ассоциациях связь с мотивирующими словами, если эта связь не поддерживается социальными ситуациями. Ср. например названия сотрудников милиции: лягавый, мусор. Они представляют собой вторичные номинации, базирующиеся на ассоциациях с животным, грязью, отбросами. Ассоциации подобного рода типичны при образовании бранных слов.
3.2. Вариативность и стандартизация
Непонятности в ряде случаев способствует и вариативность на фонетическом, словообразовательном и морфологическом уровнях. Ср.: башки / башли / башни, фикс(а), фарц(а), кодло(а), вафлер / вафлист, кореш / корефан, легавый / лягавый / люгавый и др. Что же касается синтаксиса, то его отличительной особенностью является стремление к стандартизации. Ср.: "Если мы в нашей речи в качестве элементарной, дальше неделимой синтаксическоф части предложения имеем по большей части слово, то воровская речь такой единицей имеет в громадном большинстве случаев идиоматическое выражение (associations fixes) - готовый штамп из нескольких слов..." (Лихачев, 1935, 83-84).
Стандартизация, употребление устойчивых сочетаний есть одна из предпосылок создания новых значений и слов лексико-семантическим способом. Один из компонентов такого сочетания сохраняет общепринятое, общеизвестное значение, а другой - арготическое, причем синтаксическая модель соответствует общеязыковой, точнее: выражения эти строятся по общеязыковым моделям. Ср.: посадить на иглу - посадить на пику / на кол; сделать розочку - сделать операцию; тянуть на кого-либо - тянуть на себя одеяло [6].
"Игла" обозначает "медицинский шприц", а все сочетание в целом употребляется в значении "ввести кому-либо наркотик при помощи шприца". "Розочка" употребляется как в значении "полуразбитая бутылка", так и "рана, нанесенная такой бутылкой", а все сочетание в целом имеет значение "нанести рваную рану куском бутылки". "Тянуть на кого-либо" имеет значение "предъявлять претензии кому-либо, обвинять кого-либо в чем-либо" и является, очевидно, профессиональным заимствованием.
3.3. Заимствования
Исследователями постоянно подчеркивался значительный процент заимствований в арготической лексике (Бодуэн де Куртенэ, 1908, XIII; Лихачев, 1935; Общее языкознание, 1970, 489; Тимрот, 1983, 136-141), что, безусловно, также является одной из причин непонятности для не владеющих арго [7]. Этот аспект арготической лексики на примере русского языка рассматривался в ряде работ (Язык и литература, 1931; Бондалетов, 1965; Тимрот, 1983). Думается, что высказывание "Условные языки и жаргоны охотно прибегают к иноязычным заимствованиям. Усвоению иноязычных заимствований отчасти способствовал подвижный образ жизни некоторых социальных групп - ремесленников, торговцев, уголовных элементов и др. Однако главная причина заключается в том, что иноязычное слово является хорошим способом маскировки" (Общее языкознание, 1970, 489) меняют местами причину и следствие и совершают ошибку, о которой предупреждал еще в 30-е годы Д.С. Лихачев (Лихачев, 1935, 51-52). Еще раньше о причинах заимствований писал И.А. Бодуэн де Куртенэ: "Благодаря разношерстному племенному составу Российского государства к русской "блатной музыке" приобщаются тоже всякого рода "инородцы" и "иноязычные", и они, само собой разумеется, накладывают свою печать на этот своеобразный продукт языкового творчества..." (Бодуэн де Куртенэ, XIII).
Вместе с тем совершенно справедливо отмечается значительный процент заимствований из диалектов (Общее языкознание, 1970, 488), что также приводит к непонятности многих выражений [8].