А.Ю. Мусорин
Вопрос, вынесенный в заглавие данной статьи, не нов; над ним работали такие отечественные и зарубежные лингвисты, как Л.Э. Калынь [1], Г.А. Климов [2], Р. Леч [3], Д.И. Эдельман [4], Б. Казаку [5], К. Хегер [6], Дж.А. Грирсон [7] и многие другие. Вместе с тем, проблема эта по-прежнему далека от разрешения. В лингвистике по-прежнему отсутствует общепринятое определение понятия "отдельный язык", что на практике приводит к появлению таких наименований-монстров, как "сави язык/диалект", "курдари язык/диалект", "земиаки язык/диа-лект" [8]; к возникновению такого странного термина, как "формы романской речи", применительно к арумынскому, истрорумынскому и мегленитскому.
При попытке определить понятие "отдельный язык" мы сталкиваемся с тремя различными ситуациями. Первая ситуация связана с оппозицией "язык - диалект" в синхронном аспекте. В рамках этой ситуации возникают вопросы типа: каков статус упомянутых выше сави, курдари и земиаки, почему белорусский - это самостоятельный язык, а поморский - всего лишь диалект русского и др.
Вторая ситуация связана с оппозицией "язык - диалект" в диахронном аспекте. В рамках этой ситуации возникают вопросы типа: до какого момента мы можем говорить об украинских, белорусских и великорусских диалектах древнерусского языка, а с какого момента - о трех отдельных восточнославянских языках; с какого момента поздние латинские диалекты Италии перерастают в собственно итальянский язык и др.
Третья ситуация связана с функционированием в рамках одного социума двух близкородственных, но различных литературных языков. В рамках такой ситуации возможны две подситуации. В первой подситуации мы имеем дело с двумя литературными языками, опирающимися на две различные группы говоров в рамках одного этнического образования. Примером тому могут служить букмол (bokmal) и нюноршк (nynorsk) в современной Норвегии. Во второй подситуации мы сталкиваемся с сосуществованием в рамках одного этнического коллектива двух литературных языков без опоры на различные группы говоров или иные различающиеся между собой формы народной речи. Примером тому может служить языковая ситуация в Допетровской Руси, породившая в отечественной славистике проблему соотношения церковнославянского и древнерусского литературных языков. Одни исследователи, как, например, Л.Г. Панин, рассматривают церковнославянский "как функциональный вариант единого древнерусского литературного языка" [9]; другие, как Н.И. Толстой, видят в церковнославянском самостоятельный язык, выполнявший в православном восточноевропейском регионе примерно те же функции, что и латынь в Средние Века в Западной Европе [10].
Критерии выделения самостоятельного языка для каждой из обозначенных здесь ситуаций должны быть разделены. Рассмотрим их применительно к первой ситуации. Здесь в качестве первого критерия вслед за Д.И. Эдельман мы предлагаем "наличие или отсутствие взаимопонимания между носителями форм речи, представляющих различные локальные единицы" [11], однако мы считаем необходимым указать на некоторую ограниченность в действии этого критерия: если отсутствие взаимопонимания действительно может свидетельствовать о том, что перед нами различные языки, то наличие такого взаимопонимания ни в коей мере не свидетельствует, что перед нами всего лишь диалекты одного языка. В самом деле, носители большинства тюркских языков вполне способны на бытовом уровне понимать друг друга без переводчика, однако никому не придет в голову рассматривать, скажем, шорский и татарский как диалекты единого тюркского языка. Кроме того, данный критерий применим, по преимуществу, к бесписьменным языкам. Что же касается языков с устойчивой письменно-литературной традицией, то для них гораздо более значим другой критерий: использование носителями различных идиом одной или различных литературно-письменных форм. Так, например, различные диалекты китайского не приобретают статуса самостоятельных языков, несмотря на то, что взаимопонимание между их носителями совершенно невозможно. Приобретению ими статуса самостоятельных языков препятствует, с одной стороны, наличие единого общекитайского литературно-письменного языка (в прошлом - вэньянь, сейчас - путунхуа), с другой стороны - отсутствие в местах распространения тех или иных диалектов локальных письменно-литературных норм. Здесь в качестве примера интересно привести дунганский (хуэйский) язык. Будучи первоначально одним из северокитайских диалектов, дунганский сумел сформировать свою собственную литературно-письменную традицию, отличную от общекитайской, и стать отдельным языком. Это было обусловлено тем, что дунгане, в отличие от собственно китайцев, были мусульманами и пользовались в течение многих веков не китайской иероглифической, но арабской графикой. Аналогичные отношения складываются между чешским и словацким: взаимопонимание между их носителями, по крайней мере на бытовом уровне, особых трудностей не представляет, но, поскольку чехи и словаки ориентируются на различный письменно-литературный стандарт, чешский и словацкий имеют статус самостоятельных языков.
Еще одним важным критерием определения статуса идиом относительно друг друга является наличие/отсутствие традиций перевода с одной идиомы на другую. Наличие устойчивой переводческой традиции свидетельствует, как правило, о том, что перед нами два самостоятельных языка: с диалекта на литературный язык, равно как и с литературного языка на диалект, как правило, не переводят. Не переводят обычно и с одного диалекта на другой. Создание переводов с одной идиомы на другую, в тех случаях, когда взаимопонимание между носителями идиом не слишком затруднено, является, кроме всего прочего, еще и демонстрацией собственной инаковости, отдельности. По этой причине стремление повысить статус своей родной идиомы, добиться ее признания в качестве самостоятельного языка нередко приводит к появлению переводов там, где в этом нет никакой практической необходимости. Здесь в качестве примера интересно рассмотреть языковую ситуацию в Югославии 70-х - 80-х годов XX века. Так, унитаристы, сторонники сохранения сербскохорватского языка и стирания языковых различий между сербами и хорватами, резко выступали против практики перевода с сербского варианта языка на хорватский. Хорватские же националисты, напротив, активно переводили произведения сербских писателей и поэтов, несмотря на то, что перевод часто заключался в замене одного слова или даже одного звука в целом предложении! Вот образцы таких "переводов" сербского поэта Й. Змая на хорватский:
Да ме метне ко за краља
Место хлеба све переца
Данас си нам срећан био
Da me metne tko za kralja
Mjesto kruha - sve pereca
Danas si nam sretan bio [12]
Четвертым критерием выделения самостоятельного языка является языковое самосознание его носителей. "Языковое самосознание - это представление говорящих о том, на каком языке они говорят" [13]. "Если коллектив говорящих считает родную речь отдельным языком, отличным от языков всех соседей, значит то, на чем данный коллектив говорит, - это отдельный самостоятельный язык" [14].
Иногда языковое самосознание может находить свое отражение в тех или иных законодательных актах. Здесь, опятьтаки, показателен югославский опыт. Так, если до 1990-го года в хорватской конституции государственным языком был назван хорватскосербский, то с 1990-го года - хорватский. В Сербии, согласно конституции, сербскохорватский язык был государственным до 1992-го года; в 1992-м году "вместо наименования 'сербскохорватский язык' официально провозглашен сербский язык и кириллический алфавит" [15].
Иногда изменение статуса идиомы связано с изменением статуса этнической группы, использующей данную идиому в качестве средства общения. Так, например, сойоты - небольшой тюркский народ, проживающий на территории Бурятии, до 1993 г. считались субэтносом тувинцев, а их язык, соответственно, диалектом тувинского. В 1993 г. сойоты были признаны отдельным народом, а их диалект - самостоятельным языком [16].
Пятым критерием самостоятельности языка является наличие лингвонима - названия данной идиомы, употребляемого ее носителями и отличного от всех наименований, применяемых данным языковым коллективом по отношению к языкам соседей. Автору этих строк не известен ни один случай, когда бы некоторый языковой коллектив, осознающий свой язык как нечто самостоятельное и отдельное, пользовался бы для его обозначения тем же названием, что и для языка соседнего народа. Данный критерий тесно связан с четвертым, поскольку наличие лингвонима является одним из внешних проявлений языкового самосознания. Наличие отдельного лингвонима, как критерий, особенно важно в тех случаях, когда идиома уже вышла из употребления, и мы не можем поинтересоваться у ее носителей, осознают ли они ее как отдельный язык или нет.
Таковы критерии выделения самостоятельного языка применительно к первой - синхронической ситуации. Теперь рассмотрим ситуацию, связанную с оппозицией "язык - диалект" в диахронном аспекте. Эта ситуация представляется нам наиболее простой: с того момента, как носители территориальных диалектов некоего языка начинают осознавать свои диалекты в качестве самостоятельных языков, пользоваться для их обозначения новыми лингвонимами и формировать новый литературно-письменный стандарт, мы можем говорить о том, что язык-предок полностью прекратил свое существование, уступив место новым языкам, появившимся в результате его распада. Наиболее чистым случаем такой ситуации является история преобразования территориальных разновидностей поздней латыни в самостоятельные романские языки: ни один из новых романских языков не сохранил наименования языка-предка, ни один из них не претендовал на то, чтобы рассматриваться в качестве более прямого и непосредственного продолжения латыни, чем другие романские языки. Несколько иначе обстоит дело с древнерусским и современным и восточнославянскими языками. Наиболее крупный из них, собственно русский, сохраняет лингвоним языка-предка. Это создает иллюзию того, что современный русский является непосредственным продолжением языка Киевской Руси, а то время как белорусский и украинский представляют собой своего рода побочные отпочкования, что, конечно же, совершенно не соответствует действительности: литературный стандарт современного русского языка, впрочем, и двух других восточнославянских языков не является продуктом исторического развития литературных письменных традиций Древней Руси, а территория распространения древнерусского языка примерно в равных долях распределена между современными Россией, Белоруссией и Украиной.