Процесс порождения речи происходит, по всей вероятности, путем последовательной перекодировки фонем в морфемы, морфем в слова и слов в предложения. На каких-то из этих уровней перекодировка осуществляется не в долговременной, а в оперативной<247> памяти человека, объем которой ограничен и равен 7 ± 2 символов сообщения. Следовательно, максимальное соотношение количества единиц низшего уровня языка, содержащееся в одной единице более высокого уровня, при условии, что переход от низшего уровня к высшему осуществляется в оперативной памяти, не может превысить 9 : 1 [51, 17].
Емкость оперативной памяти накладывает ограничения не толь ко на глубину, но и на длину слов. В результате ряда лингвопсихологических опытов было обнаружено, что при увеличении длины слов сверх семи слогов наблюдается ухудшение восприятия сообщения. По этой причине с увеличением длины слов резко уменьшается вероятность их появления в текстах. Этот предел восприятия длины слов найден в опытах с изолированными словами. Контекст в известной степени облегчает восприятие. Верхний предел восприятия слов в контексте составляет примерно 10 слогов.
Если учитывать благоприятствующую роль контекста — внутрисловного и межсловного — при опознании слов, следует ожидать, что превышение критической длины слов в 9 слогов, определяемое объемом оперативной памяти, в значительной степени затрудняет их восприятие. Данные лингвопсихологических опытов определенно указывают на то, что объем восприятия длины и глубины слов равен объему оперативной памяти человека. И в тех стилях естественных языков, которые ориентированы на устную форму общения, максимальная длина слов не может превышать 9 слогов, а их максимальная глубина — 9 морфем [51, 18—19].
Глубина слов и их длина являются взаимозависимыми величинами. Длина корневых морфем обычно равна одному слогу или превышает размеры одного слога, а длина аффиксальных морфем чаще всего соответствует одному слогу.
Исследования, производимые на материале различных языков, показывают, что максимальные длины слов в разных языках расположены в пределах, четко очерченных рамками объема оперативной памяти — 7 ± 2 символов — от 5 до 9 слогов [51, 21].
VII. Тенденция к изменению фонетического облика слова при утрате им лексического значения.
Наиболее наглядное выражение эта тенденция получает в процессе превращения знаменательного слова в суффикс. Так, например, в чувашском языке существует творительный падеж, характеризующийся суффиксом -па, -пе, ср. чув. карандашпа 'карандашом', вăйпе 'силой'. Это окончание развилось из послелога палан, пелен 'c', ср. тат. bqlдn. Суффикс латива -ва -ве в венгерском языке, например, vбros-bб 'в город', erdц-be 'в лес' был первоначально формой латива от существительного bйl 'внутренность', которая звучала как bйle. Когда эта форма превратилась в суффикс, ее фонетический облик подвергся разрушению.<248>
В английской разговорной речи вспомогательный глагол have в формах перфекта, утратив свое лексическое значение, фактически редуцировался до звука 'v, а форма had — до звука 'd, например, I'vwritten 'Я написал', he'dwritten 'он написал' и т. д.
Карельский суффикс комитатива -ke, например, velle?ke 'с братом' возник из послелога kerdalla 'вместе'. Суффикс винительного определенного падежа -ra в современном персидском языке развился из послелога radiy.
Показатель прошедшего времени -ś- в ненецком языке ilena-s 'ты жил', ile-j 'он жил' и т. д., по-видимому, представляет выветрившуюся форму 3-го л. ед. ч. прош. врем. глаг. быть. В нганасанском диалекте ненецкого языка эта форма звучит как iљua 'он был'.
Приметой будущего времени в современном новогреческом языке является частица ?Ј, восходящая исторически к глаголу ?lw 'хотеть, желать'.
Все эти и им подобные явления вызываются двумя причинами: 1) утратой первоначального лексического значения и 2) общей тенденцией различных языков мира к созданию возможно кратких форм падежных суффиксов. Насколько можно видеть, эта тенденция очень тесно связана с тенденцией к сокращению длины слов.
Если группа слов утрачивает первоначальное значение, то она также может подвергнуться сокращению. Так, например, латинское выражение quomodo 'каким образом' в румынском языке дало cum, во французском языке comme, в провансальском com, в испанском и португальском como со значением 'как'. Выражение inKraft 'в силу' сократилось в немецком языке в kraft, anStatt 'на месте' сократилось в statt 'вместо' . Вульгарно-латинское incaza 'в дом' дало во французском chez 'к'.20 Ослабление значения слова десять в русских числительных от одиннадцати до девятнадцати привело к сокращению составного элемента этих числительных десять в дцать, например, один-на-дцать, две-на-дцать и т. д.
Фонетический облик слова меняется в часто употребляемых словах в связи с изменением их первоначального значения. Ярким примером может служить нефонетическое отпадение конечного г в русском слове спасибо, восходящее к словосочетанию спаси бог. Частое употребление этого слова и связанное с ним изменение значения спаси бог>благодарю — привело к разрушению его первоначального фонетического облика. По тем же причинам сократилось испанское выражение Vuestramerced 'Ваша милость' в Usted. Примеров подобного рода сокращений можно было бы привести достаточное количество.<249>
VIII. Тенденция к созданию языков простой морфологической структуры.
В языках мира обнаруживается определенная тенденция к созданию языкового типа, характеризующегося наиболее простым способом соединения морфем. Любопытно то, что в языках мира абсолютно преобладающее большинство составляют языки агглютинативного типа. Языки, имеющие внутреннюю флексию, встречаются сравнительно редко.
Этот факт имеет свои определенные причины. В агглютинирующих языках морфемы, как правило, обозначены, границы их в слове определены. Это создает четкий внутрисловный контекст, позволяющий идентифицировать морфемы в самых длинных последовательностях [51, 24]. На это преимущество агглютинативных языков указывал в свое время И. Н. Бодуэн де Куртенэ, который писал по этому поводу следующее: «Языки, в которых все внимание по части морфологических экспонентов сосредоточивается на следующих после главной морфемы (корня) аффиксах (языки урало-алтайские, угро-финские и т. п.), являются более трезвыми и требуют гораздо меньшей траты психической энергии, нежели языки, в которых морфологическими экспонентами являются и прибавки в начале слова, и прибавки в конце слова, и психофонетические альтернации внутри слова» [5, 185].
В предыдущем разделе рассматривались тенденции, направленные на приспособление языкового механизма к физиологическим особенностям человеческого организма. Среди внутренних факторов языковых изменений можно выделить определенную группу тенденций, направленных на улучшение системы механических средств языка, на освобождение этой системы от ненужного балласта, на придание средствам языка большей выразительности, экспрессивности и т. п.
Тенденции к устранению избыточности средств выражения (Ьbercharakterisiеrung).
В различных языках нередко можно встретить случаи избыточности средств выражения какого-либо грамматического значения. Так, например, в русском я пиш-у отношение действия к лицу, совершающему действие, фактически выражено двумя способами — личным местоимением и специальным личным окончанием 1-го л. ед. ч. Известно, что многие языки мира (японский, китайский, монгольский, маньчжурский, аварский, лезгинский, бирманский, индонезийский и т. д.) обходятся без личных окончаний. Есть язы<250>ки, которые некогда их имели, но позднее утратили, например, норвежский и африкаанс.
В древний период в английском языке не было категории временной отнесенности (перфекта) и, следовательно, особых перфектных форм. В них не было надобности, так как в языке этого периода существовала система видов (несовершенного и совершенного). Формы совершенного вида образовывались от форм несовершенного вида путем присоединения различных префиксов. Наиболее распространенным префиксом был Ze-21. Поскольку перфект обозначал действие уже законченное, совершенное, то в древне-английском языке префикс Zе- мог участвовать в образовании перфектных форм. Вначале были возможны формы типа ichabbeZewriten 'я написал' от writan 'писать'. Функция префикса, Zе-в данном случае была совершенно лишней, так как перфект и без того выражал совершенное действие. По этой причине он со временем перестал употребляться. В современном английском языке в составе форм перфекта уже нет причастий с префиксом Ze-.
Одной из отличительных особенностей кабардино-черкесского и адыгейского языков является обилие различных глагольных приставок, способных выражать самые разнообразные нюансы различных локальных отношений. Эта особенность связана почти с полным отсутствием в этих языках местных падежей, поскольку глагольные приставки способны выражать их значение, ср. например, в кабардинском: Ар къалэм къэкIуащ 'Он в город приехал'; Фатимат институтым не-кIуащ 'Фатимат в институт поехала'; Тхылъыр стIолым те-лъщ 'Книга на столе лежит' и т. д. Формы слов къалэм, 'город', институтым 'институт' и стIолым 'стол' лишены каких-либо суффиксов местных падежей.
После числительных в тюркских языках имя существительное употребляется в единственном числе, например, тат. биш ат 'пять лошадей', поскольку числительное само выражает множественность.
В некоторых угро-финских языках отрицание глагольного действия осуществляется путем аналитического сочетания форм особого отрицательного глагола с основой главного глагола, ср. мар. ом луд 'я не читаю', от луд 'ты не читаешь', оклуд 'он не читает' и т. д. Основа главного глагола при этом не подвергается никаким изменениям, поскольку отношение отрицаемого действия к его субъекту уже в достаточной степени выражено формами отрицательного глагола.