Система многообразных способов (лексических, фразеологических, грамматических) вербального представления концепта "Выражение" (внешнее проявление психического) - одного из базовых в концептосфере внутреннего мира человека и, следовательно, важного аспекта исследования языкового образа человека, в общих чертах представлена в функционально-когнитивном словаре В.И. Убийко [Убийко, 1998].
3. Внутренний человек как микрокосм - ряды образов. Обратимся к исследованиям, направленным на расшифровку метафоры, при помощи которой, как известно, "мы понимаем абстрактные понятия, представляющие систему внутреннего мира человека, и можем рассуждать о них" [Пименова, 1999, с.24]. В зависимости от того, чтó положено в качестве интегрирующего компонента в основу семантического анализа образных выражений - представление: 1) о каком-либо конкретном, чувственно воспринимаемом предмете, служащем ассоциативно-образным основанием метафорического обозначения; 2) о некоем метафорически переосмысленном качественном признаке объекта физического мира, - определяют тип модели лингвистической интерпретации. В первом случае она представляет внутренний мир человека в виде аналога физической реальности – своего рода микрокосмом, включающим все, что есть в живой и неживой природе:
· основные стихии мира: воздушная (ветер, ураган), огненная (пожар, огонь), водная (жидкость), ср.: порыв любви, в пылу страсти, вспыхнуть от обиды, прилив чувств и т.п.;
· болезнь, ср.: душевные муки, сердце ноет;
· животное, растение, ср.: воспарить душой, совесть гложет, расцветающая любовь;
· свет / солнце – тьма / ночь / мрак, ср.: луч надежды, мрачные мысли;
· человек, ср.: сердце заговорило, воспитание чувств;
· текст, знак, ср.: написанное на лице удивление, прочитать в глазах радость;
· пища, питье, ср.: горький стыд, сладкие воспоминания.
Подобные образные ряды представляют большой интерес: они наглядны, достаточно конкретны и действительно позволяют представить воплощенный в языке картинно-образный облик внутреннего мира человека. Однако их составление связано с определенными трудностями: далеко не во всех случаях удается точно идентифицировать явление физической реальности, "по образу и подобию" которого изображен тот или иной компонент психики. Если, скажем, в метафорических сочетаниях сердце подсказывает, игра воображения очевиден антропоморфизм, то в метафорах молод душой, совесть проснулась осознается более широкий спектр "-морфности", ибо физиологические признаки 'возраст', 'сон', приписываемые явлениям внутреннего мира, свойственны любому живому существу. В подобных случаях выручает 2-я модель описания образной лексики: она лишь намекает на области физического мира, втянутые в процесс метафоризации, указывая не на предметы и явления, а на их характерные признаки и свойства, положенные в основу универсальной или национально-специфической образной репрезентации психики. Так, воображение, моделируемое "по образу и подобию" живого существа, в английской ЯКМ может наделяться такими свойствами, как 'витальность', 'болезнь', 'сила', 'слабость' и 'бодрость'. Ограничения, накладываемые на сочетаемость лексемы "воображение" в русском языке, показывают, что в нем данному концепту присущи 'сила', 'болезнь', 'витальность' (ср.: сила воображения, больное воображение, живое воображение), а 'бодрость' и 'слабость' ему чужды (*бодрое воображение, *слабость воображения) [Пименова,1999].
Представить все многообразие образной репрезентации психики в виде исчерпывающего списка (предметов и их признаков) – задача трудно выполнимая. Диапазон этих образов широк настолько же, насколько сложна и многолика физическая реальность – источник интерпретаций "внутренней вселенной". Возможным выходом из этого положения нам кажется поиск так называемых архетипических образов (см.: [Уилрайт, 1990]). Однако на пути исследователя при расшифровке метафоры неизбежно вырастает и другая проблема, очевидная прежде всего для тех, кто пытается использовать результаты реконструкции ЯКМ в лексикографии: трудно, а то и практически невозможно связать воедино известные в литературе концептуальные метафоры эмоций типа "любовь – путешествие", "радость – легкая жидкость", "страх – спрут", т.к. мотивирующие их образы "относятся к чересчур различным областям природы и деятельности человека" [Апресян, 1993, с.33]. Эта трудность преодолевается в том случае, если расшифровку метафоры осуществляют, исходя из приписываемого наивной антропологии принципа единства человека "внешнего" (тела) и человека "внутреннего" (души). Известный тезис А.А. Потебни о том, что язык является вполне убедительным доказательством общечеловеческой наклонности " находить общее между впечатлениями различных чувств" [Потебня, 1999, с.95], развивается современными исследователями. Стало очевидным, что "телесная метафора души" [Апресян, 1993, с.33] является продуктивной моделью в русском языке и обладает при этом значительной объяснительной силой. Предложенные для эмоций аналоги (страх – холод, жалость – физическая боль, страсть – жар и т.д.) позволяют интерпретировать значение целого круга выражений типа трястись от страха, до боли жалко, кипеть от ярости. Несмотря на то, что языковая концептуализация данной модели ограничена главным образом областью симптоматики чувств, этот путь изучения продуктивен: образы, представляющие "телесную метафору души", складываются в последовательную систему концептуализации внутреннего мира человека.
4. «Образная грамматика иносознания». Обратимся к исследованиям, выполненным на "макроуровне", направленным на выявление базовых для ЯКМ семантических категорий репрезентации психики. В этом случае языковой образ внутреннего человека представляют в виде системы категорий-ипостасей [Одинцова, 2000б; Пименова, 1999], в основе каждой из которых наглядный, телесный опыт человека, вернее, обобщающие этот опыт повторяющиеся динамические образцы наших процессов восприятия. Так, все многообразие лексико-грамматического представления психики может быть сведено к двум основным способам (называющимся в литературе целостно-субъектным и частично-субъектным, см.: [Одинцова, 1994; Седова, 2000; Арутюнова, 1999],), реализующим одну и ту же образную схему "часть – целое". В одних случаях человек мыслится мельчайшей неделимой частью мира, психическое осознается как неотъемлемое от него (ср.: Человеку страшно; Она очень расстроится), в других - человек представлен как сложное целое, состоящее из множества частей (Душа радуется; На сердце тревога; Убить в себе человека). Отчужденные от человека "части", будь то органы или квазиорганы (сердце, мозг, душа и пр.), состояния или чувства (любовь, сомнение), плоды духовной деятельности человека (мысль, идея) или его alter ego, выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным субъектом состояния или в роли его метонимического заменителя. Внутренний человек, представленный одной из указанных ипостасей (целостный / частичный), в свою очередь, включен в систему более конкретных семантических категорий, формирующих "грамматику" образов-метаморфоз сознания (в широком смысле), "как бы наблюдаемого со стороны… подлинного (физически реального) Я-субъекта" [Одинцова, 2001, с. 77]. Каждая из них объединяет все многообразие лексической и семантико-синтаксической репрезентации психики (метафоры, сравнения, конструкции из слов с прямым и переносным значением) и представляет особую точку зрения на внутреннего человека в целом или его "части", отводя им определенное, прагматически значимое аргументное место в структуре моделируемой ситуации:
а. Категория субъекта (агенса) внутреннего мира. Подобно реальному субъекту состояния, компоненты внутреннего мира человека могут наделяться признаками самостоятельно действующих субстанций и моделироваться в речи как некие активные существа, изнутри управляющее человеком. [В литературе известны и другие названия этой категории – "внутренний" человек[2] (М.В. Пименова), обитатель "внутренней вселенной" (М.П. Одинцова)]. В роли метафорического субъекта внутреннего мира, как правило, выступает персонифицированный партитив (условный орган психики, чувство, черта характера, alter ego человека и т. д.). Например: Покуда мозг страдал и сомневался, синела и ослабевала ночь (Б. Ахмадулина); Животное и человеческое ежеминутно сражаются в человеке, и слово… "любить" ничего не значит, если первое побеждает второе. (В. Каверин. Наука расставания).
б. Категория вместилища, или - шире - локуса. В русской ЯКМ вместилищем субъектов и объектов внутреннего мира мыслится как человек в целом, так и отдельные его "части". Например: Он завсегдатай сердца моего. (Б. Ахмадулина. Сны о Грузии); Сладкая струна вдохновениявибрировала в желудке. (М. Веллер. Ноль часов). Категория вместилища помогает также представить событие внутреннего мира и как направленное движение одного его элемента внутрь другого (врезаться в память, вбить мысль себе в голову).