Вопрос о причинах и жизненном смысле страдания и сострадания всегда был полем горячих споров и дискуссий. Ответ на него зависит от мировоззренческого подхода к бытию мира и месту человека в нем. Большое значение имеет жизненный опыт, порождающий специфическую рефлексию над своими и чужими страданиями. Для многих творческих личностей, способных к глубокому анализу духовной жизни, этот опыт часто становился источником теоретических открытий и литературных описаний. Ф.М. Достоевский, переживший трагический фарс собственной смертной казни и познавший ужасы каторги, всю жизнь проповедовал гуманистическую сущность сострадания и искупительную силу страдания.
Трудно сказать, когда и где впервые возникла мысль, что страдание — сущность жизни человека. На заре духовной жизни человечества мыслители Древней Индии сформулировали «закон кармы», согласно которому каждый человек получает воздаяние своим хорошим и плохим поступкам. Уже брахманизм учил, что страдание является наказанием за грехи прошлых воплощений. Буддизм придал этой мысли абсолютное значение и в учении Будды о «четырех благородных истинах» провозгласил, что человек самим фактом своего существования обречен на страдания. Поэтому большинство философских систем Древней Индии видели главную цель человека в достижении нирваны — в избавлении от страданий как атрибута жизни.
Однако в учении чарвака-локаята, отрицавшем существование души после смерти и стоявшем на гедонистических позициях, имелась другая точка зрения на истоки и смысл страдания. Смысл жизни человека чарваки видели в удовольствиях, доставляемых чувственными наслаждениями. И хотя наслаждения всегда связаны со страданиями, — рассуждали они, — но в нашей власти использовать наибольшее число удовольствий и избежать сопутствующих им страданий, подобно тому, как человек, захотевший рыбы, берет ее со всеми костями и чешуей, и, съев столько, сколько хочет, выбрасывает остальное. Поэтому не следует из боязни страданий отвергать удовольствия, к которым мы склонны.
В западной античной этике вопрос о смысле страдания ставился Аристотелем: «Ничему хорошему в жизни нельзя научиться иначе, чем через страдание», — считал он. И одновременно: «Все, однако, согласны, что страдание — зло и что его избегают». Того же, кто стойко переносит страдания, Аристотель называет мужественным.
Интересна позиция Аристотеля по вопросу о сострадании. По его мнению, сострадание следует испытывать к «близким нам», «когда с ними случается все то, чего мы боимся для самих себя». К состраданию способны люди, уже пострадавшие, и те, кто считает других хорошими людьми, не заслуживающими несчастья. А это значит, что есть люди, не способные испытывать чувства сострадания. К ним Аристотель относит тех», кто «совершенно погиб», т.е. полагает, что уже все пережил и потерял тех, кто считает себя вполне счастливым и поэтому ведет себя надменно; и тех, кто вообще никого не любит и всех людей считает плохими.
В отличие от античного представления, согласно которому страдание выпадает на долю человека по воле рока или случая, в христианском учении главными источниками страдания считаются мучения тела и души от внешнего насилия, мучения тела от болезней и мучения духа из-за грехов мира. Возможны два ответа на эти страдания — либо человек смиренно принимает их и преображает в средство своего спасения, либо страдания побеждают его, и, не видя для себя выхода, он начинает хулить Бога и умирает — как физически, так и духовно.
С христианской точки зрения, болезнь, смерть и страдание присутствуют в мире как результат грехопадения людей. До этого их в мире не было. Страдания приносит в мир человек, когда он грешит и разрушает себя злом. Но, как утверждает Библия, искупительная жертва Христа делает страдание залогом спасения. Хотя Христос не грешил и не должен был страдать и умереть, он добровольно принял на себя грехи мира и пошел на смерть «спасения нашего ради». Христианство утверждает, что крайней формой всех страданий, ведущих человека к спасению, является сострадательная любовь ко всему, что погибает из-за чудовищной бессмысленности греха.
В западной философии Нового времени страдание и сострадание оценивают по-разному. И. Кант определяет страдание как чувственное неудовольствие, вызванное чем-то, затрудняющим жизнь. В жизни человека между периодами удовольствия всегда бывают моменты страдания. В антагонизме страдания и удовольствия первичным является страдание. Без него не было бы жизни как таковой; оно — стимул к деятельности, толкающий человека к лучшему. Что касается моральной ценности сострадания, то, по мнению Канта, оно не является подлинно моральным, ибо испытывается человеком лишь на основе его чувственной природы. Кроме того, оно только увеличивает количество страдания, прибавляя к горю страдающего еще и горе сострадающего.
В постклассической этике эта негативная оценка сострадания сменяется двойственным отношением к нему, особенно в его толковании представителями «философии жизни» А. Шопенгауэром и Ф. Ницше.
Шопенгауэр видит в сострадании опыт непосредственного проникновения в чужое Я, слияния с ним. Способность к состраданию он рассматривает как одно из трех проявлений моральности человека (наряду со справедливостью и человеколюбием). Если Кант, Гегель и другие философы пытались исключить сострадание из этики, то Шопенгауэр, наоборот, превращает это состояние в краеугольный камень этики, распространяя его и на отношение человека к животным. Высоко оценивает Шопенгауэр и роль страдания в жизни человека.
Ницше оценивает страдание и сострадание по-разному. Он отвергает сострадание как депрессивное состояние, уменьшающее ценность жизни, и считает его «проявлением дурного вкуса»: «Сострадание называется добродетелью у всех маленьких людей: они не умеют уважать великое несчастье, великое безобразие, великую неудачу. В то же время Ницше высоко оценивает страдание как условие формирования величия духа. «Воспитание путем страдания, путем великого страдания — неужели вы не знаете, что только такое воспитание создавало до сих пор всякое возвышение человека?», «Страдание делает человека аристократом: оно отделяет его от других».
В русской философии страданию как условию формирования и существования личности отводится особое место. По мнению Н.А. Бердяева, положение «Я страдаю, значит, я существую» гораздо вернее и глубже декартовского «Я мыслю, следовательно, я существую». Самыми важными вопросами человеческого существования Бердяев считает вопросы о том, как победить страдание, как вынести его, как уменьшить количество страдания для всех людей. Он выделяет два вида страданий: одни связаны с социальными причинами и преодолеваются изменением социального строя, развитием научного знания; другие — с трагической основой жизни, и они неустранимы. Но страдание в этом мире не есть только зло: без него человек превратился бы в животное. Побеждать страдание человек может любовью и творчеством, а облегчается собственное страдание, когда человек начинает испытывать сострадание к другому.
Сострадание Бердяев определяет как «соединение со страдающей тварью в ее богооставленности», то есть в ее страдании. Поскольку страдание бывает разным (возвышающее и очищающее, унижающее и раздавливающее), то и сострадание неоднозначно: оно должно способствовать освобождению человека от второго вида страдания и помогать ему переносить страдание первого вида.
Вместе с тем уже с начала XX в. сострадание по каплям уходило из реальной жизни. Люди становились безжалостнее, никто уже не умел, да и не хотел жалеть. Слово «жалость» доживало свои последние дни. В пьесе «На дне» М. Горький с пафосом требовал уважения к человеку, противопоставляя уважение жалости: «Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... Уважать надо!» И до сегодняшнего дня мы, воспитанные на этих словах, испытываем некоторое презрение к жалости, не терпим, чтобы нас жалели, видя в этом унижение нашего достоинства. А ведь одним из коренных значений слова «жалеть» в русском языке является «любить, беречь, заботиться».
Рассмотренные взгляды на страдание и сострадание отражают, если так можно выразиться, частно-личностный аспект их понимания. XX век с его природными и социальными катаклизмами привнес в мир то, что Э. Фромм назвал «всеобщим характером страдания»: «Не следует забывать, что страдание — это, пожалуй, единственное эмоциональное состояние, которое является общим для всех людей», — писал он.
Как правило, причины всеобщего характера страдания коренятся не в самом человеке, а в окружающем мире. Человек живет в определенный исторический период, в конкретном обществе и государстве, действует в сложившейся системе общественных отношений. Все, что происходит в обществе, непосредственно или опосредованно влияет на его жизнь, вызывает отклики в его душе. И этими откликами часто бывают страдания. Все формы социального рабства, насильственные попытки перестроить жизнь людей, голод, нищета, войны, революции, международный терроризм — все это порождает страдания миллионов людей.
Но не только социальные причины порождают страдания людей. Стихийные силы природы, вызывающие землетрясения, наводнения, оползни, извержения вулканов, уносят тысячи жизней, оставляют людей без крова и имущества. А сколько страданий принесли и еще могут принести так называемые техногенные катастрофы! Кровоточащей раной остается для нас Чернобыльская трагедия, последствия которой еще долго будут сказываться на жизни и здоровье наших детей.
Люди страдают телом — от холода, голода, болезней, непосильного труда; страдают душой — от самих себя и друг от друга, от клеветы, зависти и злобы; страдают от общения с людьми, обладающими тяжелым характером; страдают от бессилия в борьбе со злом; страдают в тоске одиночества, в горечи разочарования, в муках обманутой любви, в скорби от потери близких, страдают от неумении выразить себя и быть понятым.