Разве целью наказания является покарать человека именно в том его духовно-нравственном и физическом состоянии, в каком он совершил преступление? Разве не является смыслом и сверхзадачей наказания (не всегда, впрочем, достижимой сверхзадачей) покаяние преступника, его духовно-нравственное преображение? Что же делать, если для многих людей, закореневших во грехе, покаяние невозможно без того, чтобы встать лицом к лицу перед неотвратимой смертью? Свидетельство прот. Глеба Каледы о распространенности покаяния среди смертников, – так что «к смертной казни мы приговариваем одного человека, а расстреливаем совершенно другого», – является, на наш взгляд, свидетельством достижения самой главной задачи (сверхзадачи!) уголовного наказания. Если бы столь же успешно, как смертная казнь (точнее, – ожидание ее), способствовали духовно-нравственному преображению преступника другие виды наказания, то преступность сократилась бы не только в разы, а на порядки. При этом, конечно, нельзя забывать, что гарантии покаяния даже смертная казнь не дает.
Недостаток только в том, что преображенные ожиданием смертной казни люди не возвращаются в общество… Однако этот недостаток с лихвой компенсируется приобретением: спасенной душой человека. Если, действительно, мы казним «совершенно другого» человека, если он покаялся и изменился, став другим, то вечность отходит уже не преступник, а праведник, – первым человеком, вошедшим в рай, был покаявшийся разбойник. Если же даже предстояние неотвратимой смерти не способно было изменить души преступника, то его невозвращение в общество вряд ли может кого-то огорчить. Было бы вовсе сказочно прекрасно, если бы приговоренный, пройдя через ужас неотвратимой смерти и переродившись в покаянии, получил бы помилование и уже другим человеком вернулся бы все-таки к людям, но такое не может быть правилом. Для того, чтобы преображающий потенциал смертной казни был явлен, приговор должен быть не шуточным, и смерть не просто вероятной, а именно неотвратимой. И даже в этом случае, помиловав смертника, мы не можем знать наверняка, кого помиловали, – преобразившегося в покаянии другого человека, или человека просто испугавшегося, способного, переведя дух, на новые преступления, или даже озлобившегося еще больше, утратившего последние нравственные ограничители.
Надо сказать и о неизбежном риске судебных ошибок, который всегда приводится как серьезнейший довод против применения смертной казни. Действительно, гарантии от таких ошибок нет, однако, как уже было сказано, этот довод никогда, во всей истории человечества не рассматривался как причина отказа от смертной казни. Необходимость не семь даже раз, а семьдесят раз по семь отмерить, прежде чем вынести человеку смертный приговор, очевидна. Но столь, же очевидно и то, что физическая смерть не является тем абсолютным злом, которое в ней видит гуманистический материализм. Если с физической смертью кончается всё, то ничто вообще не имеет смысла: ни жизнь, ни смерть, ни правда, ни страдания, ни любовь, ни наказание. Если же смерть есть переход в вечность, если воля Божья держит мир и Его любовь не оставляет никого, даже тех, кто от нее отрекся, – тогда нет причин впадать в каталепсию от соприкосновения с темой страданий и смерти невиновных. Мы далеки при этом от той безответственной позиции, которую приписывает верующему сознанию атеизм: дескать, спишем всё на Бога, – и никаких проблем. Тема невинного страдания и смерти – это огромная, глубочайшая тема религиозной мысли, начиная с «Книги Иова» и (вовсе не заканчивая!) Иваном Карамазовым у Ф.М. Достоевского, – для религиозной мысли эта тема – не тупик, а вызов, в ответе на который ею открывается новая духовная высота. Наличие в законе высшей меры наказания в виде смертной казни является нормальным для нравственно здорового общества. Неприменение этой меры за ненадобностью есть показатель криминологического благополучия общества. Отказ от законодательного закрепления смертной казни, даже по отношению к преступлениям, явно возмущающим общественное мнение и совесть, нельзя расценивать иначе как позорную слабость нравственной позиции законодателя. Общий принцип выстраивания здорового правосознания прекрасно выразил Ф.М. Достоевский: «Законы должны быть, возможно, более суровыми, а общественная атмосфера – возможно более мягкой». Пока, в свете отмены смертной казни все выглядит «с точностью до наоборот»…
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, дебаты о смертной казни сводятся к конфликту этической и утилитарной точек зрения. Но мы не должны праздно сидеть и воздерживаться от выбора позиции.
Независимо от того, выступаете Вы против смертной казни или поддерживаете ее, из дискуссии можно исключить два важных урока.
Во-первых, борьба за человеческое достоинство и уважение к жизни, как и в случае с любой другой борьбой за права человека, идет постоянно и находится под тщательным контролем членов гражданского общества, причем больше граждан, чем государств.благодаря нескольким мыслителям и активистам, государства постепенно отошли от старых принципов. Томмазо Кампанелла, великий философ, который долгое время находился в заключении и подвергся пыткам за свои идеи, написал несколько столетий назад: «историю в первую очередь изменяет язык и лишь затем меч». В настоящее время эту роль исполняют различные ассоциации, вроде Amnesty International и Hands Off Cain (международная лига за отмену смертной казни), которые заставляют правительства вводить мораторий на высшую меру наказания.
Второй урок заключается в том, что дискуссии о смертной казни не должны привлекать к себе все наше внимание. Если мы намерены отменить виселицу, то должны бороться и за предотвращение совершений преступлений, а так же против жестокости во многих тюрьмах. В конце концов, в чем смысл предлагать заключение в качестве альтернативы электрическому стулу, если заключенные подвергаются жестокому и унизительному обращению?
Как можно игнорировать тот факт, что огромное количество заключенных совершают самоубийства – применяя к себе самому высшую меру наказания – чтобы избежать жестокости заключения? Как можно игнорировать тот факт, что многие государства сегодня убивают не только в соответствии с юридическим наказанием, но и совершают убийства и истребляют народ в международных и гражданских войнах, или допуская голод? Короче говоря, оппозиция смертной казни сама по себе не может являться конечным этапом, поскольку это лишь один элемент более общей борьбы за человеческое достоинство.