Моральный выбор и долг
Своеобразие морали как действенного фактора жизни определяется тем, что она является точкой отсчета ценностного мира. Это последняя, высшая инстанция в том, что касается норм, оценок, ценностных представлений, выражающих внутреннюю заданность, смысл человеческой жизнедеятельности. Мораль можно назвать общей посылкой “силлогизма*” человеческой деятельности. Но силлогизм не молот состоять из одной общей посылки. Алл него нужна еще и малая посылка.[5]
·Поступки людей, их взаимоотношения, как уже подчеркивалось, всегда конкретны, имеют свое частное, особенное содержание, за ними стоят определенные и вполне достаточные для совершения данных поступков эмпирические мотивы. Труднейший и наиважнейший вопрос человеческой практики есть вопрос о том, как предметно многообразное, исторически изменчивое, ' каждый раз конкретное, причинно обусловленное содержание человеческих поступков соединяется с их нравственной оценкой.
Прежде всего зададимся вопросом: от чего зависит исторически * конкретная, качественно своеобразная форма морали? Она решающим образом зависит от понимания высшего блага. Ведь мораль - не само высшее благо, а такая нацеленность на высшее. благо, когда последнее признается безусловным ценностным приоритетом. Разные люди в разных обществах, в разные эпохи понимали высшее благо по-разному. Это могла быть религиозная идея, социальная идея, национальная идея, клановая идея, идея личности и т.д. Причем каждая из этих идей существовала в многообразных формах (религиозная идея - в форме христианства, ислама и других конфессий, национальная идея - в форме ; многообразных национализмов, идея личности -* в форме разумного эгоизма, прав человека и других разновидностей индивидуализма и т.д.). То, как складываются, взаимодействуют, возвышаются и деградируют эти идеи, - предмет наук, изучающих * общество. Этику они интересуют только в той мере, в какой они * нуждаются в моральном одобрении и осуждении. В зависимости от того, какая идея признается в качестве высшей (наиважнейшей, последней, безусловной) цели, мораль приобретает качественно своеобразный вид и становится соответственно христианской, коммунистической, либеральной, японской и т.п.
Что касается конкретных норм, добродетелей в рамках той или иной морали, то они также формируются по схожей схеме. В определенной предметной сфере, будь то индивидуальное повеление или совокупная совместная деятельность многих людей, выделялись такие типовые поступки и фигуры человеческих отношений, которые являются наиболее продуктивными с точки зрения способов функционирования и целей данной сферы. И они рассматривались как нравственно предпочтительные; более того, чаще всего им придавался нравственно абсолютный смысл. К детерминировавшим их прагматическим мотивам присовокуплялся еще, к тому же в качестве основного, нравственный мотив. Поясним данную мысль на двух примерах.
Война как определенное общественное отношение ставит человека перед необходимостью преодолевать ужас, связанный со смертью. Когда он научается делать это, вырабатывает в себе соответствующий навык, его называют мужественным. Соответственно мужество считается нравственной добродетелью. Другие типы поведения в той же ситуации и прежде всего трусость как неумение подняться над ужасом смерти рассматриваются в качестве пороков. Исчерпывающе проанализировавший этот вопрос в “Никомаховой этике” Аристотель особо подчеркивает, что поведение, похожее на мужественное, может быть вызвано случайными и внешними мотивами (опытностью, самонадеянностью, незнанием опасности и др.), но оно не будет мужественным. Действительно мужественным следует считать лишь того, кто является таковым только по той причине, что он считает мужество добродетелью, достойным способом поведения. Тем самым мужеству как определенному качеству человека и типу поведения придается нравственно-самоценное значение. Многие исторически существовавшие моральные кодексы считали мужество преимущественным моральным качеством. [6]
С появлением частной собственности на движимое имущество возникла проблема отношения к ней. Оно могло быть и практически было различным - нигилистическим, прагматическим, благоговейным. С точки зрения поддержания частной собственности как общественного института, необходимого для эффективного хозяйствования, наиболее предпочтительным было отношение, которое исходило из ее неприкосновенности. Именно такое отношение было возведено в нравственную норму “не кради”. Покушение на частную собственность (воровство) рассматривалось не просто как недопустимое из-за возможных разрушительных последствий для экономики, нарушения общественного спокойствие и т.п., но как безусловно и категорически недопустимое, потом* что оно посягает на “святое”, нравственно порочно. Это отождествление нравственного мотива с определенным, а именно благоговейным, отношением к частной собственности оказалось настолько прочным, что французский социалист Прудон, желая в XIX в. дискредитировать частную собственность, выдвинул против нее тот аргумент, что она, частная собственность, сама является кроящей.
Споры о том, какие идеи могут считаться высшим благом и имеют абсолютный ценностный приоритет, какие качества человеческого характера являются добродетелями, какие нравы, обычаи, общественные привычки, нормы поведения нравственно оправданны, а какие нет, борьба против устоявшихся моральных святынь, на место которых возводились другие, неустанные поиски совершенных форм человеческих взаимоотношений, сопровождавшиеся время от времени кризисами ценностей, - все это составляет основную линию и внутренний нерв нравственной жизни в ее историческом развитии.
Функционирование морали в реальном опыте общественной жизни порождает специфические трудности, связанные с тем, что мораль утверждает самоценность личности, а в ходе практической деятельности люди становятся в иерархические отношения, при которых одни управляют другими. Эти трудности находят выражение в ряде парадоксов, наиболее типичными и распространенными из которых являются парадоксы нравственной оценки и нравственного поведения. [7]
Парадокс моральной оценки
Парадокс моральной оценки связан с вопросом о том, кто молот вершить моральный суд, кто имеет право выносить моральные оценки. Логично было бы предположить, что такую функцию могут взять на себя люди, выделяющиеся из общей массы по моральным качествам, подобно тому как это происходит во всех других областях знания и практики, в которых решающим является слово специалиста (право авторитетного суждения о музыке имеет музыкант, по юридическим вопросам - юрист и т.д.). Однако одним из несомненных нравственных качеств человека является скромность, еще точнее, осознание своего несовершенства. Более того, чем выше человек в нравственном отношении, тем критичней он к себе относится. Поэтому действительно нравственный человек не может считать себя достойным кого-то судить. С другой стороны, люди, охотно берущие на себя роль учителя и судьи в вопросах морали, обнаруживают такое качество, как самодовольство, которое органически чуждо морали и безошибочно свидетельствует о том, что эти люди взялись не за свое дело. Жизненные наблюдения свидетельствуют, что в такой ложной роли чаще всего выступают люди, которые занимают более высокие ступени в социально-иерархических структурах (руководители по отношению к подчиненным, учителя по отношению к ученикам и т.д.).
Разрешением данного противоречия может считаться нравственное требование: “Не судите, других”. Оно означает, что моральная оценка существует прежде всего и главным образом как самооценка. Моральный суд есть суд человека над самим собой. Этим он отличается от юридического суда и дополняет его. Деяние, за которое человек отвечает перед другими людьми по закону, именуется преступлением; то же деяние, когда за него человек отвечает перед собой, своей совестью, именуется злом (или грехом). Преступление всегда есть преступление какого-либо общепризнанного правила, которое зафиксировано внешне - в обычае, законе. Зло есть нарушение нравственного закона, к которому человек приобщен внутренне (именно это имеется в виду, когда говорится, что нравственный закон запечатлен в сердце). “Закон есть совесть государства”', - писал Т. .Гоббс. Переиначив его, можно сказать, что совесть (голос морали) есть закон личности. [8]
“Не судите других” означает единство субъекта и объекта моральной оценки как условия ее нормального функционирования в обществе. Это условие является особенно жестким и непререкаемым, когда речь идет о моральном осуждении других.
Парадокс морального поведения в его классической формулировке обычно возводят к Овидию:
“Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь” Человеку свойственно стремиться к тому, что лучше, благо предпочитать злу, он не может быть врагом самому себе* В овидиевой ситуации (и в этом ее парадоксальность) все происходит наоборот: человек выбирает худшее, дурное, вредит себе. Получается: человек знает, что есть благо (добро), но не следует ему; оно не имеет для него обязывающего смысла. Можно ли в этом случае считать, что он действительно видит и одобряет лучшее, обладает знанием, на которое претендует?