Однако этот товарный рынок основного зерна России (ржи) отличался вместе с тем и существенным своеобразием в лице некоего "парадокса хлебных цен XIX столетия".
Этот "парадокс" заключается в следующем. Обычно точный расчет соотношений цены на рожь в зерне и получаемой из нее муки (считая выход муки в 80% от исходного количества зерна) дает некоторое превышение цены муки над ценой ржаного (или любого другого) зерна. В итоге цена пуда муки обычно на 7-15% выше цены за тот же пуд ржи в зерне. Такое превышение было в Европе, в частности, на рынках Гамбурга в 1847-1885 годах. Однако в России цена на ржаную муку фактически почти всюду была ниже ее действительной стоимости. Так, в 1881-1887 годах при 80% выхода качественной муки ее продажная цена за пуд в Петербурге составляла 85% от цены за пуд ржи в зерне вместо 107-115%. В Минске эта цена муки достигала всего лишь 92%, в Смоленске - 87%, в Вологде - также 87%, во Владимире и Туле - 95%, в Москве - 90%, в Нижнем Новгороде - 93%, в Рязани и Орле - 102 %, в Тамбове - 92%, Казани - 98%, Симбирске - 88% и т.д. В норме, пожалуй, лишь были цены в Лифляндии (124%), Курляндии (116%), Витебске (111%), Бессарабии (113%), то есть там, где издавна земледельческое производство развивалось при существенно ином климате в крупных фольварочных хозяйствах, рано перешедших с барщинных работ на капиталистические основы производства.
В самой же России подобная аномалия цен на ржаную муку свидетельствует о том, что через четверть века после реформы 1861 года, уже в условиях сформировавшегося единого товарного зернового рынка, регулирующая роль этого рынка в области самого земледельческого производства была еще слабой, а труд крестьянина - нерентабельным.
Живучесть этой печальной традиции четко проявляется и в рамках механизма движения цен единого аграрно-товарного рынка европейской России. Я имею в виду взаимосвязь колебаний местных урожаев ржи с колебаниями местных же цен на тот же продукт. Для этого были обработаны материалы среднегубернских цен и показателей урожайности по 16 губерниям европейской России за 1890-1900 годы. Причем исследовались взаимосвязи цен текущего года с урожаями года предыдущего.
В итоге этой обработки был обнаружен эффект так называемого рыночного "резонанса" колебаний урожайности, заключающийся в том, что колебания урожайности в какой-либо губернии вызывают "мгновенную" реакцию, причем примерно одной и той же степени интенсивности, во всей структуре единого рынка (или ее существенной части).
Что же при этом поражает? В первую очередь - практически полное отсутствие в нечерноземных губерниях влияния колебаний местных урожаев на структуру цен единого рынка (16 губерний) и, что самое удивительное, на колебания местных цен. Так, степень воздействия колебаний местной урожайности на местные цены в Московской губернии была равна всего 4,8% (из 100% разнообразных влияний), во Владимирской губернии - 10,2%, в Костромской - 1%, в Калужской - 2,5% и т.п. Не просматривается влияние местных урожаев на колебания местных цен в Тверской и Ярославской губерниях. В то же время в Нижегородской губернии такое влияние достигало 32,5%, в Тамбовской - 36%, в Симбирской и Пензенской - 37,2%, в Казанской же губернии - целых 53,3% (в этот отрезок времени ее роль аналогична, пожалуй, роли современной нью-йоркской биржи в финансовом мировом рынке ценных бумаг). Иначе говоря, в 90-е годы в Черноземье урожаи так или иначе влияли на ценообразование европейской России, но этого не было в Нечерноземье.
Заметим при этом, что во всем Нечерноземном регионе получаемая масса зерна по-прежнему была неотъемлемой частью общественно необходимой продукции страны. И аномалия состоит на первый взгляд в том, что общественно необходимая доля продукции практически не оказывает никакого влияния на местное (да и не только местное) ценообразование. Но тем не менее внутренняя логика здесь есть. И она заключается в том, что уровень издержек производства в Нечерноземной зоне был намного больше, чем рыночная цена зерна. В конце XIX века, как и в XVIII веке, ситуация оставалась той же.
Думается, что и сейчас положение дел (особенно после этих 15 лет) во многом остается таким же. Мало того что земледелие в Нечерноземье с точки зрения рынка и в ХХ веке было невыгодным, но крестьян этого гигантского региона лишили возможности заниматься неземледельческими промыслами, имевшими многовековые традиции. Без них очень большая масса крестьян Нечерноземья влачила в ХХ веке довольно скромное существование, а огромная часть их мигрировала в города, то есть бежала с земли.
Так как же можно эту землю пускать в торговый оборот?
Еще более интересные наблюдения о степени развития законов аграрного рынка сделал И.Д. Ковальченко. Расчеты для выявления взаимосвязей колебаний цен текущего года на землю и колебаний урожайности предыдущего года проведены на огромном материале. Цены на землю были взяты за 1895-1910 годы, то есть за 16 лет, а данные об урожайности были взяты за каждый предшествующий год (1894-1909 годы), то есть урожай 1894 года, а цена земли за 1895 год и т.д. Практически анализ охватывал всю европейскую Россию - 45 губерний.
Итог выявления взаимосвязей случайных колебаний цен на землю и урожайности за предшествующий год в 16-летних динамических рядах буквально ошеломляет. Из 1980 возможных пар взаимосвязей (по 45 губерниям) только у 5 пар губерний эта взаимосвязь была равна 50% из 100, т.е. существенно определяющей (коэффициент корреляции - более 0,70, а математический высший предел такой связи равен 1,00). В 190 парах губерний эта связь слабоумеренная (от 17,6% до 49% из 100). В подавляющем же большинстве случаев (98,5%) теснота этой взаимосвязи ничтожно мала (от 0 до 17,6%). Другими словами, колебания цен на землю зависели от чего угодно, но только не от урожайности данной земли, то есть самого производства. В частности, комиссия специального назначения, работавшая в 1888 году, констатировала, что в России крупные и мелкие хозяйства "стали продавать свои продукты в искусственно (выделено мною. - Л.М.) больших размерах, не руководствуясь ни положением цен, ни уровнем собственных потребностей". Иначе говоря, крестьяне недоедали, голодали, но хлеб продавали "в искусственно больших размерах". Именно этот фактор в большой мере лежал в основе накопления золотого запаса и создания биметаллической монетной системы (золота и серебра) в конце XIX - начале ХХ в. Какой уж тут рынок земли!
В книге были сделаны другие интереснейшие расчеты, выявляющие аналогичным образом тесноту взаимосвязей случайных колебаний цен на землю и колебаний цен на рожь. Расчеты были проведены по тем же 45 губерниям, цены на землю были взяты за 1895-1910 годы, а цены на рожь - за 1894-1909 годы. И результат снова столь же удручающий: экономический стоимостной механизм на рынке земли в европейской России конца XIX - начала ХХ в. практически отсутствовал (из тех же 1980 пар губернских взаимосвязей 98,5% дали коэффициенты величиной от 0 до 17,6%).
Что же касается взаимовлияний (взаимосвязей) случайных колебаний цен на саму землю, то за период 1895-1910 годов она была обнаружена на существенно значимом уровне лишь в 6 парах губерний (Вологодская- Ярославская; Псковская-Тверская; Витебская-Виленская; Тульская-Орловская;Симбирская-Саратовская; Саратовская-Самарская). Ведь это даже не эмбрион рынка!
Таким образом, экономически зрелого земельного рынка в России вплоть до начала ХХ века, несмотря на более чем полувековое его развитие, не было. Вместе с тем в России этой поры, разумеется, землю и продавали, и покупали, и земельные банки были, и т.д. и т.п.
Вполне возможно, что в таком неразвитии рынка земли важнейшую роль играет фактор, о влиянии которого на российскую историю многие историки, не говоря уже о людях иных профессий, не подозревали.
Ведь Россия долгие столетия развивалась как социум с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта. И это было обусловлено не неким синдромом лености или разгильдяйства российских людей, а комплексом суровых природно-климатических (и даже шире: географических) условий, о чем уже упоминалось в начале заметки. В силу этого политическая организация российского социума отличалась крайним централизмом и жесткостью, созданием беспощадных механизмов, способствующих выживанию страны. Больше того, наряду со своеобразной феодальной организацией социума в России временами большую или меньшую роль играл социально-экономический уклад, сильно напоминавший так называемый азиатский способ производства с элементами восточной деспотии.
В древних государствах, как известно, нередки были примеры, когда важнейшие, всеобщие условия производства (земля, вода, ирригационные сооружения и т.п.) принадлежали государству, то есть обществу в целом, ибо это была исторически оптимальная, хотя и вынужденная форма выживания и существования того или иного социума. Обилие информации у наших современных людей об укладе жизни тех регионов мира, которым изначально свойственны оптимальные условия экономического развития, серьезно мешает познавать специфику своей страны. А ведь лозунги типа "Во всем мире так-то, а почему у нас эдак-то" очень часто на поверку являются заблуждением.
Мы начисто забыли, что государство-то у нас появилось по крайней мере на четыре столетия позже, чем в Западной Европе, а первобытная практика лесного собирательства играет до сих пор важную роль. Ведь в истории России также бывали (и в ХХ веке тоже) явственные проявления "азиатского способа производства" с его гипертрофией центростремительных структур как воплощения экономии ресурсов. Ведь помещичье землевладение даже в XIX веке занимало лишь часть земель России. В 1815 году число крестьян, принадлежавших помещикам, составляло лишь около 56% всех крестьян страны, а в 1857 году их стало меньше половины - 47,2%. Огромный фонд казенных земель, включая сельскохозяйственные угодья, обширная часть населения, составляющая государственное крестьянство, куда входили все "инородцы", играли важнейшую роль в выживании российского социума. Я не говорю уже о казенной промышленности, железных дорогах и тому подобных всеобщих средствах производства, целью которых отнюдь не всегда было извлечение оптимальной прибыли.