- развитие системы университетов, военных училищ, классических и реальных гимназий, военных гимназий (в дальнейшем кадетских корпусов), народных училищ, (т.е. инфраструктуры качественного социально дифференцированного образования),
- административные реформы Екатерины II, Николая I,
- судебную, земскую реформы Александра II,
- военную реформу Александра II как этап формирования общенациональной армии на принципах всеобщей мобилизации,
- принятие и реализацию программы строительства стратегической сети железных дорог при Александре III,
- формирование основы высокой и массовой национальной русской культуры силами «творческой аристократии» и одаренных разночинцев,
- формирование элементов политического представительства при Николае II.
Этот перечень может быть существенно расширен. Для целей нашего доклада достаточно зафиксировать, что в начале XX века Россия стояла на пороге общества модерна и современного национального государства. «На пороге» в данном случае означает, что она сформировала базовые шаблоны современной социализации (инфраструктурный каркас общества модерна), но не успела распространить их на все общество, т.е. полностью «ассимилировать» собственное общество в состояние модерна (можно сказать, ассимилировать традиционное общество в нацию). На пути этого процесса стояли два серьезных противоречия:
- социальное: противоречие между интересами социальных верхов, с одной стороны, модернизированных групп населения (начиная от профессиональной интеллигенции и заканчивая квалифицированным пролетариатом), с другой стороны, и крестьянским большинством страны – с третьей (эти противоречия носили именно трехсторонний характер, что придавало им дополнительную сложность);
- национальное: противоречие между русской культурной основой сформированных моделей социализации (российская модернизация, как и все успешные европейские модернизации Нового времени, имела выраженную национальную основу) и интересами крупных и многочисленных периферийных регионов империи, некоторые из которых (Финляндия, Польша) имели собственные национальные модели модернизации, другие же (Средняя Азия, Закавказье) не имели таковых вовсе; однако и те и другие решительно противодействовали ассимиляции, каковая была равнозначна модернизации в условиях Российской Империи.
Советский период.
Разрешать названные противоречия модернизационного процесса довелось уже большевикам; причем в разрешении первого противоречия они были куда более успешны, чем в разрешении второго.
Правители СССР, в значительной мере, продолжили модернизационную траекторию царской России. При этом, с одной стороны, они катастрофически «обрубили» некоторые линии развития, с другой – привнесли в опыт отечественного модерна такие черты, как массированная индустриализация, урбанизация, система всеобщего социального обеспечения, всеобщего образования, развития научного знания, массовая идеология и массовая партия (как основа управления, социальной мобильности и социального контроля). В целом, советское общество было оригинальной версией развитого общества модерна, что вполне признавалось добросовестной частью его идеологических и геополитических оппонентов, в частности, авторами теории конвергенции (1950-60-х гг. - Джон Гэлбрейт, Раймон Арон), прогнозировавшими (а отчасти констатировавшими) сближение двух самостоятельных версий современного индустриального общества – советско-социалистической и западно-капиталистической.
Перестройка и постсоветский период.
Вопрос о том, считать ли переходный («перестроечный») и постсоветский опыт модернизационным, хотя бы в отдельных отношениях, является дискуссионным. На наш взгляд, ответ на него должен быть отрицательным. Несмотря на то, что одним из мотивов преобразований в перестроечное время служило ускорение экономического развития, а в постперестроечное – заимствование передовых социально-политических институтов западных стран, именно в эти периоды из фокуса внимания государства (да и активных слоев общественности) выпало главное содержание процессов модернизации: формирование человека как полноценного члена общества (социализация) и формирование общества как внутренне связной и солидарной нации (нациестроительство). Миссия социализации человека и формирования нации была провалена постсоветским государством (и это – на фоне неумолкающей риторики о «человеке как главной ценности» Новой России). «Отраслевые» кризисы 1990-х – армии, социальной сферы, образования и воспитания, государственного администрирования, правового регулирования и т.д. – были симптомами и слагаемыми разрушения общества модерна в отдельно взятой стране. Поэтому мы вполне солидарны с позицией таких исследователей, как Стивен Коэн, которые, вопреки «транзитологическому» шаблону, характеризуют социальную эволюцию на пространстве бывшего СССР как демодернизацию. Потому возвращение в эпоху «перестройки» или в 1990-е годы, к чему призывают некоторые отечественные идеологи, несовместимо с реальной модернизацией России.
2.4. Перманентная модернизация как альтернатива демодернизации.
Уместен вопрос: остается ли Запад при этом эталоном и ориентиром модернизационного развития? Во многих отношениях, несомненно, остается. Но с существенной оговоркой, которая касается осознания симптомов демодернизации внутри самого западного общества. Перечислим некоторые из них:
- деиндустриализация, в т.ч. в высокотехнологичных секторах экономики,
- вытеснение цивилизации труда цивилизацией досуга в массовой культуре, эрозия этических оснований общества,
- практика мультикультурализма вместо ассимиляционной модели, геттоизация и культурно-этническая фрагментация общества,
- размывание среднего класса, нарастание социальной поляризации,
- кризис сложившихся образовательных и воспитательных моделей.
Эти и им подобные процессы могут быть интерпретированы как признаки перехода в новое постиндустриальное / постсовременное состояние, а могут – как сбои в цивилизации модерна (которой по-прежнему нет никаких позитивных исторических альтернатив). Но в любом случае они делают неадекватным наивное понимание модернизации как снятия кальки с текущего состояния западных обществ.
Если сам Запад способен демодернизироваться, то нас не может устраивать некритическое определение «модернизационного» через «западное».
Кроме того, если мы фиксируем – на западном, но прежде всего на советском примере, – что развитые общества модерна подвержены угрозе демодернизации, то это ставит под вопрос постулат о необратимости результатов модернизационного процесса. Они необратимы лишь в том смысле, что вернуться к устоям традиционного общества в прежнем виде невозможно, а вот утратить завоевания модерна – вполне возможно, и подчас пугающе легко.
Это значит также, что ошибочным является представление о модернизации как об однократном проекте, который, в случае своего успеха, заведомо не нуждается в повторении или возобновлении.
Если модернизация – процесс формирования общества модерна в конкретных обстоятельствах места и времени, то модернизационные усилия государства должны быть перманентными. Даже самые успешные на определенном этапе социальные модели могут изнашиваться со временем, подвергаться эрозии и вырождению, пасовать перед новыми вызовами.
Общество модерна, будучи уже сформированным, должно сохранять способность и решимость к ревизии собственной системы институтов и – при необходимости – к их реконструкции. Утрата этой способности и решимости есть застой в национальном и цивилизационном развитии. Тот самый застой.
2.5. Модернизация и инноватизация.
Не следует смешивать понятия «модернизация» и «инноватизация».
В свете сказанного, можно разграничить их следующим образом: если инноватизация представляет собой «подстегивание» экономико-технологического развития, то модернизация – создание фундаментальных, инфраструктурных (в самом широком смысле) предпосылок такого развития.
Разработка и внедрение новейших технологий, создание нового технологического уклада есть не первая (по времени), но вторая задача модернизации. Бессмысленно, а подчас и вредно проводить инноватизацию в условиях отсутствия социальных и политических институтов, имманентных обществу модерна, поскольку только здоровый социум и полноценно развитый человек (человек как продукт общества модерна) может правильно использовать достижения цивилизации.
Примером «инноватизации без модернизации» может служить ситуация тех сельских школ, где Интернет прививается гораздо быстрее, чем коллектив квалифицированных учителей, набор бесплатных спортивных секций, элементарная культура быта и другие элементы «модернизационной» инфраструктуры.
Даже в более благополучной социальной среде Интернет используется, в основном, не как средство извлечения знаний и глобальная научная библиотека, а как средство прожигания времени и, в лучшем случае, сетевой коммуникации. Повышение информационной активности соответствующей части общества отнюдь не гарантирует качества такой активности. Напротив, возрастает риск того, что большинство сегодняшних студентов и школьников уже не смогут овладеть методом научного исследования, скрупулезного сбора информации, выделения важного и отсеивания лишнего. Словом, так и не станут «людьми модерна», в том числе, из-за инноватизации, опережающей социализацию.
Точно так же морально разложившейся, плохо обученной и плохо управляемой армии ни к чему новейшее высокоточное оружие.
Нанотехнологии как спецпроект, вырванный из более широкого научного контекста, бессмысленны – корпоративный менеджмент, поставленный на место специализированных научных сообществ, может потратить деньги только на представительские расходы и непрофильные активы.