В литературе обсуждаются несколько объяснений широкого распространения задержек заработной платы в российской экономике. [См. обсуждение этой проблемы в работах последнего времени: Л. Гордон. Когда психология важнее денег. — "Мировая экономика и международные отношения", 1998, No 2—3; Alfandari, G., and M. E. Shaffer. Arrears in the Russian Enterprise Sector. In: Enterprise Restructuring and Economic Policy in Russia, ed. by S. Commander, Q. Fan and M. E. Shaffer. W., EDI/World Bank, 1996; Clarke, S. Trade Unions and the Non-payment of Wages in Russia, 1998 (mimeo); Desai, P., and T. Idson. Wage Arrears, Poverty, and Family Survival Strategies in Russia. Columbia University Working Paper, October 1998; Desai, P., and T. Idson. To Pay or not to Pay, 1998; Earle, J. S., and K. S. Sabirianova. Op. cit.; Gimpelson, V. Op. cit., 1998; Lehmann, H., Wardsworth, J., and A. Acquisti. Op. cit.] Одно из них связывает невыплаты со злоупотреблениями руководителей предприятий, направляющих средства по оплате труда на удовлетворение личных целей. Согласно другому, главная причина невыплат заключается в завышенности общего уровня заработной платы. Специфика российского рынка труда усматривается в том, каким образом предприятия реагируют на требования работников о повышении заработной платы: вместо сокращения спроса на рабочую силу они начинают задерживать ее оплату. Это позволяет им опускать фактическую заработную плату до приемлемого уровня, отвечающего их реальным возможностям. К невыплатам в целях выживания могут прибегать убыточные предприятия, которые без периодических заимствований у собственного персонала были бы не в состоянии продолжать свою деятельность.
Высказывалось также предположение, что задержки заработной платы могут использоваться как средство морального давления на налоговые органы, поскольку должны восприниматься ими как сигнал явного финансового неблагополучия предприятия и тем самым открывать дорогу к получению налоговых послаблений. В более широком смысле они могут оказываться инструментом выбивания из государства субсидий и льготных кредитов. Некоторые исследователи отмечали возможную связь задержек заработной платы с инсайдерской формой собственности, доминирующей в российской экономике. С одной стороны, теоретически возможно, что при определенных условиях работники-акционеры будут готовы добровольно кредитовать свои предприятия, соглашаясь на отсрочку причитающегося им вознаграждения. С другой стороны, менеджеры могут сознательно прибегать к задержкам с тем, чтобы вынуждать работников к продаже принадлежащих им акций предприятия.
Еще один подход рассматривает невыплаты как составную часть общего кризиса неплатежей, поразившего российскую экономику. Задержки могут провоцироваться не только несвоевременным переводом средств за полученную продукцию партнерами предприятия, но и активным использованием бартера и других неденежных форм расчета. Хотя при расчетах предприятий с персоналом бартер также находит применение, возможности его использования здесь намного yже, чем при расчетах с другими экономическими агентами (включая государство). [В обследовании ИСИТО, на которое мы ссылались, 17% работников указали, что часть заработной платы выплачивалась им товарами (В. Кабалина, С. Кларк. Цит. соч., с. 36). К сожалению, информация о том, какую долю от общей величины заработной платы составляли эти натуральные выдачи, не приводится. Можно тем не менее предположить, что доля бартера в суммарной компенсации всех работников едва ли превышает 5—10%. Для сравнения укажем, что по данным РЭБ, в 1998 г. доля бартера во взаиморасчетах между промышленными предприятиями превысила 50%.] Задержки заработной платы объясняются, следовательно, общим расстройством системы расчетов, из-за которого у многих предприятий в нужный момент просто не оказывается "живых" денег на оплату работников.
В принципе приведенные объяснения являются не столько взаимоисключающими, сколько взаимодополняющими. Очевидно, что в реальной жизни все эти факторы могут действовать одновременно. Однако корни проблемы, на наш взгляд, лежат все же в общем кризисе неплатежей. (Косвенным подтверждением этого служит тот факт, что по отношению к просроченной кредиторской и дебиторской задолженности предприятий невыплаты заработной платы, как видно из таблицы 28, оставались достаточно стабильной величиной.)
Только после того, как невыплаты стали повседневным явлением и по существу превратились в социальную норму, руководители предприятий получили возможность направлять средства, причитающиеся работникам, на личное потребление, вложения в ГКО и тому подобные цели; "шантажировать" ими власти; принуждать работников к продаже принадлежащих им пакетов акций. В ситуации массового распространения задолженности по заработной плате отличить оппортунистическое поведение менеджеров от неоппортунистического практически невозможно. Задержки, вызывавшиеся первоначально действительным недостатком денежных средств, превратились в надежную ширму, скрывающую злоупотребления менеджмента.
Эмпирический анализ подтверждает, что невыплаты действительно чаще встречаются на убыточных предприятиях, находящихся в тяжелом финансовом положении. Однако длительные задержки наблюдаются и на, казалось бы, вполне благополучных предприятиях, включая крупнейших "естественных" монополистов.
Что касается предположения о завышенности общего уровня оплаты труда, то оно плохо согласуется с приведенными выше данными о драматическом падении реальной заработной платы в пореформенный период и может быть справедливо лишь по отношению к ограниченному кругу работников, продукт труда которых имеет отрицательную социальную ценность, но контрактная заработная плата которых намного выше ее среднего уровня по стране. (Одним их примеров могут служить шахтеры, занятые на убыточных шахтах.) Данное объяснение противоречит также результатам опросов предприятий, из которых следует, что в подавляющем большинстве случаев их руководители обладают практически неограниченной свободой действий в вопросах установления заработной платы. Наконец, применительно к бюджетной сфере правильнее, наверное, было бы говорить о завышенности обязательств государства по ее финансированию, а не о завышенности поддерживаемого в ней уровня заработной платы.
Скрытая оплата труда. Как в России, так и в других бывших социалистических странах, слом прежней экономической системы сопровождался бурным развитием теневого сектора. По оценкам Министерства внутренних дел, удельный вес теневого сектора в российской экономике достигает 40%, по оценкам Госкомстата — 25%. Согласно одному недавнему обследованию, проведенному по выборке Центра экономической конъюнктуры, на предприятиях промышленности и торговли теневой оборот составляет 8,5—15% от "нетеневого". [Неформальный сектор в российской экономике. М., Институт стратегического анализа и развития предпринимательства, 1998, сс. 7, 72, 107. Для стран ЦВЕ оценки теневого сектора, полученные на основе опросов домохозяйств, лежали в диапазоне 10-30% ВВП. К сходным выводам пришли эксперты Мирового банка, разработашие косвенный метод измерения масштабов неофициальной экономики исходя из динамики потребления электроэнергии. По их оценкам, в 1996 г. доля теневого сектора в ВВП колебалась от 10-15% в Словакии, Чехии и Польше до 30—40% в Болгарии, Венгрии и России (Transition Report 1997: Enterprise Performance and Growth. L., EBRD, 1997, p. 74).] Как следствие, значительная часть оплаты труда также осуществляется в скрытой форме.
Можно выделить три основных разновидности теневой компенсации:
а) маскировка заработной платы под другие виды доходов. Так, многие предприятия предоставляют своим работникам фиктивные страховые полисы, открывают на их имя депозиты в дружественных банках под нереально высокие проценты и т. п. Это способно обеспечивать значительную экономию налоговых платежей, если "незарплатные" доходы облагаются по более низким ставкам, чем заработная плата, и не предполагают уплаты взносов в социальные фонды;
б) компенсация наличными без какого-либо документального оформления. В этом случае оплата труда маскируется под материальные затраты (по фиктивным договорам). Разница в налоговой нагрузке на фонд оплаты труда и на материальные затраты настолько велика, что это дает предприятиям огромный выигрыш, даже с учетом комиссионных за обналичивание. Вознаграждение наличными может как дополнять официальную заработную плату, выплачиваемую предприятиями своему персоналу, так и использоваться при расчетах с внешними производителями работ и услуг. Зарплата "в конверте" нередко выдается в долларах и может в несколько раз превосходить зарплату "по ведомости". "Черная касса" составляет важный элемент в системе расчетов практически любого современного российского предприятия независимо от его размеров, отраслевой принадлежности или формы собственности;
в) доходы от незарегистрированной индивидуальной экономической деятельности (репетиторство, ремонт квартир, торговля с рук и т. п.) или незарегистрированной деятельности в сфере мелкого бизнеса.
Только последняя форма сокрытия доходов имеет универсальное распространение и присуща теневой экономике любой страны мира, тогда как первые две отражают, по-видимому, специфику собственно российского опыта. [Подробное описание как схем обналичивания, так и схем маскировки заработной платы под другие виды доходов можно найти в цитировавшейся выше работе под руководством Т. Долгопятовой: Неформальный сектор в российской экономике, сс. 35—38.] (К сожалению, мы не располагаем какими-либо данными по странам ЦВЕ.) Действительно, одна из важнейших структурных характеристик переходной экономики России заключается в отсутствии сколько-нибудь четкой границы, отделяющей официальный сектор от неофициального. Говоря о "Майкрософт" или "Дженерал Моторз", естественно исходить из презумпции, что они не вовлечены в теневой бизнес. В отношении же российских предприятий справедлива прямо противоположная установка: даже крупнейшие из них стоят одной ногой в официальной экономике, а другой — в неофициальной. Это значительно усложняет анализ неформальной экономической деятельности, включая и оценку масштабов скрытой оплаты труда.