Экономический кризис в регионах.
Эксперт № 47 1-7 декабрь 2008
Экономический кризис исторически имеет несколько пороговых измерений. Острый структурный кризис, когда происходит изменение структуры экономики и рост ее эффективности, как правило, ограничивается 10-12% спада ВВП. Такие явления раньше были нормой рыночной экономики и стали демпфироваться сверхмягкой монетарной политикой лишь с 60-х годов прошлого века. Но это от 1них капитализм не избавило — в 70-е капиталистический мир пережил целую серию структурных кризисов. Более глубокие кризисы — более редкие. Великая депрессия измерялась 30-процентным падением ВВП и продолжалась дольше десяти лет. Спад, связанный с развалом СССР, стоил нашей стране 50% ВВП. Гражданская война в России — 80%. Вот, собственно, и все возможные варианты. Тот кризис, с которым мы столкнулись сейчас, имеет не более двух вариаций: 10 или 30%.
Скорость его развертывания в России и масштаб проблем, с которыми столкнулись локомотивные отрасли нашей экономики — экспортные сырьевые и строительство, — наводят на мысли о худшем из этих двух сценариев. Однако тот анализ, который мы провели на основе описания текущей ситуации в различных регионах, позволяет надеяться, что объективно мы можем ограничиться нормальным структурным спадом в 10, максимум 15% годовых, который будет продолжаться недолго — год-полтора. Если правительство позволит экономике быстро переориентироваться на обслуживание внутреннего спроса и переориентировать туда же инвестиционные проекты, то до продолжительной депрессии дело не дойдет. Что вызывает сомнения в возможной реализации такого сценария? Кажется, слишком жесткая, неадекватная кризису политика властей.
У власти есть три инструмента достаточно прямого влияния на экономическую динамику: монетарная политика, налоговая политика и тарифная политика. Сегодня все три политики необычно жестки. Не для нас, России, необычно, а для ситуации кризиса.
На прошлой неделе ЦБ объявил о повышении ставки рефинансирования, а вслед за ней и депозитных ставок с 1 декабря. Одновременно было объявлено об очередном расширении валютного коридора. Понятно, в какую игру играет ЦБ: он борется с оттоком капитала и за мягкую девальвацию рубля, что позволит ему сохранить резервы.
Несмотря на то, что другая сторона такой политики — удорожание денег в стране, нельзя однозначно отрицательно относиться к повышению ставки. Большой проблемой нашей экономики всегда была недопустимо низкая норма сбережения. Повышение ставок по депозитам должно привести к изменению этой ситуации. Более того, мягкая денежная политика — а на протяжении десяти лет, что в Америке в 30-е, что в Японии в 80-е деньги ничего не стоили — не дала никакого результата с точки зрения вывода стран из депрессии. Поэтому выигрыш в виде желания к сбережению мог бы оправдать ужесточение денежной политики в условиях кризиса.
Но что пугает. Нельзя ограничивать все сразу — и чтобы денег не было, и чтобы тарифы были высокими, и чтобы налоги не уменьшались. Так не то, что выздороветь — жить тяжело. Это как не очень здоровый человек вдруг резко устремляется к здоровому образу жизни. Он перестает есть, много тренируется, принимает биодобавки, чтобы почистить организм. Как правило, потом оказывается в больнице — или в могиле.
Применительно к нашему случаю это означает, что, если хочется увеличить норму сбережения, не стоит, наверное, одновременно наращивать тарифы естественных монополий. Это ведет к росту издержек и не может немедленно привести к росту энергоэффективности, потому что одновременно больше сберегать денег и вести ресурсосберегательные инвестиции невозможно.
Впрочем, нет, возможно, если власть решится на субсидирование кредитов на ресурсосберегательные технологии (например). Но это предполагает дефицит бюджета, а в России дефицитных бюджетов боятся как огня.
Но даже если пойти на повышение тарифов — никак не на 20, а пусть на 5-10%, — чтобы задать тренд, где-то все равно надо отпустить. Фискальная политика, то есть снижение налогов, — прекрасный ход в этом смысле. Он индифферентно к персоналиям оставляет деньги всем, сглаживая денежные ограничения и позволяя усилиться тем, кто способен выжить. Это и надо сделать.
Россия менее избалована благополучием, чем Запад. И пока там вынуждены закармливать кризис дешевыми деньгами, нашим властям достаточно будет дать бизнесу возможность хотя бы дышать.
Макростатистика, свидетельствующая о резком падении объемов промышленного производства в октябре, череда новостей об остановках производства, технических дефолтах и увольнениях. После десятилетия роста и благополучия это воспринимается как приближение чего-то похожего на американскую Великую депрессию. Чтобы понять, действительно ли мы входим в катастрофический сценарий развития кризиса, федеральный «Эксперт» попросил главных редакторов своих региональных приложений написать короткие аналитические заметки о том, как развивается кризис в их регионах. Общее ощущение: кризис есть, но до Великой депрессии нам очень далеко и, скорее всего, до нее дело не дойдет.
Во всех макрорегионах произошла стабилизация финансового сектора. Идут «рабочие» поглощения банков банками, но ни панического оттока вкладов, ни полного прекращения кредитования уже нет. Во всех регионах есть зоны хозяйствования (отрасли или более широкие сектора), которые легко переживут кризис: у них есть возможность быстро повысить эффективность, а также устойчивые и перспективные рынки сбыта.
Отметим самые интересные для нас моменты сразу.
1. Промышленный Урал, сильно пострадавший от кризиса в силу своей отраслевой специфики, теперь уже не только промышленный. Более чем наполовину его экономика определяется постиндустриальными, ориентированными на внутренний спрос секторами, поэтому даже для него сценарий сегодня позитивный.
2. Юг выглядит наименее пострадавшим. Это, с одной стороны, объясняется экономическим отставанием региона от среднероссийского уровня, выражающимся и в небольшом количестве крупных предприятий, и в сравнительно слабой зависимости от внешних средств. С другой стороны, здесь довольно сильное сельское хозяйство, теперь поддерживаемое госкредитами, и оно, по-видимому, станет основой быстроразвивающегося южного кластера пищевой промышленности. Еще один центр роста — химия, связанная с обслуживанием сельского хозяйства, и современная неорганическая химия. Если бы округ не обладал серьезным избытком трудовой силы, на Юг даже можно было бы ехать искать работу.
3. Сибирь, похоже, вообще еще не поняла, серьезен ли кризис. Пострадавшие, естественно, уже есть — это Кемерово. А вот ситуацию на Алтае, напротив, спасает сельское хозяйство и, по-видимому, за последние годы во всех крупных городах довольно сильный постиндустриальный сектор, который кризис переживет.
4. Поволжье представляется наиболее I пострадавшим от кризиса. На наш взгляд, причина — в экономико-географической специфике региона. Будучи исторически торгово-логистической зоной, Поволжье не сумело вырастить на своей территории практически никаких экономически I сильных субъектов, и рост последних лет здесь держался, прежде всего, на активизации торговых потоков внутри европейской части России. В принципе в Поволжье есть основания для формирования автомобильного кластера, но готовы ли к этому население, власти и бизнес?
Второй центр потенциального роста — нефтехимия на базе татарской и башкирской нефти. Но это отдаленная перспектива. Пока же прогноз для Поволжья наименее благоприятный.
5. Северо-Западный регион — это эклектичный набор зон. Он не промышленный, не сельскохозяйственный, не постиндустриальный. Судьба каждого отдельного клочка северо-западной территории зависит от того, какой конкретный завод там располагается. По сути, именно кризис наглядно показал, что наш Северо-запад более других нуждается в концепции территориально-экономического развития, так как сам он не может отрефлексировать имеющиеся географические преимущества. С учетом более жесткого климата и отсутствия внятных стратегий у любой из местных властей кризис может больно ударить по субъектам региона за редкими исключениями, каковыми являются Санкт-Петербург и Калининград.
Урал: деньги в кэш.
«Переводим деньги в кэш, режем проекты развития, по максимуму сокращаем издержки. В следующем году рынки сожмутся, год будет очень тяжелым, главная задача — выжить». Примерно так формулируют стратегию на ближайший год уральские предприниматели.
Обвал мировых цен на сырье в сентябре-октябре сильнее всего на Урале ударил по Челябинской и Свердловской областям, экономика которых зависит от металлургии. Трехкратное падение цен на сталь, двукратное — на медь, 30-процентное — на алюминий привело к сворачиванию инвестпрограмм, сокращению производства и персонала крупнейшими предприятиями: Магнитогорским и Челябинским металлургическими комбинатами, группой ЧТПЗ (Челябинский трубопрокатный завод), Русской медной компанией, заводами УГМК (Уральская горнометаллургическая компания), «Русала», Евразхолдинга, Трубной металлургической компанией (ТМК).
Урал: первые последствия
Группа ЧТПЗ объявила о сокращении четверти персонала (2.7 тыс, человек в Первоуральске, 2, 2 тыс. человек в Челябинске). ММК в октябре сократил производство на 30%, а инвестпрограмму на будущий год — примерно наполовину; по неофициальной информации, около 3 тыс. сотрудников отправлены в неоплачиваемые отпуска. На столько же сократила производство «Евраз Групп»: там примерно на треть снижена заработная плата и объявлено о возможном трехкратном сокращении инвестпрограммы на 2009 год. Сократить инвестпрограмму на 2009 год в пять раз по сравнению с текущим годом намерена ТМК. Почти все из упомянутых компаний начали масштабные сокращения управленческого персонала и непроизводственных издержек.
Еще хуже ситуация на менее крупных промпредприятиях, таких как «Уфалейникель» (остановлен), «Пневмостроймашина» (две трети сотрудников отправлены в отпуска без содержания или сокращены) .