Механизм развертывания нынешнего российского экономического кризиса отнюдь не уникален. Для его объяснения нет необходимости привлекать аргументы из области «социального заговора» или искать тайные силы, заинтересованные в ликвидации социализма. Все было и проще, и сложнее. В чисто экономическом отношении это был кризис популистской экономической политики, хорошо известный из опыта многих стран в XX столетии. Вместе с тем, это был кризис, типичный для развития революционных процессов на ранней их стадии, и особенности этой стадии также оказывали существенное влияние на характер экономического развития СССР периода перестройки. Таким образом, налицо две группы факторов, характеризующих специфику советского народного хозяйства второй половины 80-х годов.
Популистская экономическая политика представляет собой попытку решения фундаментальных экономических проблем (рост промышленности и народного благосостояния) в исторически короткие сроки, мобилизуя на это усилия нации. Диктаторские режимы обычно решают задачу промышленного роста, а подъем уровня жизни в лучшем случае откладывается на будущее — таковы были индустриализация по Сталину, «бразильское экономическое чудо» при Варгасе и других генералах-президентах (прежде всего в Латинской Америки и Восточной Азии). В демократических обществах обе задачи приходится решать одновременно, что практически всегда приводит к экономическому и политическому кризису. (Наиболее яркий пример — события в Чили первой половины 1970-х годов.)
Как показывают Р. Дорнбуш и С. Эдварде, популистская политика обычно проходит через четыре последовательно сменяющие друг друга фазы.
На первой фазе правительство пытается ускорить промышленный рост, перекачивая ресурсы из экспортных секторов в сектора «национальной гордости» (обычно машиностроение) и одновременно стимулируя спрос через повышение оплаты труда. В результате действительно повышается темп роста, поднимается благосостояние народа.
На второй фазе начинают наблюдаться дисбалансы. Выясняется, что рост производства и благосостояния сопровождается ухудшением ряда макроэкономических показателей: ростом дефицита торгового и платежного балансов, сокращением валютных резервов, увеличением внешнего долга. Однако эти негативные сдвиги до поры до времени видны только профессиональным экономистам (а в условиях длительного отрыва страны от реальной рыночной экономики — далеко не всем профессионалам).
На третьей фазе быстро увеличивается товарный дефицит в контролируемом государством секторе и резко ускоряется рост свободных цен. Попытки заморозить цены ведут к усугублению товарного дефицит, а неизбежная девальвация курса национальной валюты оборачивается взрывом инфляции. Ухудшается собираемость налогов, разваливается бюджет, снижается уровень жизни, падает производство.
На четвертой фазе происходит падение правительства, а новые (нередко военные) власти предпринимают радикальные меры по стабилизации социально-экономической ситуации.
Эта картина в полной мере применима к развитию событий в СССР второй половины 1980-х годов. Советская статистика была довольно скудна и предназначалась скорее для сокрытия фактов, чем для выявления реальных тенденций. Однако имеющиеся данные о динамике бюджетного дефицита, внешнего долга и сальдо торгового баланса позволяют характеризовать развитие экономики СССР как движение в направлении глубокого экономического кризиса популистского типа. Попытка совершить социально-экономический рывок привела к скачку спроса на продукцию производственного и потребительского назначения, значительная часть которой должна была импортироваться. Объем импорта быстро рос, а объем экспорта, напротив, снижался, и в 1989 году впервые за очень долгий срок сальдо внешней торговли становится отрицательным. Внешний долг по сравнению с 1985 годом в 1989-м удваивается, а в 1991-м — утраивается.
Таким образом, макроэкономический тренд отчетливо обозначил движение к кризису, причем эта тенденция наметилась уже в самом начале перестройки. Подобное развитие событий не являлось принципиально новым не только для истории экономической политики вообще, но даже и для СССР. Советской хозяйственной системе был присущ определенный колебательный тренд, получивший в литературе название «социалистический инвестиционный цикл». Для него характерны следующие фазы: реализация инвестиционной программы — замедление темпов роста — либерализационные меры — ускорение темпов роста — усиление макроэкономической несбалансированности — отказ от либеральных реформ и новая инвестиционная программа. Поэтому для понимания особенностей развития советской экономики второй половины 80-х годов принципиально важен вопрос: а как развиваются события, если консервативного поворота не происходит? И вот это развитие не может быть объяснено вне логики революционного типа преобразований сложившегося в СССР общественного строя.
Особенности формирования и осуществления экономической политики на начальной стадии революции во многом предопределили специфический характер хозяйственной динамики СССР во второй половине 80-х. Это был двусторонний процесс: ослабление государственного контроля (или децентрализация управления экономикой) приводило к обострению кризисных явлений, которые, в свою очередь, становились факторами дальнейшего ослабления государственной власти.
Основными компонентами принятой на вооружение М.С. Горбачевым и его коллегами концепции комплексной экономической реформы были: расширение самостоятельности социалистических предприятий (перевод их на полный хозрасчет, самофинансирование и частичное самоуправление), развитие индивидуальной и кооперативной форм собственности, привлечение иностранного капитала через совместные предприятия. Противоречия этой программы достаточно подробно описаны в экономической литературе, и мы не станем останавливаться на них более подробно. Обратим внимание лишь на некоторые моменты, особенно существенные для нашего анализа.
Прежде всего, обнаружилась микроэкономическая ограниченность осуществляемой программы: расширение прав предприятий сразу же привело к усилению потребительской направленности их деятельности в ущерб инвестиционной. Тем более что ослабление централизованного контроля, само по себе опасное для макроэкономической сбалансированности, сопровождалось еще и комплексом мер по повышению роли трудовых коллективов в ущерб полномочиям директоров. Внедрение выборности директорского корпуса отражало типичный способ мышления раннего революционного правительства, стремящегося задействовать новые, нестандартные рычаги быстрого улучшения социально-экономической ситуации. На деле же эта мера дала двойной негативный эффект — экономический и социальный. С одной стороны, она способствовала углублению экономического кризиса, поскольку расширение самостоятельности предприятий не подкреплялось усилением их ответственности за результаты своей работы. С другой стороны, она подрывала ставшее к середине 80-х годов вполне явным положение директора как фактического владельца предприятия, обостряя стандартную для всякой революции проблему приведения в соответствие формального и реального статуса собственника.
В результате сложилась во многом парадоксальная ситуация: директора предприятий практически освободились от контроля со стороны государственной бюрократии, однако и сами не приобрели мотивацию реального собственника и не попали под контроль ни нового реального собственника, ни рынка. Хозяйственному руководителю было трудно избежать искушения, избрать популистскую или даже криминальную линию поведения. К популизму толкала непривычная зависимость директора от избирающего его трудового коллектива, который требовал быстрого роста зарплаты и фондов по-требления9 (причем поначалу реальная степень зависимости от коллектива была еще недостаточно ясна). К криминалу подталкивали и открывшиеся возможности частнопредпринимательской деятельности. Вопрос же о реформе предприятий как реформе собственности долгое время (примерно до 1990 года) даже не ставился по политическим причинам.
Половинчатость действий в реформировании традиционных секторов и форм собственности сочеталась с готовностью власти совершать чересчур решительные и непродуманные шаги в новых сферах экономической деятельности. Так, фактическое признание в кооперативах реального частного предпринимательства не сопровождалось формированием адекватных правовых норм, которые могли бы воспрепятствовать криминальному сотрудничеству кооперативов и госпредприятий. Инструкции, написанные в традиционной советской системе ценностей, даже побуждали создавать «кооперативы» при государственных предприятиях. Позднее аналогичная ситуация возникла с коммерческими банками, условия для возникновения которых оказались в СССР несоизмеримо более легкими, чем в странах с развитой рыночной экономикой.
Другим ключевым фактором, влиявшим на экономический тренд, являлась демократизация. Существует точка зрения, что М.С. Горбачев, продолжая политику демократизации, в 1989 году еще мог ужесточить экономический режим и осуществить ряд непопулярных мер, прежде всего, ценового и фискального характера. Между тем, ситуация была иной: развитие демократии в тот момент оказалось несовместимым с проведением ответственной макроэкономической политики. Уже в первой половине 1989 года правительство попало под жесткий контроль депутатского корпуса, в котором доминировали популистские настроения. Руководство СССР, даже отчасти осознав пагубность популистской политики, не могло пойти на ограничение бюджетных расходов и одновременно оставаться в провозглашенных им же самим конституционных рамках.