, 1842-1924.
Альфред Маршалл родился 26 июля 1842 г. в Лондоне. Отец его, Уильям Маршалл, служил кассиром в Английском банке. Происходили они из клерикальной семьи, основанной в конце XVII в. в Корнуолле. Альфред был праправнуком преподобного Уильяма Маршалла, полулегендарного, могучего сложения приходского священника в графстве Девоншир, прославившегося своей способностью руками гнуть подковы. Прадед Альфреда, преподобный Джон Маршалл, директор средней школы в Эксетере, был женат на Мэри Хоутри, дочери помощника настоятеля и каноника церкви в Эксетере и тетке ректора колледжа в Итоне.
Отец Альфреда был человек суровый, весьма твердый и проницательный, воспитанный в духе строжайшей протестантской религии; присущий ему деспотический характер он сохранил до конца своей жизни, уйдя из нее на 92-м году. Ближайшим объектом деспотизма Уильяма Маршалла была его семья, а самой доступной жертвой — жена; но его деспотизм в теории распространялся на весь женский пол, причем старый джентльмен написал даже трактат под названием «Права мужчины и обязанности женщины». Наследственность — это могучая сила, и Альфред Маршалл не смог полностью преодолеть влияние отцовского характера. Внушенное ему с детства деспотическое отношение к женскому полу боролось в нем с глубокой любовью и чувством восхищения, которые он испытывал к своей жене, а также с преданностью той среде, которая теснейшими узами связывала его с проблемами образования и освобождения женщин.
В девятилетнем возрасте Альфреда Маршалла послали в школу Мерчанта Тейлора, для чего отец Альфреда, сославшись на его способности, испросил и получил у директора Английского банка 200 ф. ст. на плату за обучение. Своей любовью к сыну в сочетании с суровым обращением с ним Уильям Маршалл напоминал Джеймса Милля. Он заставлял мальчика вместе с ним выполнять школьные задания, часто на языке иврит, вплоть до 11 часов вечера. В результате отец довел сына до такого состояния переутомления, что, по словам Альфреда, жизнь ему спасла проживавшая близ Доулиша его тетка Луиза, у которой он проводил летние каникулы. Она предоставляла в его распоряжение лодку, ружье и пони, и к концу лета он возвращался домой загоревший и здоровый. Ю. Ч. Дермер, соученик Альфреда и староста класса в школе Мерчанта Тейлора, вспоминает, что Альфред был маленького роста, бледный, плохо одетый, выглядел переутомленным, у него было прозвище «свечка»; в мальчишеских играх участвовал мало, увлекался решением шахматных задач, был очень сдержан в установлении дружеских связей.
Заняв в 1861 г. третье место в классе, Альфред, согласно старым уставам, получил право на стипендию в Оксфордском колледже Сент-Джон, что обеспечивало ему через три года аспирантскую стипендию и такое же стабильное материальное положение, каким пользовались стипендиаты Итона в Кинге-колледже или Уинчестера в Нью-колледже. Это уже был первый шаг на пути к посвящению в духовный сан в протестантской церкви, к чему и предназначал его отец. Но для самого Альфреда такая перспектива отнюдь не была главной целью жизни, она означала для него вечное порабощение древними языками. До конца дней у него сохранились неприятные воспоминания о тирании отца, заставлявшего его до глубокой ночи штудировать иврит и запрещавшего ему заниматься любимой математикой. Его отец не выносил одного вида книги по математике, но Альфред прятал в карман Евклидову математику Потта и читал ее по пути в школу и домой. Он прочитывал какое-нибудь правило, на ходу, а иногда останавливаясь, тщательно его обдумывал. Тот факт, что он уже в шестом классе школы Тейлора дошел по программе математики до дифференциального исчисления, выявил его подлинные склонности. Нет! Он не намеревался похоронить себя в Оксфорде среди мертвых языков; его манил Кембридж.
И тут на сцене появился добрейший дядя Чарлз, дал ему взаймы немного денег (поскольку отец Альфреда был слишком беден, чтобы продолжать оказывать ему материальную помощь по истечении срока оксфордской стипендии), которые Альфред вскоре вернул, когда, получив степень, стал зарабатывать преподаванием, и которые — вместе с 40 ф. ст. в год, выделенных ему как победителю на показательных экзаменах в колледже Сент-Джон, — открыли ему двери в математику и в Кембридж. Четырнадцать лет спустя тот же дядя Чарлз оставил Альфреду наследство в 250 ф. ст., позволившее ему совершить поездку в Соединенные Штаты.
В Кембридже, в колледже Сент-Джон, Альфред Маршалл реализовывал свои честолюбивые устремления. В 1865 г. он занял второе место на экзаменах по математике, тогда как первое место досталось лорду Рейли; его тут же зачислили в аспирантуру. Он собирался посвятить себя изучению молекулярной физики, До начала 60-х годов нет свидетельств о связях Маршалла с наиболее выдающимися его современниками, но вскоре он стал членом небольшого неофициального дискуссионного общества, известного под названием «Гроут-клаб».
«Гроут-клаб» возник во время послеобеденных дискуссий в доме трампингтонского приходского священника Джона Гроута, который с 1855 г. до своей кончины в 1866 г. преподавал философию морали в Найтбриджском колледже. Сначала в состав клуба входили, помимо самого Гроута, Генри Сиджуик, Элдис Райт, Дж. В. Мейор и Джон Венн. Несколько позднее к ним присоединились Дж. Р. Моцли из Кингс-колледжа и Дж. Б. Пирсон из колледжа Сент-Джон, а затем У. К. Клиффорд и Дж. Ф. Моултон.
Именно в этот период и под влиянием дискуссий в «Гроут-клаб» наступил перелом в духовном развитии Маршалла. Его стремление изучать физику было (по его собственным словам) «пресечено внезапным пробуждением в нем глубокого интереса к философским основам знания, особенно в связи с теологией».
Когда Маршалл был на последнем курсе в Кембридже, предпочтение, которое он отдавал математике перед древними языками, отнюдь не мешало ему сохранять прежние религиозные верования, Он все еще думал о посвящении в сан и временами даже мечтал стать миссионером в дальних странах. «Миссионером» он остался навсегда, но после недолгой борьбы с самим собой он отбросил свои религиозные верования и превратился в то, что обычно называли агностиком.
Полагаю, что карьера Маршалла приходится как раз на тот период, который историки общественной мысли признают решающим моментом в отходе философского мира Англии, или по крайней мере Кембриджа, от христианского догмата. В 1 863 г., в возрасте двадцати четырех лет, Генри Сиджуик признал «тридцать девять положений» — тридцать девять догматов англиканского вероисповедания — в качестве условия вступления в ученое братство (тогда как еще в 1861 г. он отказывался принять сан) и занимался тем, что читал Второзаконие на иврите и готовил лекции о Деяниях апостолов. Милль, оказавший самое большое влияние на умы молодежи той эпохи, вплоть до публикации в 1865 г, его "Исследования философии Гамильтона» ("Examination of Hamilton"), не написал ничего такого, что четко свидетельствовало ы об отходе от усвоенных с детства религиозных убеждений. Примерно в это время Лесли Стефен был англиканским священником, Джеймс Уорд — нонконформистским священником, Альфред Маршалл — кандидатом на присвоение сана, У, К. Клиффорд занимал высокий церковный пост. Но уже в 1869 г. Сиджуик отказался от членства в ученом совете Тринити-колледж, «чтобы освободить себя от обязательств перед церковью». Вскоре никого из перечисленных лиц нельзя было считать христианами. Тем не менее Маршалл, как и Сиджуик, был очень далек от того, чтобы выступать с «антирелигиозных» позиций. Он одобрял принципы христианской морали, христианские идеалы и христианские побуждения. В его сочинениях нет ничего, что в какой бы то ни было мере уничижало религию; мало кто из его учеников мог бы с определенностью охарактеризовать его религиозные взгляды. На склоне лет он говорил, что «религию я воспринимаю как склад ума» и что, хотя он и отверг теологию, он все более и более верил в религию.
Великая перемена конца 60-х годов представляла собой перемену интеллектуальную, а не нравственную или эмоциональную, которая произошла уже в следующем поколении; перемена 60-х явилась результатом дискуссий исключительно интеллектуального характера. Маршалл был склонен относить начало перемены в своем мировоззрении к периоду спора, вызванного «Бамптонскими лекциями» Г. Л. Мансела, которые он впервые получил из рук Дж. Р. Моцли. Нынешнему поколению имя Мансела ничего не говорит. Однако в 60-х годах прошлого века он пользовался широкой известностью в качестве поборника последних попыток подвести под христианский догмат интеллектуальную базу. В 1858 г. Мансел, преподаватель в Оксфорде, а затем в Сент-Пол-колледже, «позаимствовал у Уильяма Гамильтона своеобразную теорию, призванную поставить философию Канта на службу англиканской церкви», — этакое странное порождение человеческого ума, влияние которого было в Оксфорде весьма сильно целых пятьдесят лет. Опубликованные в 1858г. «Бамптонские лекции» Мансела выдвинули его в качестве главного интеллектуального защитника ортодоксии. В 1865 г., в тот год, когда Маршалл получил ученую степень и начал обретать свободомыслие, вышла в свет книга Дж. С. Милля «Исследование философии сэра Уильяма Гамильтона» [J.S. Mill. Examination of Sir William Hamilton's Philosophy.], которая включала и критику расширенного толкования Манселом воззрений Гамильтона на христианскую теологию. Мансел выступил с ответом на эту критику. Защита Манселом ортодоксии «показала мне, — говорил Маршалл, — как много еще следовало защищать». Это великое противоречие занимало мысли Маршалла, на какое-то время побудило его обратиться к метафизическим исследованиям, а затем уже и к изучению общественных наук.
Между тем в 1859г., год спустя после публикации «Бамптонских лекций», появился труд Дарвина «Происхождение видов», заставивший ученых спуститься с небес на грешную землю; а в 1860 — 1862 гг. публиковались «Основные принципы» ("First Principles") Герберта Спенсера (хотя теперь они и не читабельны), также порожденные полемикой вокруг теории Гамильтона и Мансела; эти работы толкнули философскую мысль на новые пути, обратили метафизику в агностицизм и отвлекли всех, кроме неисправимых метафизиков, от тупиковых направлений в философских исследованиях. Метафизический агностицизм, эволюционный прогресс и единственная сохранившаяся от предыдущего поколения концепция утилитарианской этики — все, вместе взятые, — направили молодые умы на новые пути исследований.