«Любой план регулирования предложения денег с целью добиться его устойчивости должен, я полагаю, быть национальным, а не международным. Я кратко изложу два таких плана, хотя не настаиваю ни на одном из них. Согласно первому, валюта будет необратимой. Как только 1 ф. ст. будет стоить больше единицы, правительственное ведомство станет скупать за деньги консоли, а когда стоимость 1 ф, ст. окажется ниже единицы, оно станет продавать за деньги консоли... Другой план предусматривает конвертируемую валюту, причем каждая банкнота в 1 ф. ст. дает право предъявлять правительственному ведомству требование на столько золота, сколько на тот момент стоит половина единицы, и на столько же серебра, сколько на тот момент стоит половина единицы» [Второй план означает признание системы симеталлизма. Он сродни концепции проф. Ирвинга Фишера о «компенсированном долларе» (т. е. долларе с неизменной покупательской способностью. — Прим. перев.).].
Журнал «Экономист» высмеял систему симеталлизма и факультативный «Табличный стандарт»; Маршалл, который всегда несколько чрезмерно пугался того, что его сочтут далеким от практики или умнее «делового человека» (этого легендарного монстра), не настаивал на своем [В декабре 1923 г., после того как я послал ему свой «Очерк монетарной реформы», он мне писал: «С годами становится все яснее, что должна существовать международная валюта и что — сам по себе глупый - предрассудок, будто золото является «естественным» выразителем стоимости, сослужил хорошую службу. Я сам себя провозгласил любительским врачевателем денег, однако не могу выдавать себя за сколько-нибудь серьезного специалиста в этом качестве. Скоро меня не станет, но, если бы. у меня была возможность, я задал бы вопрос вновь пришедшим в эту божественную сферу, а удалось ли им обнаружить какое-либо лекарство от болезней денег». Что касается выбора между преимуществами национальной и международной валюты, то, как мне представляется, написанное Маршаллом в 1887 г. было сущей истиной, а валюта с неизменным курсом должна быть, по крайней мере, в первую очередь, национальной валютой.].
Выше я обещал попытаться изложить причины или найти оправдания отсрочке публикаций маршалловских принципов и теорий в области графических методов экономического анализа, его теорий внешней торговли, денег и кредита. Я полагаю, что причины этого — причем некоторые из них распространяются на все периоды жизни Маршалла — были отчасти обоснованными, а отчасти несостоятельными. Рассмотрим сначала обоснованные,
Маршалл, как уже отмечалось, очень рано пришел к мысли, что голые постулаты экономической теории сами по себе мало что стоят и не приближают сколько-нибудь существенно - полезные, практические выводы. Все дело заключается в том, как их применять для истолкования повседневной экономической жизни. А это требует глубокого знания реальных фактов из практики функционирования промышленности и торговли. Однако эти факты и отношение к ним отдельных людей постоянно и быстро меняются. Некоторые выдержки из его Вступительной лекции в Кембридже иллюстрируют эту позицию.
«Перемена точки зрения современного поколения на экономическую науку обусловлена открытием того, что сам человек в большой мере являет собой порождение обстоятельств и изменяется вместе с ними. Главная ошибка английских экономистов начала нынешнего столетия заключалась не в том, что они игнорировали историю и статистику, а в том, что они рассматривали человека, так сказать, как некую постоянную количественную величину и не давали себе труда изучать ее изменения. Они поэтому приписывали действию факторов предложения и спроса гораздо более механический и регулярный характер, чем ему фактически было свойственно. Самой существенной их ошибкой было то, что они не увидели, насколько сильно подвержены изменениям поведение и структуры индустрии. Между тем социалисты оказались людьми, обладавшими глубоким ощущением и известным знанием скрытых источников человеческого поведения, которые экономисты вовсе не принимали в расчет. В путанице сумбурных речей и сочинений социалистов крылись мудрые наблюдения и важные соображения, из которых философы и экономисты могут почерпнуть много поучительного. В ряду негативных последствий узости в работе английских экономистов начала века наиболее достойным сожаления является то, что социалистам была предоставлена возможность цитировать и неправильно истолковывать экономические догмы. Рикардо и его главные последователи не разъяснили другим и даже сами не отдавали себе ясный отчет в том, что созданное ими учение отнюдь не является универсальной истиной, а лишь универсальным механизмом, служащим для открытия определенного класса истин. Признавая высокую степень и выдающееся значение универсальности главного направления экономического анализа, я не приписываю принцип универсальности экономическим догмам. Это не само воплощение конкретной истины, а лишь механизм для открытия конкретной истины» [Это лишь сжатое изложение смысла ряда непоследовательно расположенных абзацев. Отдельные части цитируемой лекции были почти дословно помещены в «Принципах...», кн. I, гл. IV.].
Придерживаясь подобных взглядов и живя во времена, когда господствовало осуждение экономистов и когда отмеченные им выше ошибки его предшественников причиняли максимум вреда, Маршалл, естественно, не желал публиковать отдельные разделы своей работы в отрыве от надлежащего приложения их к практике. Графики и чистая теория сами по себе могли принести больше вреда, чем пользы, увеличивая противоречия между объектами и методами математических наук, с одной стороны, и общественных наук — с другой; они могли бы приобрести не тот смысл, который Маршалл считал правильным. Публикуя свои умозрительные концепции без надлежащего раскрытия их связей с реальными процессами в обществе, он показывал бы дурной пример. С другой стороны, необходимые факты действительности было тогда выявлять чрезвычайно трудно, гораздо труднее, чем в наше время. События в 70-х и 80-х годах, особенно в Америке, развивались очень быстро, и организованные источники информации, которые теперь имеются в изобилии, тогда едва ли существовали. За два десятка лет, с 1875 по 1895 г., Маршалл, по существу, энергично овладевал массой реальных фактов и развивал свою способность экономического анализа, а потому труд, который он мог бы опубликовать в период между 1875 и 1885 гг., был бы намного слабее того, который ему удалось издать в период между 1885 и 1895 гг.
Другая причина, оправдывающая отсрочку Маршаллом публикации его экономических изысканий, носила личный характер, В критический момент его жизни он заболел. После того как его здоровье восстановилось, подготовка лекций и время, посвященное его ученикам, обусловили продолжительные перерывы в работе Маршалла над написанием книг. Он был слишком дотошен в поисках точных формулировок, а также в стремлении к сжатости изложения, чтобы оказаться уже зрелым сочинителем. Особенно ему не удавалось сводить разрозненные фрагменты своих исследований в большое единое целое, и поэтому он постоянно заново переписывал их, добиваясь их последовательности и логической взаимосвязи. Он всегда пытался писать большие книги, но ему недоставало способности быстрого осуществления своих замыслов и умения длительно сосредоточиваться (чем обладал Дж. С. Милль), ему не хватало артистического чувства целого (какое было свойственно Адаму Смиту), т.е. качеств, которые столь необходимы для полного успеха крупного научного труда.
Теперь мы переходим к объяснению того, что следует отнести к негативным причинам задержки Маршаллом публикации его концепции экономической науки («экономикс»). Даже учитывая его взгляды относительно невозможности достигнуть какой-то завершенности экономической науки и относительно стремительности, с какой изменяются процессы в реальной жизни, учитывая ограниченность его литературных способностей и свободного времени для написания книг, не стало ли роковым решение Маршалла отказаться от своего первоначального намерения написать ряд самостоятельных монографий в пользу создания всеобъемлющего научного труда? Я полагаю, что оно действительно оказалось роковым и что принятию его способствовали определенные слабости, свойственные Маршаллу.
Маршалл осознавал свое громадное превосходство над современными ему экономистами. В своей Вступительной лекции в 1885 г. он говорил: «Двенадцать лет тому назад Англия обладала, быть может, самой способной группой экономистов из всех, какими когда бы то ни было обладала одновременно какая-либо страна. Но один за другим от нас ушли Милль, Кэйрнс, Бейджгот, Клиф Лесли, Джевонс, Ньюмарч и Фоусетт». Не осталось ни одного экономиста, который к тому времени мог бы соперничать с Маршаллом. Своим собственным ученикам, которые могли бы продолжать в будущем развитие экономической науки, Маршалл был готов посвятить и свое время, и свои способности. Но он вовсе не хотел предавать гласности свои полусырые произведения, поверить в эффективность сотрудничества многих умов и позволить миру ученых воспользоваться его помощью. Не пытался ли он, вопреки собственным принципам, добиваться неосуществимой завершенности? Экономический трактат может иметь большую просветительскую, педагогическую ценность. Быть может, каждому поколению необходимо иметь свой «трактат», свое «главное блюдо». Однако в силу преходящего характера экономических фактов и ограниченности изолированных экономических концепций, не требуют ли прогресс и повседневная польза экономической науки, чтобы пионеры и новаторы в науке отказались от написания целого трактата и предпочли писать брошюры и монографии? Выше я умалил значение «Политической экономии» Джевонса только потому, что она представляет собой не более чем блестяще написанную брошюру. Тем не менее готовность Джевонса выплеснуть свои идеи, озарить ими мир завоевала ему высокое личное положение и наградила его непревзойденной способностью стимулировать творчество других ученых. Каждый вклад Джевонса в экономическую науку имел форму брошюры. Мальтус испортил свой «Опыт закона о народонаселении», когда после первого издания превратил его в целый трактат. Величайшие труды Рикардо были написаны в виде недолговечных брошюрок. Разве Милль, проявив особый талант в создании своего удачного трактата, не сделал больше для педагогики, чем для науки, и не завершил свою карьеру в роли занудного старика, приставшего к синдбадам-мореходам последующего поколения? Экономическая наука должна сохранить одному лишь Адаму Смиту славу создателя объемного труда, ученые-экономисты должны ловить момент, засыпать публику брошюрами, действовать под знаменем срочности, а бессмертие завоевывать лишь случайно, если вообще им это удастся.