Действительно, цели международного актора должны быть нравственными, ибо они зависят от его моральной позиции. Однако последняя никогда не бывает простой: во-первых, остаются
239
открытыми вопросы о том, кто судит о моральности целей, или как определить, какие из них являются «хорошими», а какие «плохими». Во-вторых, намечаемым целям должны соответствовать и избираемые средства: они не должны быть чрезмерными, то есть хуже, чем то зло, которое предстоит исправить или не допустить (так, вступив в вооруженный конфликт с Азербайджаном за самоопределение Нагорного Карабаха, не принесли ли его руководство и политики Армении еще большее зло защищаемому ими народу?). Неверно избранные средства способны разрушить саму цель (так, попытка членов ГКЧП спасти СССР путем введения чрезвычайного положения стала одной из причин, ускоривших его развал). Поскольку же, кроме того, международные акторы никогда не могут быть абсолютно уверенными, что избранные ими средства приведут к намеченной цели, постольку они должны руководствоваться моралью умеренности, которая, в конечном счете, означает «просто необходимость принимать во внимание моральные требования других» (см.: 6, р. 46). Иначе говоря, этика международных отношений требует от их участников взвешенности в определении целей, отказа от категоричности в выборе средств, постоянного соотнесения своих действий как с их возможными последствиями для данной социальной общности, которую они представляют, так и с общечеловеческими нравственными императивами; опора на интересы, не ограниченные соображениями собственной силы и безопасности при учете потребностей и интересов других акторов и международного сообщества в целом. Большего от нее ожидать нельзя. Нравственное поведение международного актора — это не действия на основе некоего незыблемого свода правил, сформулированных для него кем-то внешним, однажды и навсегда (как бы хороши ни были эти правила). Скорее, это действия на основе разумного эгоизма, возможности которых зависят от данного социального контекста. Именно из этого следует исходить при оценке регулирующей функции международной морали: ее нельзя переоценивать, но невозможно и отрицать. Нарушение нравственных принципов и требований справедливости противоречит не только нормам международного права, но и интересам тех, кто пренебрегает этими принципами и требованиями, ибо подрывает их международный престиж, а следовательно, уменьшает возможности достижения целей, или же делает более сложными и дорогостоящими средства, ограничивая их выбор.
Подводя итоги, подчеркнем еще раз, что проблема моральных ценностей и норм в международных отношениях является одной из наиболее сложных и противоречивых. Однако, при всей
240
относительности их роли в регулировании взаимодействия акторов на мировой арене, в социализации международных отношений, в преодолении присущей им некоторой аномии, указанная роль, несомненно, возрастает.
Подтверждение данного вывода можно найти, помимо сказанного выше, и во все более настойчивых поисках учеными и политиками эффективных путей сотрудничества, преодоления конфликтов, интеграции международных отношений. Именно этим проблемам и посвящена следующая глава.
ПРИМЕЧАНИЯ
1.Sadie В. Culture et politique. — Paris. 1993, p. 100—103.
2.Senarclens P. de. La politique intemationale. — Paris, 1992, p. 166.
3.Base Я. Sociologie de la paix. — Paris, 1965, p. 153—155.
4. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма// М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990, с. 150—157.
5. Вебер М. Политика как призвание и профессия// М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990, с. 696.
6.Hoffmann S. Duties Beyond Borders: On the Limits and Possibilities of Ethical International Politics. — New York, 1981, p. 25—28.
7.Woffers A. Discord and Colloboration; Essays on International Politics. — Baltimore, 1962, p. 50.
8. См.:Zorgbibe Ch. Les politiques etrang, res des grandes puissances. — Paris, 1984, p. 11.
9. См. об этом: История дипломатии. Том третий. М., 1945, с. 639— 643;Pacteau В., Mougel F.-C. Histoire des relations Internationales (1815— 1889). - Paris, 1990, p. 75-78.
10.Mofgenthau G. Politics among nations. The Struggle for Power and Peace. - N.Y., 1948.
11.Aron R. Paix et Guerre entre les nations. — Paris, 1984, p. 572.
12.Samuel A. Nouveau paysage international. — Bruxelles; Lyon, 1990, p. 211-215.
13.Aron R. Une sociologie des relations intemationales. — Revue Fran^aise de Sociologie. 1963, Vol. IV, № 3, p. 321.
14.Holsti K.J. International Politics. A Framework for Analysis. — N.Y., 1967, p. 432.
15.Badie В., Smouts M.-C. Le retoumement du monde. Sociologie de la scene intemationale. — Paris, 1992, p.114.
16.Braillard Ph., Djalili M.-R. Les relations intemationales. — Paris, 1988, p. 103.
17.Tenyr N. La politique. — Paris, 1991, p. 61.
241
той и другой из сторон, при условии такого «переосмысления» ими восприятия друг друга, которое позволит им сотрудничать на функциональной основе совместного использования оспариваемого ресурса» (5).
Представители акционалистской ветви в социологии международных отношений стремятся объединить преимущества обоих подходов. Рассматривая конфликт как несовместимость целей, они в то же время подчеркивают, что суждение об этом не может основываться на одном лишь логическом сопоставлении последних, а требует «анализа практических условий, необходимых для их реализации» (6).
Методологической основой отечественных исследований международного конфликта, нашедших отражение в литературе семидесятых—восьмидесятых годов, чаще всего выступает положение диалектической философии, согласно которому конфликт — это крайняя форма обострения противоречия (7). «Проявившееся противоречие, — пишут авторы учебного пособия «Основы теории международных отношений», — требует от сторон—носителей противоположных интересов—действий по его разрешению (конечно, не обязательно немедленных). Если одна или обе стороны... при этом прибегают к стратегии конфронтации, то налицо конфликт» (8). Близкое понимание международного конфликта характерно и для других авторов (9).
Различия в трактовке содержания понятия «международный конфликт» находят свое отражение и в подходах к анализу его как феномена международной жизни. Как уже отмечалось, одним из наиболее традиционных среди них является подход с позиций «стратегических исследований».
Отличительные черты анализа международных конфликтов с позиций стратегических исследований состоят в их направленности на решение практических задач, связанных с обеспечением национальных интересов и безопасности государства, созданием благоприятных условий для победы в возможной войне. Отсюда ясно, что эти исследования осуществляются в рамках парадигмы политического реализма с ее приоритетом государ-ственно-центричной модели международных отношений и силовых методов в достижении целей. Как подчеркивает известный канадский специалист А. Лего: «В своем главном значении стратегия всегда состояла в использовании силы для достижения политических целей. Ее крупнейшим теоретиком был Клаузевиц» (10). Более того, представители стратегических исследований нередко склонны редуцировать международный конфликт к одному из его видов — вооруженному столкновению государств. С этой точки зрения, конфликт начинается тогда, «когда одна или другая сторона начинает рассматривать Противоречие в военных
244
терминах» (11). И все же чаще подчеркивается, что «большая стратегия» отличается от военной стратегии, «поскольку ее подлинная цель заключается не столько в том, чтобы искать военных действий, сколько в том, чтобы добиться выгодной стратегической ситуации, которая, если и не принесет сама по себе решения, то, будучи продолжена средствами военных действий, безусловно, обеспечит его» (12). Американский ученый Дж. М. Коллинз определяет «большую стратегию» как «науку и искусство использования элементов национальной мощи при любых обстоятельствах, с тем, чтобы осуществлять в нужной степени и в желательном виде воздействие на противную сторону путем угроз, силы, косвенного давления, дипломатии, хитрости и других возможных способов и этим обеспечить интересы и цели национальной безопасности» (13). Большая стратегия, — пишет он, — в случае ее успеха устраняет необходимость в прямом насилии. Кроме того, ее планы не ограничиваются достижением победы, но направлены и на сохранение прочного мира (см.: там же).
Центральная задача стратегических исследований состоит в попытке определить, каким должно быть наиболее адекватное поведение государства в конфликтной ситуации, способное оказывать влияние на противника, контролировать его, навязывать ему свою волю. С появлением ядерного оружия перед специалистами в области таких исследований появляется ряд принципиально новых вопросов, поиски ответов на которые придали новый импульс стратегической мысли. Стратегические исследования становятся на Западе одним из ведущих направлений в науке о международных отношениях. Достаточно сказать, что в США существует более тысячи созданных с целью осуществления таких исследований институтов, не говоря уже о Рэнд Корпорейшн, Вашингтонском институте оборонных исследований, Центре стратегических и международных изучений Джоржтаунского университета и др. (см.: 10, р. 38). В Советском Союзе соответствующие изыска-ния велись в рамках ведомственных научных подразделений и прежде всего — исследовательских учреждений системы «силовых министерств». В настоящее время появились и независимые аналитические центры.